Цитаты на тему «неравенство»

Верхушка высасывает деньги из остальных членов общества такими способами, которые едва ли можно себе представить,  — и в этом заключается её подлинное мастерство. Жан-Батист Кольбер, советник французского короля Луи XIV, однажды сказал: «Налогообложение — это искусство ощипывать гуся так, чтобы получить максимум перьев с минимумом писка». В равной мере это может быть отнесено к рентоориентированию.

Право на неравенство — естественное право человека, оно заставляет его искать путь к деньгам, прилагать для этого усилия. Неравенство — топливо для общественного двигателя. Соревнуясь в успехе, люди делают более эффективнои? всю экономику.

— Так, дети, записываем тему сегодняшней перемены. Оброк, налогообложение, пытки и социальное неравенство в классе. Поэтому завтра приносим по 50 рублей. Староста!
— Я!
— Двести.

Мир был и будет всегда разделен на господ и рабов, на богатых и бедных, на знатных и плебеев... и всегда он будет так разделен...

Не скрещивай шпаги с тем, у кого её нет!

Богатые всегда легко рассуждают о бедности. Ведь сытый голодного не разумеет.

Ну что у них было общего? Она юрист, а он сэндвич.

Неравное положение мужчины и женщины в обществе есть результат подчинения женщины грубой мужской силе, а вовсе не предписание природы.

В жизни невозможно равенство, в смерти невозможно неравенство.

Подлинное неравенство в браке — это неравенство душ.

Мы легко согласимся, что разделенность на простолюдинов и аристократов — <...> игра воображения.

Везде, где есть большая собственность, есть большое неравенство.

Ненавижу, когда притесняют по признаку расы, религии или ориентации. Раз это происходит в моей стране, то считайте что я еврейка, атеист и гей.

Справедливость мироустройства — миф, и никакого такого равенства в природе не существует. Да и сами люди старательно культивируют всевозможные сравнения, а значит, и неравенство.

– Ты нормально?
– Да, сэр.
– Слушай, Пит. Да, мы все так или иначе на этом Теде Гамильтоне свихнулись… Я заметил по себе. Но при этом я отлично понимаю, кто любит мою девочку и кого бы она выбрала, будь в жизни всё по справедливости.
– Но это не так.
– Нет. Нет, не так… Когда я был в твоём возрасте, я по уши влюбился в Эленор Хёрши… Династия Хёрши… Шоколад Хёрши… Прелестная девушка, абсолютно без претензий. Я познакомился с ней на заправке. Но появился тот француз, богатый до ужаса, чуть ли не владелец Франции… У меня не было шансов. Так уж порой бывает, Пит. Не должно быть, но бывает. Порой Голиаф побеждает Давида… Но об этом легенд не создают.

Шестьдесят два человека суммарно зарабатывают больше, чем полмиллиарда людей. Шестьдесят два человека! Можно загнать их в один автобус и врезаться в скалу. Прощай, неравенство!

— Что такое неравенство?
— То, что способности и усилия разных людей по-разному влияют на их социальный статус.

Все люди равны, но как и раньше
В мире есть те, кто равнее других.

Женщины живут в стране, которая называется дом. Они ее коренное население. Поэтизированный невнимательными наблюдателями, воспетый романтизирующими его пропагандистами, дом преподносится как противоположность внешнему миру: в нем тепло, когда снаружи холодно; в нем царит любовь, а снаружи — жестокость. Дом — убежище от внешнего мира, островок покоя, безопасности и комфорта (эмоционального, если не материального). <...> Дом для женщины может стать тюрьмой: ее могут держать в нем взаперти, не позволять выходить, или сама она может быть слишком изувеченной, чтобы покинуть его; женщину в нем могут истязать или сжечь живьем; женщина в нем может быть служанкой, выполняющей черную работу и живущей в черном теле; законным имуществом; имуществом, предназначенным для секса; имуществом, предназначенным для воспроизводства.

Смертная простая не вправе ждать, чтоб ей в любви признался бог.

Доусон не был наивен. Чтобы Аманда для него ни значила, он всегда знал, что их время ограниченно, что они берут его взаймы.

— Я просто думаю, что ты слишком беспокоишься об этом. Кому интересно, что говорят такие люди?
— Легко не беспокоиться, когда ты богата и равна по социальному положению таким людям.
— Это не должно иметь значения...
— Не должно. Но имеет.

Сиди не гавкай! Ведь ты здесь подчиненный!
Верхам – анархия, низы – соблюдайте законы!

Эволюция сознания застряла на стадии,
когда стада контролируют волчьи стаи.
Пастухи, смотри – нарядные и сыты.
Они давным-давно украли твои мечты.

— Могу ли я кое-что у тебя спросить?
— Валяй.
— Зачем ты вступила в «Белый Клык»?
— За тем же, что и ты.
— Но...
— Почему я сражаюсь за фавнов, когда сама похожа на человека? Расслабься, ты не первая спрашиваешь об этом. Я знаю, что выгляжу как человеческая девочка. Годами я росла, считая себя такой. Мы жили в Мантле, вместе со своими вкалывали на шахтах. Но родители желали мне лучшей жизни. У них получилось записать меня в подготовительный класс для поступления в Атлас. Ты только представь это — девочка-фавн из Мантла переезжает в город мечты. Я чувствовала себя принцессой. Но был для этого и ряд правил: не приводить друзей домой, не говорить о родителях, и уж точно ни прикаких условиях не выдавать себя как фавна... Никто не должен был знать об этом.
— Звучит ужасно.
— Вначале всё было не так уж и плохо, хоть и не привычно. Особенно, когда ты только прибываешь туда. Иногда другие двевочки говорили о фавнах — что они животные, что они глупы и воняют... Мне приходилось лишь поддакивать. Я всего лишь хотела чувствовать себя одной из них! Но однажды в новостях сообщили об обрушении одной из шахт. Видимо, один из рабочих случайно опрокинул груз с необработанным прахом — пошла цепная реакция, и... Я была в шоке. А мои «друзья» смеялись. Я не сдержалась. Каждый сантиметр моего тела посинел от отчаяния. Те девчонки, которые играли и общались со мной, тут же испугались, увидев меня такой.
— Мне жаль.
— Не стоит. Потому что потом я повыбивала им зубы.

Забалтывается в трескучих словесах истина о том, что создание богатства — благо, и неравенство — благо, ведь это соревнование в успехе и достатке. Что равенство возможно только в нищете, а оттуда рукой подать к лагерным баракам и террору.

Не неравенство тягостно, а зависимость.

Если каждый будет чувствовать себя в безопасности и иметь достаточно свободного времени, большинство людей, которых отупляет нищета, станут грамотными и научатся думать сами, а когда это произойдет, большинство рано или поздно поймет, что привилегированное меньшинство ничего не делает и вообще не нужно, и это меньшинство будет сметено.

Мишаня к тебе после морового поветрия очень сильно переменился — понял, что ты жизнью ради больных рисковала. Для других — есть болезнь, есть и лекарь, все само собой разумеющееся, как если бы: есть туча, есть и дождик, иначе и быть не может. А Мишаня понял. Для воина тот, кто, собой рискуя, другого спас, роднее роднее брата кровного делается. Он, в отличие от остальных, в тебе это увидел и оценил. Бабу по достоинству оценить, с уважением отнестись, с благодарностью… редко это у них бывает, даже у самых лучших. А уж признать равной себе… почитай, никто из них не способен, наш мир — мужской мир. Мишаня же способен, это — редкость, повезло тебе.

Тонны лжи о всеобщем равенстве мешают современному человеку понять, что это достойно — желать выделяться среди других, стремиться к успеху и деньгам.

— Mon cher, — говаривал Крутицын, — разделите сегодня все поровну, а завтра неравенство все-таки вступит в свои права.

Люди, выбравшие добровольно профессию служить другим, убеждены при этом, что судьба их обделила, сделав «слугой». И только их диктатура над теми, кому служишь, способна хоть как-то скрасить такую классовую несправедливость.

— ..."Белый Клык", да? Кучка невоспитанных дегенератов...
— У тебя с этим проблемы?
— Проблемы? С чем же? С безумными психопатами?
— «Белый Клык» — всего лишь группа фавнов, ущемлённых в правах. И они не психопаты.
— «Ущемлённых»?! Да они только спят и видят, как извести всех людей под ноль!
— Потому что их СИЛЬНО ущемляли!

Мы должны говорить от имени тех, кто не может говорить за себя.

Все животные равны, но некоторые животные равнее других.

Бог создал людей, а Сэмюэль Кольт уравнял их в правах. Ты веришь, что только кольтом можно их уравнять? Всегда есть детали которые влияют на результат.

Все это превосходно придумано и служит залогом сохранения нации. Какое счастье для народа – иметь двадцать пять герцогов, пять маркизов, семьдесят шесть графов, девять виконтов и шестьдесят одного барона, что составляет в совокупности сто семьдесят шесть пэров, из коих одних величают «ваша светлость», а других «ваше сиятельство». Велика, подумаешь, важность, если при этом кое-где и попадаются кое-какие лохмотья! Нельзя же требовать, чтобы всюду было одно лишь золото. Лохмотья так лохмотья! Зато рядом с ними – пурпур. Одно искупает другое. Велика важность, что на свете есть неимущие! Они служат строительным материалом для счастья богачей. Черт возьми! Наши лорды – наша слава.

Да, сегодня есть свобода передвижения. Я могу поехать куда угодно, и не надо никакого парткома. Но другой не может. Поэтому вся эта свобода — филькина грамота...

— ... Ну наконец-то ты заговорила! А то уже второй день от тебя ничего, кроме отрывистых ответов и странных взглядов...
— Сан, ты знаком с «Белым Клыком»?
— Ага. Не думаю, что в нашем мире есть хотя бы один фавн, который не слышал об этих придурках, решающих все проблемы насилием. Стадо дебилов, как по мне.
— Когда-то я тоже была одной из них.
— Стой! Ты была в «Белом Клыке»?!
— Я была частью этой группировки, сколько себя помню. Даже можно сказать, что я родилась среди них. Но тогда всё было иначе, чем сейчас: после войны мы должны были быть символом мира и братства между людьми и фавнами. Только вот, несмотря на обещанное равенство, фавны так и подвергались дискриминации — люди продолжали смотреть на нас сверху вниз. И тогда «Белый Клык» стал голосом нашего народа. И я была там — в первых рядах каждой мирной демонстрации и бойкота. Я правда думала, что наши действия что-то меняют... но тогда я была лишь наивной оптимисткой. И вот, пять лет назад у нас сменился лидер. Сменилась и тактика — мирные протесты стали перерастать в организованные атаки. Мы громили магазины, где не обслуживали фавнов. Воровали поставки у компаний, эксплуатировавших наших братьев. Но хуже всего то, что эти действия сработали — люди начали признавать нас равными себе. Но не из уважения, а из страха. И тогда я ушла — больше не хотела использовать свои навыки в злых целях, даже против людей. Тогда-то я и решила стать Охотницей. И вот я здесь — преступница, скрывающаяся у всех на виду с помощью маленького чёрного банта.
— А твои друзья знают об этом?

— Вот мы и пришли. Это — Куо-Куана.
— Вау! Здесь... здорово! Знаешь, беру свои слова назад. Это место шикарное! Почему кто-то вообще хочет уезжать отсюда?
— Не в этом дело, Сан. Мы [фавны] просили справедливости, чтобы люди признали нас равными себе. А вместо этого нам всучили этот остров и сказали делать на нём всё, что захотим. Но мы не упали духом и выложились на полную, чтобы сделать это место домом для любого из нас. Но как ни крути, этот остров и город остаются напоминанием, что мы всё ещё не равны. Что мы для людей — всего лишь второсортный вид.
— Но если это место и правда может нравиться, почему бы не назвать его домом?
— Ладно. Тогда, «с возвращением домой».