Гюстав Флобер – цитаты и высказывания

В детстве я мечтал о славе, подобно всем, ни более, ни менее; благоразумие пробудилось во мне поздно, но пышно расцвело.

Всякая душа измеряется огромностью своего стремления.

Раскаиваться хорошо, но не делать зла ещё лучше.

В мире существуют только прекрасные стихи, стройная, гармоничная, певучая речь, красивые закаты, лунный свет, колоритные картины, античный мрамор, выразительные лица. Все остальное — ничто.

Небытия нет! Пустоты нет! Повсюду тела, которые движутся на незыблемой основе Пространства. Будь Пространство ограничено, оно было бы уже не пространством, а телом, — вот почему у него нет пределов.

Ей очень хотелось опереться на что-нибудь посолиднее любви.

Мы ищем прибежища в посредственности, отчаявшись в той красоте, о которой мечтали.

Без идеи не может быть ничего великого! Без великого не может быть ничего прекрасного.

Самонадеянность человека зависит от той среды, которая его окружает: на антресолях говорят иначе, нежели на пятом этаже...

Глупость есть нечто непоколебимое и непробиваемое: об неё разбивается всё, что на её пути. Она тверда как гранит.

Уже моя фантазия меркнет, вдохновение гаснет, слова наскучили мне самому, и если я храню написанное мною, то только потому, что люблю окружать себя воспоминаниями, ради чего я не продаю даже моей старой одежды. Иногда я отправляюсь взглянуть на нее в чулан, где она хранится, и мечтаю о том времени, когда эта одежда была нова, и обо всем том, что я делал, щеголяя в ней.

Быть дураком, эгоистом и обладать хорошим здоровьем — вот три условия, необходимые для того, чтобы быть счастливым. Но если первого из них не хватает, то остальные бесполезны.

Любовь — это пища и как бы атмосфера для таланта. Необычайные переживания порождают высокие творения.

Настойчивость смягчает судьбу.

Есть люди, назначение которых в том, чтобы служить посредниками для других; через них переходят, как через мост, и идут дальше.

Разочарование — свойство слабых. Не доверяйте разочарованным — это почти всегда бессильные.

Он пришел к выводу, что запрет видеть Эмму дает ему право любить ее.

Если художественное произведение вас не волнует, значит, оно не достигает истинной цели искусства.

Просиживать все вечера в грязном заведении, стучать по мраморному столику костяшками с
черными очками — это казалось ему высшим проявлением самостоятельности, поднимавшим его в собственных глазах.

Благодарю за твое нежное письмо, но не люби меня так, не люби так сильно, — ты огорчаешь меня этим! Позволь мне любить тебя; разве ты не знаешь, что такая безмерная любовь приносит обоим несчастье; похоже на детей, которые рано умирают, слишком заласканные в детстве; жизнь создана не для этого счастье — чудовищность! и те, кто к нему стремятся, бывают наказаны.

— Ты меня любишь?
— Конечно люблю! — отвечал он.
— Очень?
— Ну ещё бы!
— А других ты не любил?
— Ты что же думаешь, до тебя я был девственником?

Все, что ее окружало, — деревенская скука, тупость мещан, убожество жизни, — казалось ей исключением, чистой случайностью, себя она считала ее жертвой, а за пределами этой случайности ей грезился необъятный край любви и счастья.

Ну к чему ополчаться на страсти? Ведь это же лучшее, что есть на земле, это источник героизма, восторга, поэзии, музыки, искусства, решительно всего.

Она не могла себе представить, чтобы спокойствие, в котором она жила, и было счастьем, — не о таком счастье она мечтала.

... из всех злоключений, претерпеваемых любовью, самое расхолаживающее, самое убийственное-это денежная просьба.

Понятие бессмертия души придумали, скорбя об умерших.

Однако она ждала какого-то события. Подобно морякам, потерпевшим крушение, она полным отчаяния взором окидывала свою одинокую жизнь и всё смотрела, не мелькнёт ли белый парус на мглистом горизонте. Она не отдавала себе отчёта, какой это будет случай, каким ветром пригонит его к ней, к какому берегу потом её прибьёт, подойдёт ли к ней шлюпка или же трёхпалубный корабль, и подойдёт ли он с горестями или по самые люки будет нагружен утехами. Но, просыпаясь по утрам, она надеялась, что это произойдёт именно сегодня, прислушивалась к каждому звуку, вскакивала и, к изумлению своему, убеждалась, что всё по-старому, а когда солнце садилось, она всегда грустила и желала, чтобы поскорей приходило завтра.

А ее жизнь холодна, как чердак со слуховым окошком на север, и тоска бессловесным пауком оплетала в тени паутиной все уголки ее сердца.

Язык похож на надтреснутый котел, по которому мы выстукиваем мелодии, звучащие так, как будто они предназначены для танцев медведя, между тем как мы бы хотели тронуть ими звёзды.

Человек — ничто, произведение — всё.

Любовь, казалось ей, приходит внезапно, с молнийным блеском и ударами грома; это вихрь, который налетает откуда-то с неба на жизнь, переворачивает ее вверх дном, обрывает желания, точно листья, и ввергает сердце в пучину.

Птицы в клетке мне внушают такую же жалость, как и люди в рабстве.

Когда у меня была семья, мне иногда хотелось, чтобы ее не стало; я был бы свободен и мог бы поехать в Китай или к дикарям. Теперь, когда семьи нет, я цепляюсь за стены, где еще витает ее тень.

С тех пор, как мы признались, что любим друг друга, ты постоянно спрашиваешь себя, — почему я не решаюсь прибавить «навеки». Почему? Потому что я угадываю будущее и потому что вообще склонен к антитезам. Всегда, когда я вижу ребенка, то думаю о том, что он состарится; когда я вижу колыбель, то вспоминаю о могиле. Когда я смотрю на женщину, мне представляется ее старческие мощи. Радостные картины наводят на меня грусть, а грустные мало меня трогают... Я слишком много страдаю в глубине души, чтобы еще проливать слезы; прочитанное волнует меня сильнее, чем действительные страдания.

Самоуверенность зависит от среды, в которой она проявляется.

Нет такого мещанина, который в пору мятежной юности хотя бы один день, хотя бы одно мгновение не считал себя способным на глубокое чувство, на смелый подвиг.

Вспомнились ей светлые летние вечера. Идёшь, бывало, мимо жеребят, а они ржут и резвятся, резвятся!... Под её окном стоял улей, и пчёлы, кружась в лучах солнца, золотыми шариками ударялись об оконное стекло, а потом тут же отскакивали. Какое это было счастливое время! Беззаботное! Полное надежды! Как много было тогда иллюзий! А теперь не осталось ни одной. Эмма растратила их во время своих душевных бурь, растрачивала постепенно: в девичестве, в браке, в любви, на протяжении всей своей жизни, точно путешественник, оставляющий частицу своего состояния в каждой гостинице.

В их равнодушных взглядах отражалось спокойствие, которое достигается ежедневным утолением страстей, а сквозь мягкость их движений проступала та особая жестокость, которую пробуждает в человеке господство над существами, покорными ему не вполне, развивающими его силу и тешащими его самолюбие, будь то езда на породистых лошадях или связь с падшими женщинами.

... Человеческая речь подобна треснутому котлу, и когда нам хочется растрогать своей музыкой звёзды, у нас получается собачий вальс.

Я чту бога! Верю в высшее существо, в творца, в кого-то – все равно, как его ни назвать, – кто послал нас сюда, дабы мы исполнили свой гражданский и семейный долг. Но я не считаю нужным ходить в церковь, целовать серебряные блюда и прикармливать ораву шутов, которые и так лучше нас с вами питаются! Молиться богу можно и в лесу и в поле, даже просто, по примеру древних, созерцая небесный свод. Мои бог – это бог Сократа, Франклина, Вольтера и Беранже! Я за Символ веры савойского викария и за бессмертные принципы восемьдесят девятого года! Вот почему я отрицаю боженьку, который прогуливается с палочкой у себя в саду, размещает своих друзей во чреве китовом, умирает, испустив крик, и на третий день воскресает. Все эти нелепости в корне противоречат законам физики, а из этих законов, между прочим, явствует, что попы сами погрязли в позорном невежестве и хотят погрузить в его пучину народ.