Джим Моррисон – цитаты и высказывания

Мы боимся себя, своей сущности, а больше всего собственных чувств: они лишают нас душевного равновесия. Но способен ли человек любить, если подавил в себе способность чувствовать? Страдания необходимы, чтобы пробудить нас от спячки, мы же стараемся их избежать. Как мы не правы! Страдая, ты ощущаешь, как крепнет твой дух…

Ко всему, что я делаю, я отношусь с неизменной иронией.

Я вижу себя огромной огненной кометой, летящей звездой. Все останавливаются, показывают пальцем и шепчут в изумлении «Посмотрите на это!» А потом — фьють, и меня уже нет. И больше они никогда не увидят ничего подобного и никогда не смогут меня забыть. Никогда.

Миг настоящий — вино хмельное.
Все остальное — воспоминанья.

Забавно — я все еще жду стука в дверь что ж, такова награда за жизнь среди людей какого стука? Того, что развеет мои иллюзии и мечты лишит достоинства и покоя сведет на нет усилия горемыки-поэта избежать тисков беллетристики конъюнктуры и репортерства.

Толстый — это красиво.

Любовь ранит, чувства вызывают тревогу. Люди обучены тому, что боль опасна. Как они могут иметь дело с любовью, если боятся чувствовать?

Религия — это что-то вроде философии, которой ты посвящаешь большую часть своего времени. Это могут быть наркотики, алкоголь, деньги, литература. Религия — это то, о чем ты думаешь и над чем работаешь больше всего.

Лишение человека свободы начинается с самого рождения. Общество, родители — все отказываются предоставить свободу, дарованную вам при рождении.

Когда я учился в старших классах, у меня была куча записных книжек. По какой-то дурацкой причине — а может, это был мудрый поступок — я их все выбросил. Нет ничего, что я хотел бы заполучить больше, чем эти два-три блокнота. Я даже думал пойти на сеанс гипноза или принять тиопентал натрия, чтобы вспомнить — ведь я писал в них ночь за ночью. С другой стороны, если бы я их не выбросил, я бы никогда не написал ничего оригинального, поскольку там были в основном вещи, о которых я слышал или читал, типа цитат из книг. Я думаю, что если бы я от них не избавился, я не был бы свободен.

Поэзия близка мне, потому что она вечна. Пока на свете живут люди, они будут помнить слова и сочетания слов. Ничто не выживет в холокосте, только поэзия и песни.

Я слишком жадный: чем больше — тем лучше. Я бы хотел, чтобы дома у меня валялись золотые слитки, просто чтобы были.

Музыка высвобождает мое воображение. Когда я исполняю свои песни на публике — это драматический акт, но не просто игра в театре, а социальный акт, реальное действие.

У меня была такая волшебная формула — я использовал ее, чтобы прорваться в собственное подсознание. Я лежал и повторял снова и снова: «Трахни мать, убей отца. Трахни мать, убей отца».

Это политика, но наша сила — в сексе. Наши концерты — это политическое взаимодействие, завязанное на сексе. Секс исходит от меня, потом переходит к зачарованному кругу музыкантов на сцене. Музыка достигает аудитории и взаимодействует с ней. Люди идут домой и взаимодействуют со своей реальностью, а потом с этой реальностью взаимодействую я, так что вся эта секс-история становится огромным сгустком энергии и страсти.

Можете называть нас эротическими политиками. Мы — группа, играющая рок-н-ролл, мы — группа, играющая блюз, мы просто группа, но мы еще и гораздо большее. Концерт «The Doors» — это открытое заседание, созванное нами для драматических дискуссий и развлечений. Выступая на сцене, мы участвуем в создании мира, и мы празднуем это с собравшейся публикой. Это скульптура тел в действии.

Откройтесь своему самому сильному страху; после того как страх теряет свою власть над вами, боязнь свободы уменьшается и исчезает. Ты свободен.

Он говорил со мной. Он испугал меня своим смехом. Он взял меня за руку и провел мимо Молчания к холодному шелесту Колоколов.

Быть может, наступит время, когда мы станем ходить в Театр Погоды, чтобы вспомнить, как ощущается дождь.

Люди боятся смерти намного больше, чем боли. Это странно, что они боятся смерти. Жизнь приносит намного больше боли, чем смерть. После смерти же уже не больно.

Давайте считать, что все, что я делаю — чисто из праздного любопытства.

Я пью для того, чтобы писать стихи.

Будущее туманно, а конец — всегда близок.

Болезнь культуры двадцатого века — неспособность чувствовать свою реальность.

Существует известное и существует неизвестное, а между ними двери.

Мне кажется, что это ложь — когда люди утверждают, что хотят быть свободными, настаивают на том, что свобода для них — нечто самое желанное, святое и драгоценное. Но ведь это чушь собачья! Людям страшно становиться свободными, они цепляются за свои цепи.

Если моя поэзия имеет цель чего-то достигнуть – это освобождение людей от ограниченных способов, которыми они видят и чувствуют.

Я чувствую себя свободным и раскованным только на сцене. Там я ощущаю душевный подъем, мое поведение — это маска, за которой я прячусь и благодаря которой я могу раскрыться и жить.

Если поколение имеет свободу, то оно вместе с тем как бы получает право на саморазрушение.

Если у тебя есть образ — страх пропадает.

Смерть случается только раз. Я не хочу проспать её.

Меня интересует всё, что связанно с бунтом, беспорядком, хаосом, бессмысленными на вид поступками. Мне это видится дорогой к свободе.

Я полагаю, что люди сопротивляются свободе, потому что боятся неизведанного. Но ведь это смешно... Всё неизведанное когда-то было хорошо известно, и пребывало в наших душах... И только огромный воображаемый страх сталкивает вас лицом к лицу, проводит к конфронтации с самим собой. Загляните вглубь, посмотрите на корни этого ужаса. Тогда страх утратит свою силу и боязнь свободы отступит и исчезнет. Вы — свободны.

Мысли вовремя
И невпопад.
Попутчик стоит
Возле края дороги,
Выбросив вверх большой палец,
И просчитывая все
Возможности…

Учителя, религиозные лидеры — даже друзья или так называемые друзья — берут верх там, где родители отступают. Они все время требуют от нас, чтоб мы проявляли только те чувства, которые им угодны от нас, не спрашивая нашего мнения. Они требуют, чтобы мы чувствовали для них. Мы словно актеры, возвращенные свободными в этот мир, чтобы блуждать в поисках призрака… бесконечно, в поисках наполовину забытой тени нашей утраченной сущности. Когда другие просят нас стать людьми, то на самом деле они просят нас уничтожить собственную личность, то, что мы есть на самом деле. Это такая незаметная разновидность убийства… очень любящие родители и родственники совершают его с улыбкой на лице.

Привлекательность кино заключается в страхе смерти.

Думаю, одинаково важны как самая верхняя, так и самая нижняя точка. А все точки посередине... . что ж, они посередине. Мне хочется быть свободным, чтобы пробовать все на свете — испытать все хотя-бы по разу.

Иногда хватает мгновения, чтобы забыть жизнь, а иногда не хватает жизни, чтобы забыть мгновение.

Никакая масштабная революция невозможна без персональной революции, на уровне личности. Она должна сначала случиться внутри.

Друзья могут помочь человеку. Истинный друг — тот, кто не мешает тебе быть абсолютно свободным, быть самим собой, — и, главное, чувствовать. Или не чувствовать. В любое время ты чувствуешь себя рядом с ним прекрасно. Это результат истинной любви — он позволяет человеку быть тем, кто он на самом деле… Большинство людей любят тебя таким, каким ты кажешься… Принимая их любовь, ты сохраняешь притворство, ты играешь. Ты начинаешь любить свое притворство… Это правда, мы ограничены рамками призрачных законов, и это печально, что люди привыкают к своему имиджу — они вырастают, закрепленные каждый своей маской. Они любят свои цепи. Они забывают о том, какие они в действительности. А если ты пытаешься что-то напомнить им, они начинают ненавидеть тебя за это, потому что понимают, что ты пытаешься украсть у них драгоценнейшую вещь.