Цитаты на тему «трусость»

... Виктор знал, что человек не может быть героем по пять минут в день. Есть, конечно, такая штука, как запас прочности, но иногда ломаются и крутые ребята. Но, как правило, если ты один раз дал пинка плохому парню, то в следующий раз скорее повторишь этот трюк, чем сам подставишь задницу. По его убеждению, люди сильно преувеличивают роль обстоятельств. По-настоящему важны личностные характеристики, то есть те тактико-технические параметры, которые заложены природой. Под влиянием обстоятельств они просто ярче проявляются, вот и все. Полноценный трус не может в один миг стать храбрецом, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Он так и умрет трусом. Но если внутри человека живет отчаянный сукин сын (пусть никто даже не догадывается о его существовании), то он обязательно вылезет наружу, когда придет срок. Хлипкий интеллигент-очкарик вдруг проламывает башку грабителю не потому, что его заставили это сделать обстоятельства. А лишь потому, что в нем всегда был стержень. В противном случае, грабители давно вымерли бы, как динозавры.

Какой мужчина стерпит ядовитый намек в трусости?

Трусы должны иметь власть, иначе им боязно.

Трусы всегда между двух смертей.

А разве сам я в чем-то не таков?
Зевая, мы играем, как в картишки,
в засаленные, стертые страстишки,
боясь трагедий, истинных страстей.

Есть трусы мозга и трусы сердца.

Во время каждой войны на поверхность всплывают определенные национальные группы. Слишком трусливые, чтобы бороться в открытую, и слишком ничтожные, чтобы играть какую бы то ни было самостоятельную роль, — зато достаточно растленные, чтобы сделаться платными палачами при одной из воюющих держав. В этой войне такую роль взяли на себя украинские и литовские фашисты.

Нет совершенства в мире,
И часто трусость, глупость, нерадивость
Одерживают верх над человеком.

Не надо смешивать осторожность с трусостью, сударь. Осторожность — это добродетель.

Я думаю, бежать — это трусость. Это значит избегать опасности. А опасности так редко встречаются в нашей жизни.

Вы, вероятно, считаете меня трусом, но ведь даже самый храбрый человек может без страха смотреть только в лицо явному врагу. Мысль о том, что таинственная рука неизвестного врага занесена над тобою и всегда готова нанести смертельный удар, невыносима.

— Когда меня выводят из себя, я скор на удары.
<...>
— Выйти — значит двинуться с места, а быть храбрым — значит стоять крепко; поэтому, если ты выйдешь из себя, то струсишь и убежишь.

Каково лицо труса? Это его затылок, когда он бежит с поля боя.

Мне нужно было набраться храбрости и просто спросить, как тебя зовут, вместо того, чтобы кричать «Я не могу обуздать свою страсть!».
Теперь ты, наверно, думаешь, что я ничтожество.

Они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги и свою всепоглощающую беспечность.

— Думаю, я более благоразумный.
— Благоразумие — это не более чем трусость. Благоразумным недоступно наслаждение.

Два труса чувствуют себя смелее, когда они вместе, чем храбрец, когда он один.

Трусость всегда с нами и храбрость тоже — та, что побуждает поэтов слагать о нас песни. Храбрость — просто воля, преодолевающая страх

Самоубийство не выход из положения, а трусливое бегство от трудностей.

Благородные люди позвоночные: мягкость у них сверху, твёрдость — глубоко внутри. А нынешние трусы — моллюски: твёрдость у них снаружи, внутри мягко.

Не говори: я трус, глупец!..
О! если так меня терзало
Сей жизни мрачное начало,
Какой же должен быть конец!..

Главная черта быдла вовсе не неотесанность и безграмотность, а трусость. Вопиющая трусость, что выливается в воинствующую глупость, поиск себе в жизни жоп и закономерную нищету, финансовую, моральную – какую угодно.

Труслив, по-настоящему труслив лишь тот, кто страшится своих воспоминаний.

Целомудрие для женщины то же, что храбрость для мужчины. Я презираю труса и бесстыдную женщину.

Трусость — в том, чтобы знать, что должно делать, и не делать этого.

... он [Тоцкий] был несколько трусоват или, лучше сказать, в высшей степени консервативен.

По-настоящему храбрым людям незачем драться на дуэли, но это постоянно делают многие трусы, чтобы уверить себя в собственной храбрости.

Когда боится трус кого,
То думает, что на того
Весь свет глядит его глазами.

Я сколько раз видал, приметьте это сами:
Когда боится трус кого,
То думает, что на того
Весь свет глядит его глазами.

Трус обречен, у смелых есть надежда.

Смелость сталкивается со страхом и берет над ним верх. Трусость сталкивается со страхом — и проигрывает.

— Зачем ты это сделал?
— Я не мог быть трусом... Я не трус.

— Почему Ульфрик убил твоего мужа?
— Потому что именно так поступают трусливые предатели, когда жаждут власти.

Нож труса может убить королеву так же легко, как и нож героя.

Травить ядом землю — поступок не гения, а труса.

Жизнь требует великой смелости. Трусливые только прозябают, они не живут, потому что вся их жизнь пропитана страхом, а жизнь, в которой так много страха, хуже, чем смерть. Они живут в своего рода паранойе, они всего боятся; и не только реальных вещей, не реального они боятся тоже. Они боятся ада, они боятся приведений, они боятся Бога. Они боятся тысячи и одной вещи, которые они или другие, такие же как они сами же и придумывают. Страха накапливается так много, что жить становится невозможно. Жить могут только смелые. Первое, чему надо научиться – это быть смелым. Вопреки всем страхам, следует начать жить. А почему нужна смелость, чтобы жить? Потому что жизнь ненадёжна. Если вы слишком заботитесь о безопасности, надёжности, тогда вы ограничиваете себя очень маленьким уголком, почти тюрьмой, которую вы сами же и построили. Возможно это будет безопасным местом, но не будет живым. Это будет надёжным, но в этом не будет приключения и экстаза.

— Если нападут рейдеры, мы можем на тебя рассчитывать?
— Разумеется. Я буду рядом с тобой. Ну, может, чуть позади…

Трусость спрашивает — безопасно ли это? Целесообразность спрашивает — благоразумно ли это? Тщеславие спрашивает — популярно ли это? Но совесть спрашивает — правильно ли это? И приходит время, когда нужно занять позицию, которая не является ни безопасной, ни благоразумной, ни популярной, но ее нужно занять, потому что она правильная.

Я жил. Ел свои торты. Вел мессы. И было это все пресно и трусливо, как Моисей, сбежавший от куста, едва тот загорелся.

Нет большей доблести, чем одолеть собственную трусость.