Цитаты на тему «инвалидность»

— Ну и давно ты живешь в таких заведениях?
— Всю жизнь.
— Какое же преступление ты совершил?
— Ограбление без оружия.

— Все в порядке?
— Вообще-то нет, что-то колет под воротником.
— Ясно, сейчас. Это ярлык. У тебя нет ножниц в сумке?
— Я не знаю. Ты удивишься, но я не сам ее собирал.
— Ну да. Так, замри. О, есть! Хорошо, что ярлык не на трусах.

Скоко б ты ни супил бровь —
Повторяю вновь и вновь:
Индивид имеет право
На свободную любовь!
Может, дело наконец
И дошло бы до колец —
Кабы вдруг меня посватал
Твой Федотушко-стрелец!..

— Придвинься, ты вкусно пахнешь. А ведь ты не прижалась бы ко мне грудью, не будь я в инвалидном кресле.
— Вот как, да? Ты бы даже не взглянул на эту грудь, если бы не инвалидное кресло. <...> А я бы могла оказаться тут только в качестве официантки, то бишь невидимки. Я права?
— Да, но у меня оправдание — я был говнюком.

В жизни много всего такого, что гораздо хуже отсутствия рук и ног. Страх — одна из таких позиций. Невозможно жить полной жизнью, если каждое ваше решение определяется страхом.

Война не чтит героев,
Она лишь жаждет славы.
Плодя калек, изгоев,
В веках снискала лавры.

Мы учимся на примере силы и выдержки друг друга, не вопреки нашим телам и диагнозам, а вопреки миру, который отделяет и овеществляет нас. Я действительно считаю, что эта ложь об инвалидности — величайшая несправедливость. Она делает нашу жизнь сложнее. А эта цитата: «Единственная инвалидность в жизни — плохое поведение», — причина, по которой это — чушь, в том, что это просто неправда, из-за социальной модели инвалидности.
Никогда улыбка лестничному пролету не превратит его в пандус. Никогда. Улыбка экрану телевизора не заставит появиться субтитры для тех, кто не слышит. Никакое стояние посреди книжного магазина и излучение позитивной энергии не превратит все книги в книги со шрифтом Брайля. Такого просто не произойдет. Я хочу жить в мире, в котором инвалидность — не исключение, а норма.

Вы, вероятно, видели подобные изображения: «Единственная инвалидность в жизни — плохое поведение». Или вот: «Твоя отговорка не работает». Действительно. Или такое: «Прежде чем все бросить, попытайся!» Это только парочка примеров, но таких изображений полным-полно. Может, вы видели такое, где изображена девочка, у которой нет рук, рисующая картинку карандашом, зажатым во рту. Или ребенка, бегущего на углепластиковых протезах ног. <...> Цель таких изображений — вдохновить вас, замотивировать, так, чтобы можно было посмотреть на них и подумать: «Насколько бы плоха ни была моя жизнь, могло бы быть и хуже. Я бы мог быть вот этим человеком».
А что если вы и есть этот человек? Я потеряла счет тому количеству раз, когда незнакомцы подходили ко мне с желанием сказать, что считают меня смелой и воодушевляющим примером — и это задолго до какой-либо публикации моей работы. Они вроде как поздравляли меня, что я справилась с тем, чтобы встать утром и помнить собственное имя. А это овеществление. Эти и другие изображения овеществляют инвалидов ради выгоды здоровых людей. Они для того, чтобы вы смогли на них посмотреть и понять, что для вас дела не обстоят так уж плохо, посмотреть на проблемы со стороны.

Я хочу жить в мире, в котором у нас нет таких заниженных ожиданий от инвалидов, что мы поздравляем их, если они поднялись утром с кровати и помнят свое собственное имя. Я хочу жить в мире, в котором ценятся истинные достижения инвалидов, в мире, где одиннадцатиклассник из школы Мельбурна ни на йоту не удивится, что его учитель сидит в инвалидном кресле.

И однажды — как в угаре — тот сосед, что слева, мне
Вдруг сказал: послушай, парень, у тебя ноги-то нет.
Как же так! Неправда, братцы! Он, наверно, пошутил?
— Мы отрежем только пальцы, — так мне доктор говорил.
Но сосед, который слева, всё смеялся, всё шутил.
Даже если ночью бредил — всё про ногу говорил,
Издевался: мол, не встанешь! Не увидишь, мол, жены!
Поглядел бы ты, товарищ, на себя со стороны.

— Ладно, нам пора домой.
— Подожди минутку, Кларк.
— Что такое?
— Ничего, просто не хочу домой. Хочу побыть мужчиной, который сводил на концерт девушку в красном еще пару минут.

— У нас всё-таки в стране есть такая склонность преувеличивать проблемы какой-то очень незначительной группы людей. Если на улице нет инвалидов — на*уя делать пандусы? Логично, если инвалиды просто начнут выезжать на креслах в город, то тогда у людей начнёт работать соображалка, они начнут думать об этих пандусах. А поскольку инвалиды сидят по домам, они не обозначают проблему никаким образом.
— А сидят по домам, потому что не могут выйти. И так по кругу.

— Москва — город для терпеливых, если у них нет ног.
— Пожелаем нашим зрителям беречь ноги, а кто не сберёг не унывать. Потерпеть немножко.

Мятежники, безработные и недоразвитые – калеки, неспособные самостоятельно передвигаться, хромые, безногие, безрукие, изувеченные при зачатии и в утробе, — это отбросы, бремя и рак нации.

Иногда, по ночам, я полз сюда как краб в лунном свете, чтобы посидеть на твоем троне. Мое сердце наполнялось ненавистью. Я пытался заставить свои никчемные ноги ходить, чтобы найти тебя и сказать, как сильно ты мне нужен!... и как я тебя ненавижу...

Я посмотрел, сколько на самом деле инвалидов-колясочников в России и их по данным Минздрава последнего, 320 тысяч человек. Это город размером с Калугу.

— Мистер Уэст! Рад, что вы присоединились и раскрасили это одноцветное общество.
— Я считаю, что когда человек восстает из мертвых — я должен присутствовать.
— Мисс Ист сообщила, что Вы рассчитываете на встречу с генералом МакГратом. Признаюсь, я не видел его так же давно как и своих негров.
— Я понимаю, такому человеку трудно поддерживать отношения даже с половиной своих знакомых.
— Думаю, милая мисс Ист не позволит вам стать рабом своего разочарования.
— Вы же знаете: милые женщины пленяют нас, а потом отсекают нам ноги.

... Иной раз, может, кто из горожан и скажет: «Да у него винтика не хватает». Ну шутят помаленьку (самые злостные шутники при этом даже пальцем у виска не крутят) – пусть себе зубоскалят, мне-то что. Я научился жить со своей инвалидностью, и научился жить один, так что от меня не убудет.

Инвалидом вас делает лишь негативное отношение к жизни.

Думают, что инвалидность —
Это есть клеймо навек.
Я верю в справедливость,
Он прежде всего человек!

Неизлечимо больных мы избавляем от мучений и боли, от ощущения собственной никчемности и ежедневных пыток. Поверьте, они подвергались им каждый день своей жизни. Они ненавидят свое беспомощное состояние. Они чувствуют себя обделенными, и яростно ненавидят это. Они умирают, просыпаясь. Они не могут изменить себя и свое положение. И нам этого никогда не понять. Для вас процедура элиминации кажется ужасной лишь потому, что вы здоровые и полноценные. Вы не были в их шкуре.

Проехав еще несколько миль, мы увидели апельсиновые плантации. Зеленый цвет поглотил все пространство. Такой яркий, насыщенный, свежий. Смотришь на все это и задаешься вопросом: почему люди восторгаются гигантскими небоскребами, дорогими марками автомобилей и брендовыми вещами? В каком бы положении ты ни находился, ты должен развиваться. Мы не можем ходить, но мы не утратили возможность двигаться вперед. Тебе может быть не нужна защита только в одном случае – если никто не воспринимает тебя как угрозу. Потребность в защите – это не слабость. А вот недоверять своим союзникам – настоящая слабость. Ярость – моим врагам, думаю я. Любовь – моему народу. Вот она, настоящая моя песня. Есть успех и есть поражение. А пространство между ними – для тех, кто слишком слаб, чтобы жить. Как бы человек ни врал, а глаза о нем правду скажут! — Ты очень... уверен в себе, — ухмыльнулся Луи, непроизвольно поднимая брови.
— А почему я не должен быть уверен? — широко улыбнулся. И правда, почему нет. Слушай внимательней, когда я займусь этим делом, встану на их место, я ни за что не позволю играть с собой в эти игры. Не позволю тратить свое время на это — жизнь слишком короткая. И я ненавижу нечестность и трусость. Она молчит – тем особым молчанием женщины, которая быстро привыкла к насилию и готова на все, чтобы выжить. Самая большая жестокость рождается из глубочайшей скорби. Ты – наш возлюбленный Мехерья. Твое сердце создано для любви. Ты существуешь, чтобы давать, а не брать. Поэтому ты и король народа джиннов. Его улыбка напоминала восход солнца после длинной, темной ночи. Лайя из Серры. Уголек, который может сжечь Империю. Русский язык, пожалуй, единственный, в котором не сформировалось стойкого обезличенного обращения. Причем такое положение дел существовало не всегда. В царские времена их было даже в избытке: «господин», «госпожа», «мадам», не говоря уже о бесчисленном множестве градаций по классам и родам, от «графов» и «князей», до «лакеев» и «мужиков». Во время социалистической революции, провозгласившей крушение классового общества и равенство всех людей, в качестве символа этого равенства возникло одно универсальное, не имеющее разделения даже по половому признаку обращение – «товарищ». Но когда союз рухнул и обращение «товарищ» стало непопулярным, придумать другие как-то не успели, и мужчин стали называть просто «мужчина», а женщин – «женщина». Пока любишь, всегда есть боль. – Это безумие, – наконец выпалила я. – Настолько, что я не могу представить, как это сработает.
<...>
– А ты говорила, что любишь истории. Ты когда-нибудь слышала историю, где героя спасает разумный план?
– Ну… нет.
– И почему, как ты думаешь?
– Потому… э… потому… – пробормотала я в растерянности.
Она снова засмеялась.
– Потому что разумные планы, в отличие от безумных, никогда не работают, – изрекла она.

— Позволь спросить, Янг. Почему ты всё ещё не опробовала протез?
— А ведь и правда! Любое устройство Атласа в наших краях — большая редкость. Не говоря уже о затраченных средствах на его доставку. Тебе не кажется, что это тонкий намёк от всех тех людей, кто желает тебе скорейшего возвращения в строй?
— Ну... я боюсь. Все хотят видеть, как я прихожу в норму. Я ценю это, но... вот это [обрубленная рука] сейчас моя норма. Мне просто нужно время, чтобы прийти в себя.
— Норма будет такой, какую ты сама выберешь для себя.
— Что ты хочешь этим сказать? Чтобы я принимала всё так, будто ничего не произошло? Я потеряла часть себя. Навсегда. И этого не исправить.
— Ты права — этот кусочек тебя прежней уже не вернуть. Но почему это должно и дальше мешать тебе стать той, кем ты хотела быть раньше? Ты — Янг Ксяо Лонг, мой маленький солнечный дракончик. Никто раньше не мог тебе помешать быть самой собой. Поэтому, когда перестанешь киснуть и захочешь вновь сесть в седло, я тебя подтолкну.

— А для меня это всегда будет самое любимое место.
— Ты нигде больше не была.
— А где лучше, чем здесь? В Альдизере?
— В Париже, на площади Дофина, когда смотришь на Пон-Нёф, сидишь за столиком на улице, пьешь крепкий кофе, ешь круассан с маслом и земляничным джемом...
— Так поехали туда! Возьмем билеты на «Евро-стар» и поедем.
— Нет!
— Ты же сам сказал...
— Ты не поймешь, Кларк. Я хочу быть в Париже собой. Собой прежним. Чтоб француженки строили мне глазки.
— Но кроме них там полно всего.
— Если я закрою глаза, то представляю, что снова сижу в том скверике. Я помню каждую мелочь. Зачем мне новые воспоминания, где я едва помещаюсь за столиком, таксисты отказываются везти меня и ни одна розетка не подходит для подзарядки кресла!?

— Я понимаю, что не о такой жизни ты мечтал, но я могу сделать тебя счастливым.
— Нет, Кларк. Я знаю, это может быть хорошая жизнь, но это не моя жизнь. Уже не моя. Ты не знаешь, каким я был, как любил жизнь. Я очень ее любил. Я не смогу примириться с этим положением.
— Ты даже не дашь мне шанса? Ты не хочешь дать мне один шанс? Я ведь стала совсем другим человеком за эти полгода, благодаря тебе.
— Знаю и не хочу привязывать тебя к себе. Я не хочу, чтобы ты лишилась того, что может дать другой, и я не хочу, чтобы однажды взглянув на меня, ты испытала даже не долю секунды сожаление.
— Этого не будет никогда!
— Ты не можешь этого знать...

— Ты кривоногий дурень. Ты нужен нам не меньше, чем нужен был нашему отцу, а сам решил сбежать.
— Встань и скажи мне это в лицо.

— Ну ладно, – согласилась Квара. – Это был удар ниже пояса. Но таким же ударом была и отправка сюда именно тебя, чтобы вытащить из меня информацию. Игрой на моих чувствах.
— Чувствах?
— Потому что ты… ты…
— Калека, – закончил за нее Миро. Он не думал, будто жалость лишь все усложнит. Вот только что он мог с этим сделать? Что бы он не делал, будет делать это как инвалид.

Мама, я тебя люблю, но один день с отцом, будучи мужчиной, стоит жалости длинной в жизнь.

Личность ухмыльнулась.
- Знаю, Бритт. Знаю. У тебя нет предубеждений. Ты понимаешь, что я человек, который случайно оказался в инвалидном кресле. А не инвалидное кресло, в котором случайно оказался человек.

Утратить физическую независимость не означает расстаться с жизнью.

... инвалиды – не просто странные животные, которых можно с любопытством разглядывать; и, тем более, не стоит прятаться от их ответных взглядов.

Он позволил мне катить свою коляску так, словно подставил костыль, на который я смог опереться. И я все ещё им пользуюсь.

Как найдешь Бога, передай, чтоб прислал мне ноги!

Когда я вижу человека без ноги — я радуюсь! Ведь у меня есть ноги!

Это то, что никак не лечится. Врачи называют это «фантомными болями».

Я не хочу, чтобы меня жалели. Он часто протягивает мне телефон. Он забывает.

Инвалидность не делает человека каким-то особенным, она просто ставит его в неловкое положение.

— Я не буду тут стоять весь день и смотреть, как ты корчишь из себя нормального человека!
— Я нормальный!
— Это не так. И когда ты это поймешь, на тебя снизойдет величие.

... свою роль [играет] и отсутствие в России новой идеи национального согласия, и в этих условиях появляется тяготение к тому, чтобы объединиться по принципу «Против кого дружим?».