Уильям Сомерсет Моэм – цитаты и высказывания

Нужно три поколения, чтобы создать одного джентльмена.

Глаза бегают по сторонам, подбородки безвольны. Нет в них даже зла, но зато сколько самой низкой пошлости! Юмор им заменяет развязное зубоскальство. Иногда он ловил себя на том, что ищет в их лицах сходство с разными животными (он себя останавливал, ибо это занятие быстро превращалось в манию); он узнавал в этих чертах овцу или клячу, козу или лису. Люди вызывали у него омерзение.

Филип вспомнил рассказ об одном восточном владыке, который захотел узнать всю историю человечества; мудрец принес ему пятьсот томов; занятый государственными делами, царь отослал его, повелев изложить все это в более сжатой форме; через двадцать лет мудрец вернулся — история человечества занимала теперь всего пятьдесят томов, но царь был уже слишком стар, чтобы одолеть столько толстых книг, и снова отослал мудреца; прошло ещё двадцать лет, и постаревший, убеленный сединами мудрец принес владыке один-единственный том, содержавший всю премудрость мира, которую тот жаждал познать; но царь лежал на смертном одре и у него не осталось времени, чтобы прочесть даже одну эту книгу. Тогда мудрец изложил ему историю человечества в одной строке, и она гласила: человек рождается, страдает и умирает. Жизнь не имеет никакого смысла, и существование человека бесцельно.

То, что здесь происходило, нельзя было, в сущности говоря, назвать ни трагедией, ни комедией. Это вообще было трудно как-нибудь назвать, такая была тут смесь самых разных противоречий — и смех и слезы, и радость и горе, томительная скука и самый живой интерес (все зависело от того, как на это посмотреть), столько было здесь кипучей жизни — страсти, глубокого смысла, смешного и печального, пошлого простодушия и душевной сложности, были тут и счастье и отчаяние, материнская любовь и любовь мужчины к женщине; по этим кабинетам влачило свои тяжкие стопы сладострастие, бичуя без разбора и виновных и невиноватых, беспомощных жен и беззащитных детей; пьянство порабощало мужчин и женщин, заставляя их платить роковую дань; смерть наполняла эти комнаты своими вздохами; в них слушали биение зарождающейся жизни, наполняя душу какой-нибудь бедной девушки стыдом и отчаянием. Тут не было ни добра, ни зла. Одна только действительность. Жизнь.

Не будьте естественны, — говорил он актерам. — На сцене не место этому. Здесь всё — притворство. Но извольте казаться естественными.

Для тебя нет разницы между правдой и выдумкой. Ты всегда играешь. Эта привычка — твоя вторая натура. Ты играешь, когда принимаешь гостей. Ты играешь перед слугами, перед отцом, передо мной. Ты не существуешь. Ты — это только бесчисленные роли, которые ты исполняла. Я часто спрашиваю себя: была ли ты когда-нибудь сама собой или с самого начала служила лишь средством воплощения в жизнь тех персонажей, которых ты изображала. Когда ты заходишь в пустую комнату, мне иногда хочется внезапно распахнуть дверь туда, но я ни разу не решился на это — боюсь, что никого там не найду.

Мне надо вырвать из сердца способность любить.

... Крепче всех те цепи, которыми человек добровольно сковывает себя. Их не чувствуешь, не видишь, но внезапно они начинают жечь запястья как огнём, и несчастный, который ими скован, не может освободиться.

<...> река, хоть и текла так медленно, все же была в движении, и от этого возникало грустное чувство быстротечности жизни. Все проходит, и если оставляет после себя след, то какой? Китти казалось, что все они, все люди на земле, подобны каплям воды в этой реке, что безымянный поток всех влечет к морю. Когда все так преходяще и ничтожно, стоит ли людям, раздувая мелочи до размеров важных событий, так терзать себя и других?

Мужчины слабы, а женщины назойливы.

Разгадка не имеет никакого смысла, если вы не нашли её сами.

— Вы говорите загадками, — сказал Филип.
— Я просто пьян, — ответил Кроншоу.

Можно любить женщину очень сильно и все же не мечтать о том, чтобы прожить с нею всю жизнь.

И по старой привычке он возблагодарил бога за то, что перестал в него верить.

Почти все мы полны противоречий... Учебник логики скажет вам, что абсурдно утверждать, будто желтый цвет имеет цилиндрическую форму, а благодарность тяжелее воздуха; но в той смеси абсурдов, которая составляет человеческое «я», желтый цвет вполне может оказаться лошадью с тележкой, а благодарность — серединой будущей недели.

Мне думается, искусство — это проявление полового инстинкта. Одно и то же чувство заставляет усиленно биться человеческое сердце при виде красивой женщины, Неаполитанского залива в лунном свете и «Положения во гроб» Тициана.

Добро и зло — понятия относительные, и люди просто приспосабливают их к своим целям.

Хорошо одетый человек — это тот, на чью одежду не обращают внимания.

— Надеюсь, вы накрыли здесь стол не из-за меня. Я отлично пообедал бы и с детьми.
— Нет, я всегда ем отдельно. Люблю старинные обычаи. Мне кажется, женщинам вообще не следует сидеть за столом с мужчинами: это губит беседу, да и для них самих это вредно. Набираются всяких идей, а женщинам всегда не по себе, когда у них в голове заведется какая-нибудь мысль.

Жизнь и нужна для того, чтобы рисковать.

Чем лучше думают о тебе люди, тем больше ты должна соответствовать образу, который они придумали.

Люди любят высмеивать то, чего не понимают...

Гениальность — не что иное, как бесконечная трудоспособность.

... беда в том, что страх не справиться со своей ролью никогда не позволял мне разыгрывать из себя моралиста.

Норма — это то, что встречается лишь изредка.

Только посредственность всегда в форме.

Совершенство самую малость скучно.

— Я и не представлял, что ты такая замечательная женщина!
— Спросил бы меня, я бы тебе сказала!

Только женщина знает, на что способна другая женщина.

Как замечательно чувствовать, что твоё сердце принадлежит тебе одной, это вселяет такую веру в себя.

Как ни странно, женщинам льстит, когда на них смотрят с одной мыслью — повалить поскорей на кровать.

Любовь — это боль и мука, стыд, восторг, рай и ад, чувство, что ты живешь в сто раз напряженней, чем обычно, и невыразимая тоска, свобода и рабство, умиротворение и тревога.

Я бы любил тебя, если бы мог найти. Но где ты? Если содрать с тебя твой эксгибиционизм, забрать мастерство, снять, как снимают шелуху с луковицы, слой за слоем притворство, неискренность, избитые цитаты из старых ролей и обрывки поддельных чувств, доберешься ли наконец до твоей души?

Любовь и вправду не стоит всего того шума, который вокруг неё поднимают.

Людям не нужен резон, чтобы сделать то, что они хотят. Им нужно оправдание.

Если бы я представляла, что они намерены позволить себе со мной вольности, я бы по крайней мере заранее попросила у них визитные карточки.

Ты была очень хорошей матерью. Ты сделала то, за что я всегда буду тебе благодарен: ты оставила меня в покое.

Ох уж эти женщины. Если пытаешься лечь с ними в постель, тебя называют грязным старикашкой, если нет — поганым евнухом...

Мужчины — рабы привычек, это помогает женщинам их удержать.

Если пьеса плоха, ее никакая игра не спасает.