Хью Лори – цитаты и высказывания

— Как ты скажешь: «Gimme a coffee», «Can I get a coffee», «You wanna gimme a coffee» или «May I have a coffee, please? Not hurry. When you’ve got a moment»?
— Это вопрос с подвохом, не так ли? Я предпочту чай.

Вот как все начинается: сначала ты стараешься рассмешить девочку. А затем, сорок лет спустя, ты все пытаешься понять, получилось ли у тебя это или нет.

Подобно старому суеверию, что фотография крадет частичку твоей души, — мне кажется, интервью делает то же самое. Каждый раз, когда ты высказываешь какое-то мнение о жизни, политике, о чем угодно, что-то уходит... и оно уже никогда не вернется.

Многие мои друзья говорят мне, что я колкий и нетерпеливый, а мне почему-то кажется, что я просто как луч солнца.

Насколько же, оказывается, легче быть кем-то другим.

Мы перебрали весь стандартный набор любезностей, диктуемых Голливудом и высшим светом. Она попыталась закричать и укусить меня за руку; я же велел не шуметь, пообещав, что не сделаю ей больно, если она не будет орать. Она заорала, и я сделал ей больно. В общем, вполне стандартная фигня.

Некоторые люди считают, что лучше потерять любовь, чем вообще не влюбляться. Я же придерживаюсь противоположного мнения — лучше совсем не влюбляться, чем потом потерять того, кого любишь.

Боль – это событие. Которое происходит с тобой, и справляться с которым ты должен в одиночку – любыми доступными тебе способами.

Боль — это то, что ты делаешь с собой сам. Другие люди проделывают с тобой разные вещи — бьют кулаком, колют ножом или пытаются сломать твою руку, — но производство боли целиком на твоей совести.

У денег есть только одно положительное свойство, одно-единственное: на них можно купить массу всевозможных вещей. В остальном это невероятно пошлая, вульгарная и гадкая штука, которая мне абсолютно не по душе.

Видите ли, в тюрьме я уже бывал. Правда, всего три недели и всего лишь в предвариловке, но когда тебе дважды в день приходится играть в шахматы с угрюмо-свирепым болельщиком «Вест Хэм», у которого татуировка «УБЬЮ» на одной руке и «УБЬЮ» на другой, да еще набором шахматных фигур, где не хватает шести пешек, всех ладей и двух слонов, – в общем, ты невольно вдруг начинаешь ценить кое-какие мелочи. Такие, например, как свобода.

Кто-то однажды сказал мне, что размышления вслух помогают сделать многие вещи прозрачнее. Помню, я уточнил тогда: «Даже нерафинированное масло?» – но мне ответил, что, мол, нет, с маслом не прокатит, но зато получится со всем остальным, что тревожит душу.

Уединение в кабинке с фаянсовым сосудом всегда способствует активизации умственной деятельности.

И раз уж мы не бухаемся на колени, чтобы возблагодарить небо всякий раз, когда беда проходит стороной, то какой смысл ныть и стонать, когда она всё же настигает нас?

— Говорят, вам очень повезло.
— В смысле?
— В смысле, пуля прошла всего в паре дюймов от сердца.
— Или в паре дюймов от того, чтобы вообще в меня не попасть. Зависит от точки зрения.

Я стал вспоминать друзей, на помощь которых мог бы рассчитывать, но — так происходит всякий раз, когда я решаю провести подобную социальную ревизию, — пришёл к выводу, что друзья либо за границей, либо на том свете, либо женаты на дамах, не одобряющих мою персону, либо, если хорошенько подумать, вовсе никакие и не друзья.

Но есть такое правило: после любого боя – и неважно, победили вы или проиграли, – еще раз мысленно прокрутить события, дабы извлечь урок.

– Знаете, как у собачников? – заговорил Соломон. – «Что вы, мой пёсик совсем не кусается», – вечно твердят они. До тех пор, пока вдруг не приходится признать: «Сам не пойму, никогда с ним раньше такого не было». <...> Я просто хочу сказать, командир, что по-настоящему никто ни про кого ничего не знает. Ни про человека, ни про собаку. По-настоящему – никто.

– Наглый сукин сын, да?
– Вопрос не по адресу. Моя мама, кстати, меня обожает.

Он склонился ко мне так, что наши носы практически соприкоснулись:
— Слышь, ты, кусок говна...
Но дальше ему продвинуться не удалось. В аккурат на «говне» я резко взбрыкнул правой ногой и вмазал ему коленом в морду.

Третий закон Ньютона о ведении разговора, если бы таковой существовал, непременно утверждал бы, что любое заявление предполагает равное по силе и диаметрально противоположное по смыслу ответное заявление.

Мужчины хотят секса с женщиной. Затем они хотят секса с другой женщиной. Затем — с третьей. А затем они хотят кукурузных хлопьев и немного поспать, после чего опять хотят секса, теперь уже с четвертой женщиной, а потом с пятой, и так пока не умрут. Женщины же хотят отношений. Возможно, они их никогда не получат, или все же получат, но прежде им придется переспать со множеством мужчин, но у них есть цель. У мужчин же цели нет. Настоящих целей. Поэтому они придумывают искусственные и расставляют их по разные стороны большой поляны. А потом придумывают футбол. Или лезут в драку, или стараются разбогатеть, или начинают воевать, или находят себе еще целую кучу всяких идиотских занятий, лишь бы хоть как-то компенсировать отсутствие цели.

Достав бутылку «Знаменитой куропатки» и стакан, я плеснул себе на два пальца и поплелся на кухню. Разбавив виски водой ровно настолько, чтобы куропатка из «знаменитой» стала «едва знакомой»...

Но кому это надо – мыть за собой одноразовые тарелки?

Я могу присесть за фортепиано будто бы на пять минут, но когда я смотрю на часы, уже три часа утра.

Даже если ты один против всех — это не значит, что ты не прав.

Одна из самых неприятных вещей, с которыми приходится сталкиваться: ты делаешь одну ошибку — и десять тысяч человек кидают в тебя камни.

Когда тебе восемнадцать, и ты думаешь, что будешь жить вечно, тебя волнуют вопросы исключительно мирового масштаба — мир во всем мире и правосудие для всех. Но вот приходит пятьдесят лет, и уже появляются предательские мысли: «Ладно, ограничимся бесплатным образованием и медицинским обслуживанием». А спустя еще лет десять ты думаешь лишь о том, что было бы здорово, если бы чертов унитаз перестал засоряться.

Люди сыты по горло совершенной красотой. Она утомительна и фальшива. Юмор гораздо сексуальнее. Смешное гораздо притягательнее. Гораздо более привлекателен человек, не воспринимающий себя всерьез. Вы должны принимать всерьез все, что вы говорите и делаете, но не себя самого. Это делает вас интересным.

Если бы моя дочь дала мне значок со словом «идиот», я бы надел его.

Я попытался читать Диккенса после Твиттера и, кажется, потянул мышцу в мозгу.

Счастье — самое скользкое из всех кусков мыла...

Я играю в крикет и упражняюсь в сарказме с английским репетитором каждую среду.

Я хожу вприпрыжку и вижу музыку вокруг.

— Ты всё ещё используешь британский акцент?
— Только когда занимаюсь любовью.

Почти в каждом есть доля искусственности. Так сказать, внешняя сторона жизни. И зачастую она может казаться более организованной и опрятной, чем ваша. Но, чем совершенней она кажется, тем больше подозрений вызывает.

Это очень захватывающе — иметь лицензию на то, чтобы говорить вещи, о которых мы думаем время от времени, но не решаемся произнести вслух.

Моя картина мира, основанная на подозрительности, подверглась деформации.

Думаю, это часть актерской ответственности — любить персонажа, которого ты играешь.

Люди хотят знать о тебе всё. Они верят в то, что твоя жизнь изменилась. Но правда в том, что успех ничего не меняет. Кажется, генерал Макартур сказал, что нельзя сказать насколько хороша или плоха новая вещь, когда она только-только появляется. Это мудрый взгляд на славу. Ничто не может быть настолько хорошим или плохим, насколько ты ожидаешь. 30 миллионов зрителей смотрят тебя на ТВ, но на следующий день вещи не изменят свой цвет. И вкус тоже не изменят. Если вчера у вас болела спина, она будет болеть и сегодня. И, может быть, даже сильнее...