Франсуаза Саган – цитаты и высказывания

Я верю в постоянство инстинкта, желания, потребности. Это неистребимо. В людях живет потребность не испытывать страха, находиться в безопасности, в тепле, быть любимыми. И я убеждаюсь в этом каждый день. Каждый день я вижу, что людям нужно место, где прилечь, нужен кто-то, кто скажет, что любит, нужно не знать одиночества, страха, пробуждений в холодном поту. Людям страшно жить, страшно все потерять, им страшно, в самом деле страшно. И в каждом человеке есть хоть что-то прекрасное, ведь невозможно родиться совершенным уродом. Но иногда этого не находят, просто потому, что не ищут, и дело кончается плохо, глупо, в суде.

Я не верю ни в течения, ни в разговоры об обновлении романа. Сколько ещё надо узнать о человеке! Я бы сравнила писателя с лесорубом. Дерево слишком огромно, чтобы тратить время на изучение топора. Литература — это Бальзак, в халате и с чашкой кофе, написавший: «И вдруг он увидел её, и влюбился в неё безумно, и умер у её ног, плача, и последняя слеза скатилась по его щеке»; это, конечно же, Пруст, это Достоевский, описавший эпилептические припадки князя Мышкина... Каждый писатель хочет быть Прустом. Это, по-моему, очевидно. Вот только Пруст был гений.

Я завещаю тебе эти путаные, смутные, смертельные слова, которые ты говорил мне, когда уходил. Я завещаю тебе «деловые встречи, важные дела, досадные накладки». Ах, если бы ты знал, если бы ты мог знать, что «накладки» означали на самом деле «я не люблю тебя», а «важные дела» — «хочу тебя помучить». Я также завещаю тебе «Ты не скучала?», «Мне очень жаль», которые следовали после «накладок». Да, я скучала, нет, мне было более, чем жаль.

А цена каприза красивой женщины — всего лишь несколько слезинок в красном вине.

Родители упрекают детей в том, что те несмышлёны по молодости лет, а дети родителей — в том, что те уже немолоды, но всё ещё молодятся.

Все браки удачны. Трудности начинаются тогда, когда начинается совместная жизнь.

Жиль держал Натали за руку, он ни о чём не думал и лишь смутно ощущал, что это полное отсутствие мыслей и есть подлинное счастье.

Жалость — приятное чувство, устоять перед ним так же трудно, как перед музыкой военного оркестра.

Надо называть вещи своими именами! Человек любит, а потом больше не любит.

Наверное, большинством моих тогдашних удовольствий я обязана деньгам — наслаждением быстро мчаться в машине, надеть новое платье, покупать пластинки, книги, цветы. Я и по сей день не стыжусь этих легкомысленных удовольствий, да и называю их легкомысленными потому лишь, что их так называют при мне другие. Уж если я и стала бы о чем-то жалеть, от чего-то отрекаться — так скорее от своих огорчений, от приступов мистицизма. Жажда удовольствий, счастья составляет единственную постоянную черту моего характера.

Комплимент повышает производительность женщины вдвое.

Да, да, поверьте, джин и только джин. Расширяет сосуды, взаимопонимание и сердце.

Жизнь – это как волны в море. Одна несёт вверх, другая вниз.

Под прикрытием такого идеального алиби, как несчастный случай, не впасть бы только в состояние беззаботности, счастливой прострации.

До чего же непонятливы эти мужчины. «Я так доверяю тебе»... Так доверяю, что могу изменить, оставить тебя одну и не допустить и мысли о том, что ты можешь поступить так же. Просто замечательно!

Мало того, что он меня мучит, ему, видите ли, нужно ещё скорбеть о том, что я мучусь!

— Вы играете…
Он разжал пальцы, вид у него был усталый.
— Верно, играю, — согласился он. — С вами играл молодого, блестящего адвоката, играл воздыхателя, играл балованное дитя — словом, один бог знает что. Но когда я вас узнал, все мои роли — для вас. Разве, по-вашему, это не любовь?

Она совсем запуталась. Вечно приходится быть начеку, никогда нельзя говорить всего одному и тому же человеку.

Симон поднял голову и посмотрел вслед Роже, с трудом пробиравшемуся между столиками.
— Вот это мужчина,  — сказал он.  — А! Каков? Настоящий мужчина. Ненавижу всех этих здоровяков, мужественных, здравомыслящих...
— Люди гораздо сложнее, чем вам кажется,  — сухо возразила Поль.

«Любите ли вы Брамса?» Она неподвижно постояла у открытого окна, солнце ударило ей в глаза, ослепило на миг. И эта коротенькая фраза: «Любите ли вы Брамса?» — вдруг разверзла перед ней необъятную пропасть забытого: всё то, что она забыла, все вопросы, которые она сознательно избегала перед собой ставить. «Любите ли вы Брамса?» Любит ли она хоть что-нибудь, кроме самой себя и своего собственного существования? Конечно, она говорила, что любит Стендаля, знала, что его любит. Вот где разгадка: знала. Возможно, она только знала, что любит Роже. Просто хорошо усвоенные истины. Хороши в качестве вех. Ей захотелось с кем-нибудь поговорить, как бывало в двадцать лет.

Она боялась только одного, как бы Симон не вздумал держать её за руку во время концерта; боялась тем сильнее, что предвидела это; а Поль, когда сбывались её ожидания, всегда охватывала смутная тоска. И по этой причине она любила Роже. Он никогда не оправдывал её чаяний, всегда, так сказать, выпадал из обычной программы.

В то же самое время она понимала, что бессмысленно продолжать такой разговор в объятиях этого мальчика, стоя под дождем, как стоят потерявшие разум любовники, но не могла пошевелиться.

Ты сейчас говоришь: одинок, а всё остальное время думаешь: свободен.

Мудрость состоит в том, чтобы сосредоточить своё внимание на плотских удовольствиях — есть, переваривать пищу, заниматься любовью, валяться на солнышке. Ничего лучшего да и просто сравнимого с этим на земле не существует, — ничего, кроме отпущенного нам срока бытия, ничего, кроме возможности дышать, ощущать себя живым и осознавать это.

Для внутреннего спокойствия нужна внешняя суета.

Натали заявила, что во всяком искреннем чувстве, каково бы оно ни было, нет ничего смешного.

Когда человек счастлив, он готов всех за это благодарить, и лишь когда радость бытия от него уходит, он начинает понимать, что другие были лишь посторонними свидетелями его счастья.

Она вдыхала такой родной запах Роже, запах табака и чувствовала, что она спасена. И что погибла.

Договор, вот в чём сила супружеских пар.

Мы зачастую больнее раним людей через их близких, чем причиняя боль им самим.

Каждая девочка знает всё о любви; с годами возрастает лишь способность страдать от неё.

Всё мне интересно, всё меня забавляет или огорчает, в зависимости от обстоятельств.

Оба они — пара никчемных добряков в этом городе — чужом, гнетущем и равнодушном к обаянию и прелестям.

Каждый мужчина имеет право на маленькое приключение, но женщинам этого не понять...
Каждая женщина имеет право на маленькое приключение, но мужчинам этого не понять...

Все мы добиваемся только одного — нравиться. Я по сей день не знаю, что кроется за этой жаждой побед — избыток жизненных сил или смутная, неосознанная потребность преодолеть неуверенность в себе и самоутвердиться.

Всегда и всюду окружающие смотрят на счастливых людей. Это убивает их — зрелище чужого счастья, как песок в глаза, но счастливым наплевать.

Наивный экстаз.

Но было так приятно подчиняться своим порывам, а потом раскаиваться в них…

Одной из редких вещей, которую не купишь за деньги, остается моральный комфорт. Под «моральным комфортом» я разумею возможность жить в ладу с самим собой.

Вообще-то, знаете, когда я очень счастлива, мне страшно. У меня создается впечатление, что несчастье, ну, лучше сказать, меланхолия — состояние более нормальное, чем веселье, радость. Когда я счастлива, мне кажется, что потом придется за это расплачиваться, хотя часто мне приходится платить за счастье авансом.