Энтони Бёрджесс – цитаты и высказывания

Ты можешь написать отличную книгу, но это не будет значить, что ты — отличный писатель. Ты — лишь автор одной отличной книги. По-моему, автор должен объять широкую ширь и покорить бездонные бездны, чтобы стать великим писателем.

Когда мы молимся, то признаем свое поражение. В либеральном обществе нет места молитвам. Более того, молиться-то некому.

Я понимаю, что такое добро, и одобряю его, но делаю при этом зло.

Аминь. И всякий прочий kal.

Кошмарный сон — это ведь в общем-то тоже всего лишь фильм, который крутится у тебя в голове, только это такой фильм, в который можно войти и стать его персонажем.

История человека — это история его контроля над окружающей средой.

Греки создали самые яркие образы чудовищ, предоставив будущему их материализовать.

Выпьешь это хитрое молочко, свалишься, а в bashke одно: все вокруг bred и hrenovina, и вообще все это уже когда-то было.

Люди так слабо держатся за реальность, помня лишь то, что им хочется помнить.

Редкостное, можно сказать, удовольствие в наши дни встретить человека, который что-то читает.

Разве вся история человечества — не о борьбе маленьких смелых «я» против несправедливости сильных мира сего?

Получалось, что для того, чтобы мне становилось лучше, я, выходит, должен становиться хуже.

Красота неизменно вызывала у меня единственное желание — разрушить ее, так как она совершенно не вписывалась в наш уродливый мир.

Весь вопрос в том, действительно ли с помощью лечения можно сделать человека добрым. Добро исходит изнутри. Добро надо избрать.

Шиза косит наши ряды.

Но больше всего веселило меня, бллин, то усердие, с которым они, грызя ногти на пальцах ног, пытаются докопаться до причины того, почему я такой плохой. Почему люди хорошие, они дознаться не пытаются, а тут такое рвение! Хорошие люди те, которым это нравится, причем я никоим образом не лишаю их этого удовольствия, и точно так же насчет плохих. У тех своя компания, у этих своя. Более того, когда человек плохой, это просто свойство его натуры, его личности – моей, твоей, его, каждого в своем odinotshestve, – а натуру эту сотворил Бог, или Gog, или кто угодно в великом акте радостного творения. Неличность не может смириться с тем, что у кого-то эта самая личность плохая, в том смысле, что правительство, судьи и школы не могут позволить нам быть плохими, потому что они не могут позволить нам быть личностями. Да и не вся ли наша современная история, бллин, это история борьбы маленьких храбрых личностей против огромной машины? Я это серьезно, бллин, совершенно серьезно. Но то, что я делаю, я делаю потому, что мне нравится это делать.

Я что, по-вашему, заводной апельсин?

У тех, кто поступает по справедливости, друзей не бывает.

Деньги — это еще не всё.

Разграничение всегда непростое дело. Мир един, жизнь едина. В самом святом и приятном присутствует и некоторая доля насилия.

Нормальность — это обуза и помеха, если живешь в сумасшедшем мире.

Со всех сторон — одно дерьмо, жаль, что я не гриб, какая почва пропадает!

Настоящих врагов следует искать среди нейтралов — тех, кто извлекает выгоду из непрекращающейся жизненной борьбы, стоя от нее в стороне.

Тело — сложнейший механизм, а вот душа — нет. Души теперь штампуют на конвейере.

... и кто-то из солдат спросил:
— Капрал, долго, по-вашему, будет эта война продолжаться?
А капрал отвечает:
— Кого волнует, долго ли будет она продолжаться, пока тут ещё полным-полно пива и девок?

Выглядеть я могла сногсшибательно, хоть и сама это говорю, меня высвистывали со всех сторон, я умела с ходу придумать ответ, например, когда парень спросит на танцах: «Кому задумываешь лихо, чувиха?» – ты ему отвечаешь: «По тебе б не заплакала, Дракула».

Каждый убивает то, что любит, как сказал один поэт, сидевший в тюрьме. В этом есть некий элемент наказания.

Чтобы выздороветь, нужно переболеть. Очищение через страдание.

— Не sdohnet, — сказал я. — Sdohnutt можно только один раз. А Тём Sdoh ещё до рождения.

... и ты минут пятнадцать чувствуешь, что сам Господь Бог со всем его святым воинством сидит у тебя в левом ботинке, а сквозь mozg проскакивают искры и фейерверки.

А во сне, бллин, мне приснилось, будто я сижу в каком-то огромном оркестре, где кроме меня еще сотни и сотни исполнителей, а дирижер вроде как нечто среднее между Людвигом ваном и Г. Ф. Генделем – то есть он и глухой, и слепой, и ему вообще на весь остальной мир plevatt.

Юность не вечна, о да. И потом, в юности ты всего лишь вроде как животное, что ли. Нет, даже не животное, а скорее какая-нибудь игрушка, что продаются на каждом углу, — вроде как жестяной человечек с пружиной внутри, которого ключиком снаружи заведешь – др-др-др, и он пошел вроде как сам по себе, бллин. Но ходит он только по прямой и на всякие vestshi натыкается – бац, бац, к тому же если уж он пошел, то остановиться ни за что не может. В юности каждый из нас похож на такую malennkuju заводную shtutshku.

Главное — традиции свободы. Простые люди расстаются с ними, не моргнув глазом. За спокойную жизнь готовы продать свободу.

— Ага, я всем друг, — отвечаю, — кроме тех, кому враг.
— А кому ты враг? — спросил министр, и все газетчики схватились за свои блокноты. — Скажи нам, мой мальчик.
— Моим врагам, — отвечаю, — всем тем, кто плохо себя ведет со мной.

Ты свой выбор сделал, и всё происшедшее лишь следствие этого выбора. Что бы теперь с тобой ни случилось, случится лишь то, что ты сам себе избрал.

А мне что с этого будет? Меня сделают снова нормальным человеком? Я смогу снова слушать Хоральную симфонию без тошноты и боли? Смогу я снова жить нормальной zhiznju? Со мной-то как?
Он бросил на меня такой взгляд, бллин, будто совершенно об этом не думал, будто моя zhizn вообще ерунда, если сравнить с ней Свободу и всякий прочий kal; в его взгляде сквозило какое-то даже удивление, что я сказал то, что сказал, словно я проявил недопустимый эгоизм, требуя чего-то для себя.

... Это была особая необычайно гадкая vonn, которая исходит только от преступников, бллин, – вроде как пыльный такой, тусклый запах безнадёжности.

Думает glupi, a umni действует по озарению, как bog на душу положит.

Пусть страх покинет твоё сердце, брат мой, забудь о нём и не трясись от страха никогда.

У этого ублюдка вся форма в говне. Он позорит нашу доблестную дебило-дегенератскую армию. Ну-ка, почистить его.