Цитаты на тему «смирение»

Смирение — это почти навсегда, терпение, оно не беспредельно!

На оселке Внешнего Смирения точится кинжал Черной Неблагодарности.

Единственное, что мог сделать Андо, чтобы не волноваться понапрасну, — это убедить себя в том, что его жизнь все равно уже кончена. Горечь утраты поможет ему преодолеть бессмысленную привязанность к жизни.

Смирение нередко оказывется притворной покорностью, цель которой — подчинить себе других; это уловка гордости, принижающей себя, чтобы возвыситься.

Смирение — ужасная, но необходимая черта.

Когда упражнения в смирении станут олимпийским видом спорта, я попаду в олимпийскую сборную.

Смирение — самая странная вещь на свете. От него нельзя избавиться, и из чужих рук его не получишь. Чтобы его приобрести, нужно потерять всё до последнего. Только когда ты лишен всего на свете, ты чувствуешь, что оно сделалось твоим достоянием.

Не знаю. Когда понимаешь, что все правильно, не станешь выходить из себя. А тут все правильно. Если подумать, как мы жили, этим должно было кончиться.

Было в этом смирении что-то животное, недочеловеческое, но в то же время возвышенное, вызывающее необъяснимое почтение, потому что за смирением этим угадывалось сверхъестественное понимание какой-то очень глубокой, скрытой и вечной сущности происходящего, понимание извечной бесполезности, а значит, и недостойности противодействия.

Нас унижает то, что сильно и при этом недобро, но мы восхищенно смиряемся перед тем, что сильно и благородно.

Смирение — это принимать всё, что происходит, с миром. Это и ведёт к счастью.

Учтите, и кроткого человека можно довести до бешенства.

Истинно религиозный человек, если он следует сущности монотеистической идеи, не молится ради чего-то, не требует чего-либо от бога; он достигает смирения, чувствует свою ограниченность, зная, что он ничего не знает о боге.

Доводилось ли вам видеть дуб в состоянии стресса, или дельфина, пребывающего в мрачном расположении духа, лягушку, страдающую заниженной самооценкой, кошку, которая не может расслабиться, или птицу, обремененную обидой? Поучитесь у них умению мириться с настоящим.

Мне позволено всё, потому что в эту секунду я прекрасно сознаю, что делаю. Я иду на смерть. Я иду не на риск. Я принимаю не бой. Я принимаю смерть. Мне открылась великая истина. Война — это приятие не риска. Это приятие не боя. Наступает час, когда для бойца — это просто-напросто приятие смерти.

Все расставит на свои места только одна вещь — это время, и с этим нужно смириться и идти дальше.

Иногда самое длинное расстояние — это расстояние между отчаянием и смирением.

Предоставьте реальность себе самой! И всё будет как нельзя лучше! Если же вы вмешаетесь, естественное равновесие будет нарушено, и начнутся неминуемые расшатывание и гибель.

Недовольных усмирили, продолжайте!

Куда, куда лучше терпеливо сносить обиды, которых никто, кроме тебя, не чувствует, чем совершить необдуманный поступок, тяжкие последствия которого падут на всех, кто с тобой связан...

Ничто так не воспитывает смирение, как наука. Ученые, насколько я могу судить, легче всего говорят «я не знаю».

Железо калит огонь, человека — беда. В беду сразу становится видно, кто куда и на что годен. Беда приходит без спроса, сама распахивает ворота, и готов ли, не готов ли — принимай её или не пускай, борись.

Топтать смиренных ведь готов любой,
А кто поможет справиться с бедой?

Теренций писал: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Если вы хотя бы частично это усвоите, то никогда не сможете сказать о преступлении: «Я бы этого не совершил.» Каким бы гнусным не было преступление, если его совершил человек, мы должны сказать: «Во мне то же, что есть в ней/нем; я намерен использовать свои силы во благо, а не во вред.» Если вы можете сказать так о плохом, только представьте, что будет если сказать так о хорошем; если человек мечтает о великом, осмеливается любить кого-то, если человек отваживается быть Мартином Лютером Кингом, Матерью Терезой или Малькольмом Икс, если человек превозмогает условия, в которых родился, это значит, что вы тоже можете, а значит вы можете попробовать стать шире.

Смирение не означает подчинение.

Не смогли смириться с поражением? И куда вас это привело? Снова ко мне.

Когда молод, красив, силён, умён, легко смириться с чем угодно.

Мое величие в том, что я еще хочу, а ты уже смирился.

Каждый день не бывает свадеб. Две котлетки бесплатно не съешь.

Путь к мудрости лежит через познание, смирение, внимание, любовь.

— Мой сын, смирению учитесь у овец!..
— Боюсь, что стричь меня вы будете, отец!

В двадцать лет человек уже точно знает, что рок-звездой ему не быть. К двадцати пяти можно догадаться, что стоматологом или умственным работником тебе тоже уже не стать. А в тридцать к тебе начинает подбираться темнота, и ты уже задаешься вопросом, удастся ли тебе хотя бы реализовать себя, не то что уж добиться успеха или благосостояния. В тридцать пять уже становится в основном ясно, чем ты будешь заниматься всю оставшуюся жизнь. Человек смиряется со своей судьбой.

Ты начинаешь понимать, что светлое волшебное завтра надежды — жуткая лживая сказка, отнявшая у тебя полжизни, пока ты верил ей и чего-то ждал. Так выстругай ум, выструни чувства. Раскаляй скелет добела, бери молот, бей от души, затачивай до первой крови — из тебя выйдет отличный топор. Прорубишь им себе право жить дальше. Время надежды прошло, настало время сжавшего зубы смирения.

Истинное смирение ученого заключается в том, чтобы признать, что в мире нет ничего невозможного.

Надо смириться с тем, что в мире все наперекосяк и это — нормально, поскольку так всегда было и всегда будет.

Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.

Гордость и высокоумие низвергли диавола с неба в преисподнюю, — смирение и кротость возносят человека с земли на небо.

Решимость и смирение, по сути, одно и то же. И то и другое выражает готовность отказаться от того, что дорого, ради достижения цели.

Мне кажется, смириться с непостижимостью — это не значит признать бессилие своего разума. Это акт доверия Богу, которому одному ведомы все причины и следствия.

Я не возмущаюсь, потому что возмущение — для сильных; я не смиряюсь, потому что смирение — для благородных; не молчу, потому что молчание — для великих. А я не силен, не благороден, не велик. Я страдаю и мечтаю. Жалуюсь, потому что я слабый и потому что я — художник, развлекаю себя, украшая музыкально мои жалобы, и преображаю мои мечтания в соответствии с моими представлениями о красоте.