Цитаты на тему «православие»

Православие — это правильная Церковь с неправильными людьми.

Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие.

Лучшая проповедь священника — его жизнь на виду.

Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной.

Сколько неистовых просьб, клятв, заклинаний, тягостных и радостных вздохов услышала на веку даже простая икона из деревенской избы! Сколько слёз окропило и оживило её дерево, сколько поцелуев высветлило её краски, сколько душ она согрела, окрылила и наделила стойкостью жить… Если постоять в тишине перед старой иконой, начинаешь слышать вздохи и мольбы, клятвы и рыдания. Плоские очи на святом лике вдруг наливаются светом и обретают объём.

Жизнь изменчива, как море. Любовь к ближнему – величайшее наслаждение, благодарение Богу за дар дружбы.

Россия искони не имела ничего общего с Европой западной; первые свои познания, художества и науки получила она вместе с верою православною от Цареграда… Правда Петр Первый много ввел к нам немецкого; но неужели, перенимая полезное, должны мы во всем обезьянить и утратить все родовые свойства и обычаи? По счастию, это невозможно, и одна вера своя предостережет нас от ничтожности.

Наберемся мужества признать, что русское рабство неотделимо от православия. Так, во всяком случае, я думаю. Так же как и рабство мусульманское – от ислама.

При Ельцине это не было странным и из ряда вон выходящим явлением — по улицам бродило много нищих, потерявших работу, спившихся бывших интеллигентных и добропорядочных граждан, не нашедших себя в новой действительности. Именно на этой почве повсеместной неудовлетворенности, незанятости и ненужности многих профессионалов советского периода православие вошло в большую моду, и каждый неудачник — кто терял работу, жену, мужа, судьбу, бежал в церковь, хотя и веровал далеко не всегда.

Для семьи нужна православная мистика. Она смягчает горести несчастной семьи, она озаряет счастливую семью светом наивысшей поэзии.

Православная вера — это труд сердца, кроме того, что труд ума.

В православии: за мирянином один бес ходит, а за батюшкой — десять.

Помните: любовь плотская до гроба длится, а любовь духовная — та длится и за гробом, в мире вечном.

В 1918 году, во время революции, был такой случай: на многолюдном антирелигиозном митинге старик священник под конец попросил слова. Ему не хотели давать. «Только два слова»,  — просил он.  — «Ладно уж, скажите ваши два слова, но не больше»,  — насмешничал председатель. Священник взошел на кафедру и, обратясь к народу, провозгласил: «Христос Воскресе!» И будто из одной груди прозвучал многоголосый отклик: «Воистину Воскресе!» Старика сейчас же стащили и увели. Участь его легко себе представить.

Те, кто избрал путь христианства, пусть не ожидают ничего, кроме Креста.

Почему православные люди не любят сидеть в храме, например? Потому что понимают, что стояние само по себе — пусть минимальная, плотская, но всё-таки тоже жертва Богу.

Как это страшно произнести — я православный. На тебя смотрят, больше того, в тебя пристально вглядываются, ищут соринку в глазу твоём, экзаменуют на добродетели. У всех ли нас «отлично» в православных зачётках? Или дохлые, худосочные троечки обличают нашу суть, и мы, дабы не засветиться, делаем хорошую мину при плохой игре?

Покаяние не ограничивается одной лишь исповедью. Как целожизненный подвиг, покаяние включает в себя и милостыню, и применение с обидчиками, и воздержание, и борьбу со страстями. Вся жизнь христианина охватывается именем покаяния, ибо имя это переводится как «перемена» и для вечной жизни в Боге нам нужно измениться. Но есть, несомненно, в покаянии место и для исповеди, как есть место для посещения врача в трудном деле лечения.

Православие — великое благо для России, несмотря на множество суеверий русского народа. Но ведь все эти суеверия не что иное, как простодушный лепет младенца, ещё неразумного, но имеющего в себе ангельскую душу. Сколько я ни знаю, нет добрее нашего русского народа и нет его правдивее, если только обращаться с ним правдиво… А отчего это? Оттого что он православный… Поверьте мне, что Россия погибнет только тогда, когда иссякнет в ней православие.

Церковь открывается человеку как реальная жизнь. Не как дополнение к обычной жизни, а как жизнь настоящая. Просто «пришить» ее (в виде празднования Пасхи и Рождества, к примеру) толстыми белыми нитками к своей позорной, некрасивой жизни не получится. Церковь — это реальность.

Священника осуждать — сыпать угли на свою голову.

Семья — единственное место в мире, кроме монастыря, где послушание в нормальных формах может быть полезно.

Преступая порог церкви, мы оставляем наше одиночество на улице и становимся братьями и сестрами во Христе. Господь, видя наше единодушие, дарит нам взаимную любовь, которая становится потребностью. Это так удивительно и просто, что неверующие пожимают плечами и не верят. Им хочется каких-то тайных знаний и ритуалов. А в любви никаких знаков и ритуалов нет. А есть другой человек, который любит тебя больше, чем себя. Потому что он — христианин.

Жертву Богу должны приносить все. А уже величина этой жертвы у каждого своя.

Аскеза — это упражнения. Существуют некие упражнения, которые насилуют грехолюбивую природу ради чего-то большего. Это как работа гончара над глиной: сначала он бьёт её кулаками и ребром ладони, а потом уже что-то делает из неё. Аскетизм — упражнение, требующее времени, энергозатрат, терпения, преодоления боли и неудач. Это некое универсальное явление.

Литургия — это центр нашей веры: всё культурное богатство, всё, что у нас есть в Церкви, связано с литургией. Храмы красивы, но они нужны для того, чтобы служить литургию. Колокольный звон мелодичен, но он всего лишь зовёт на литургию. Священное Писание ценно само по себе, но оно читается на литургии и, вырванное из неё, начинает по-другому пониматься...

Монашеская жизнь воспоминаний не любит. Помните жену Лота? Иди не оглядывайся. Это для нас, монахов, первое дело.

Мой кабинет истории венчал имперский флаг.
И я читал истории о страшных и святых делах:
Там, где монахи принимали бой, а воины — постриг.
Где люди знали пост, а веселились — после. Где апостол поднимал свой крест на флагах кораблей.
Где русский меч сметал фаланги прусских королей.
Там, где Андрей писал иконы, а народ смотрел и плакал.
Где тех, кто учит каббале, всегда сажали на кол. Читать начни и ты поймешь: это не бред религиозный.
Просто столица у Чечни – русская крепость Грозный.
Такое прошлое стоит того, чтобы его знать.
А наше знамя стоило того, чтоб за него стоять.

Жить с верой в условиях постоянного труда — это и есть аскеза.

Если не боишься Бога как Бога, то бойся Его хотя бы так, как боится вор собачьего лая.

Нужно кому-то помогать в жизни — хоть кому-то иногда! Нужно научиться относиться с милосердием к старикам, калекам, чтить тех, кто лучше тебя, и ровно вести себя с равными.

По существу, все проблемы, которые решает современный человек, — это аскетические проблемы. Аскетизм не нужно усматривать только в одевании вериг. Если мы увидим бухгалтера в веригах, надо понимать, что это сумасшедший человек, тем более, если он в обеденный перерыв поднимается на крышу и там стоит, «столпничает».

Беда, товарищи, у нас с ощущением себя. Может не у всех, но у многих. И в Церкви особенно. Вот, недавно посоветовал на лекции девушкам выписать на листок все свои положительные качества и потом на это все посмотреть. Пишет потом одна в Директ: «Отец Андроник, я не могу. Меня приучили, что думать о себе хорошо нельзя». Ну и всё. Занавес.
Я стою на исповеди и понимаю, что подобная проблема если не у всех, то через одного. Потому что начитались умных книжек с незрелым сознанием и наслушались «правильных» советов. И приходят потом такие на исповедь, кто прямо говорит «я плохая/плохой», а у кого это просто сквозит между слов. С недавнего времени в совсем тяжелых случаях мне приходится на исповеди проводить с людьми небольшой диалог. А поскольку формат исповеди подразумевает, что на психотерапию у тебя не больше минуты-двух, приходится вырабатывать чёткие и действенные формулировки.
Итак, когда ко мне приходят «плохие», я обычно провожу с ними следующий разговор. Реакция обычно типичная, но для удобства буду рассказывать на примере. Пришла ко мне недавно на исповедь знакомая девушка лет двадцати:
— Батюшка, я плохая (христианка, жена, дочь, человек — нужное вставить)
Я отвечаю:
— Вот смотри, если по какому-то вопросу будет два мнения, твоё и Господа Бога, то какое мнение нам выбрать?
— Господа Бога, — говорит.
— Вот и славно. Скажи, а у Бога есть плохие?
— Нет.
— Значит ты какая?
Пауза... Потом медленно:
— Не плохая...
— Не плохая, а..?
*невразумительно мычит*
— Говори...
Она поднимает глаза и говорит:
— Хорошая? — и ревёт. Довольная такая стоит, радостная, и ревёт.
Потому что затюкали человека. Потому что она сама себе стыдилась сказать, что она хорошая.
А дальше уже нужно объяснить человеку, что мы для Бога все хорошие, но временами придурки. То есть у нас есть проблемы, есть грехи и ошибки, да. Но Господь смотрит на нас как на любимых детей. Глупых, с придурью, но любимых. И вот после такого осознания, что для Бога я хороший, но у меня есть проблемы, уже можно говорить о какой-то адекватной духовной жизни.
Если Вы сейчас прочитали этот текст, и Вам кажется, что теперь «всё понятно», сделайте, пожалуйста, одолжение. Сядьте в пустой комнате в присутствии Божьем, и произнесите вслух: «Я хороший. Но придурок. Господи, помилуй меня, грешного». И Вы поймёте, что в таком настроении и каяться хочется, и молиться, и жить. Всем добра. И помни, ты хороший!

Мало кто понимает, что русская культура — огромная архаическая плита, которая лежит во всю Евразию и восходит даже не к славянству, а к праславянству, к самой языческой древности. В наследство от Византии нам досталось Православие, но не досталось ни иудейской схоластики, ни греческой философии, ни римского права. И в этом — как наш недостаток, так и наше преимущество. И эту тектоническую плиту пока никому не удалось сдвинуть. И любую власть она будет структурировать, согласно своему представлению: какой она должна быть.

... христианский мир мало знает Православие. Знают только внешние и по преимуществу отрицательные стороны Православной Церкви, но не внутренние, духовные сокровища.

Русский человек ничего не знает выше христианства, да и представить не может... вникните в православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации. В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нём одно человеколюбие, один Христов образ, — по крайней мере, это главное.

Народ русский в огромном большинстве своём — православен и живёт идеей православия в полноте, хотя и не разумеет эту идею отчётливо и научно.

Юрий Пивоваров: А русский народ-богоносец, который порвал все свои церкви...
Владимир Соловьев: Русский народ-богоносец порвал свои церкви, которые были гораздо ближе к англиканству, чем к изначальному православию после Петра I. Вы как знаток русской истории помните о великом разговоре между Наполеоном I и Александром I, когда они как раз обсуждали, кто кому приходится папой.

Нет другого такого наполненного чистой радостью праздника, как Пасха.
Много хороших дней и праздников в году, много замечательных традиций. Мы каждый праздник в своей жизни стараемся сделать весёлым, интересным, запоминающимся. Но ни Новый год, ни День рождения, ни менее значимые праздники никогда не наполнены таким тихим светом, такой радостью. Лица людей в церкви светятся, в глазах каждого читаешь такую искреннюю, незамутнённую радость! Единым сердцем верующие славят Господа в этот день, и даже случайно забредший в храм человек становится причастником этой предвечной радости.
Христос воскресе! Всякое дыхание да хвалит Господа!

Мы утратили чувство поклонения, а они её сохранили. Прославляя Бога, поклоняясь Ему, воспевая Его, они не считаются со временем. Бог у них – в центре, и это их богатство, о котором я хочу вспомнить, пользуясь случаем. Когда-то кто-то из них сказал мне о Западной Церкви, о Западной Европе: Lux ex oriente, а на Западе — luxus. Потребительство, благополучие причинили нам много вреда. А они сохранили красоту Бога в центре. Читая Достоевского, а его нужно всем читать и к нему возвращаться, я проникаю в русскую, восточную душу. И это очень нам помогает. Мы нуждаемся в этом обновлении, в свежем ветерке, в свете с Востока.