Цитаты на тему «нагота»

Нагая женщина — это женщина во всеоружии.

— Мне бы хотелось тебя развеселить...
— Тогда раздевайся.
— Как это — «раздевайся»?
— Обыкновенно. До трусов. И я сразу развеселюсь.

На свете нет ничего более скучного, — говорит Бренди, — чем неприкрытая нагота.

— Зачем ты сейчас снял футболку?
— В моем контракте написано, что я должен снимать футболку каждые десять минут.

Над голым мужчиной смеяться нельзя. Особенно над Ником. Ник хрупкий. Как цветок. Как пухлый страдающий цветок, который себя ненавидит.

— И твоя одежда, и твой кошелек сделаны из тени. А если кто-нибудь направит на тебя яркий свет, то тень исчезнет и ты останешься голой?
— Хочешь посмотреть?
— Не особо. В отличие от подпольного врача и школьника, я абсолютно нормален и не пылаю страстью к безголовым телам и головам без тела.

Наденьте на себя что-нибудь, прошу. Все равно что. Хоть салфетку.

Женщина, которая раздевается публично, напоминает мне режиссера, который в самом начале фильма сообщает разгадку.

— Мистер Монк, они не голые.
— Они головатые.
— С этим не поспоришь... Головатые.

Внезапное появление обнаженной девушки сильно меняет ваши планы на ближайшее будущее.

Нагота начинается с лица, бесстыдство — со слов.

Иди ко мне.
Одежда — ложь.
Оставь её.

— Вы что, никогда не видели голой девушки?
— Никогда не видел настолько... голой и настолько прекрасной.
— Вы что, видели голых уродок?

— Ну и зачем ты разделся?
— Чтобы сжечь за собой мосты.
— А по-другому нельзя было? Сразу говорю, я тебе свои трусы не дам.

— Подразумевается ли непристойный показ обнажённого тела в сцене убийства в душе?
— Она не совсем обнажена — на ней шапочка для душа.

Помните, если вы, глядя на красоту нагой женщины, видите прежде всего «неприличные места» и их надо от вас закрыть, значит, вы ещё не человек в этом отношении.

Ради искусства можно появиться на сцене и обнаженным, но вернуться оттуда надо не только одетым, но и более чистым... Но как бы то ни было, я хочу, чтобы ты была последним человеком из тех, кто станет подданным острова голых.

— Можно?
— Открыто!
— Вы в приличном виде?
— В приличном!
— Боже мой, вы голый! А сказали, что в приличном виде!
— В приличном, но в голом!

Твоя нагота убивает моё чувство прекрасного.

Обнажённый человек чувствует себя уязвимым и менее склонен совершать самоубийственные подвиги.

— Мы взрослые люди, все должно быть по-честному. Раз ты видел ее обнаженный верх, значит, она должна увидеть твой обнаженный низ.
— Знаешь, я пока как-то не готов.
— Ничего-ничего, давай! Око за око!
— Я свое око демонстрирую не каждому!

— Значит, тебе всё равно, раздета я или одета?
— Всё равно!
[Лиза снимает с себя костюм]
— Тогда сегодня вечером я буду разгуливать вот так! Нравится?
— Нет!
— Тебе за меня стыдно?
— Нет, мне за тебя холодно.

— Боже... какая мысль! Сейчас же снимите мантию и отдайте ее мне...
— М-м-мантию?
— Да, снимайте же! Или я вас задушу!
— Боже мой, он рехнулся...
— Ну? Снимите вы или нет?!
— Послушайте меня, умоляю! Я очень спешил, я прямо с постели, у меня под мантией почти ничего нет, кроме меня!

Любое действие обнаженной делает наготу во сто крат откровеннее.

— И это мы должны надеть?
— Это бикини на лямках.
— Да, я вижу только лямки!

— Адам и Ева не знали ничего друг о друге, — сказала она.
— У нас с тобой наоборот. Они увидели, что голые, им стало стыдно. А мы увидели, что одеты, и пришли сюда, чтобы быть нагими.

— Ты был на высоте вчера вечером, Тайлер, теперь другим полицейским есть к чему стремиться!
— Спасибо!
— Знаешь, я думала, что если когда-нибудь увижу тебя голым, то это произойдет совсем при других обстоятельствах!

Когда начинают раздеваться, нагота выглядит гораздо более вызывающе, чем после того, как раздевание закончено.

Это печальный день для Нью-Йорка, воистину печальный. Знаешь, что я увидел по дороге сюда? Девушку в свитере! А ты знаешь, что это значит? Сезон оголённого тела закрыт!

— Нравится тебе эта девочка?  — спросил Кондаков, жуя, и глядя на фото над столом.
— Н-не могу сказать. Она снимается голая и не краснеет, не прячет лица. Нормальная женщина в такой ситуации сгорит от стыда. Как мне кажется, Кеша, без любви нельзя бросить на наготу даже косой взгляд. Любящему можно. Любовь очищает взгляд...

В живом сексуальном опыте нагота – это скорее процесс, чем состояние. Если изолировать из этого процесса отдельный момент, то получившийся образ будет казаться банальным, и его банальность произведет леденящее впечатление, вместо того чтобы служить мостом между двумя очень глубокими и поэтичными состояниями. По этой причине выразительные фотографии обнаженных женщин встречаются еще реже, чем картины. Простое решение для фотографа – это превратить фигуру в обнаженную модель, которая, обобщая и зрелище, и зрителя, и лишая сексуальность конкретности, превращает желание в фантазию.

Чужая нагота – это доказательство, которое вызывает очень сильное чувство облегчения. Она такая же женщина, как и любая другая. Или: он такой же мужчина, как и любой другой. Мы поражены изумительной простотой знакомого сексуального механизма.
<...>
Мы и не ожидали увидеть их иными, но сила и сложность наших чувств порождают ощущение уникальности, которое рассеивается при виде другого, каков он есть. Он больше похож на остальных людей его пола, чем отличается от них. В этом открывается нам теплая и дружественная (в противовес холодной и безличной) анонимность наготы. Можно сказать по-другому: обнажение привносит с собой элемент банальности <...>

Быть голым – это быть самим собой. Быть обнаженным – это быть увиденным голым со стороны и в то же время не осознавать свою наготу самому. Голое тело, чтобы стать обнаженным, должно быть увидено как объект. Голое тело открывает себя. Обнаженная модель выставлена на обозрение. Быть голым – значит оставаться без всякой маски. Быть на всеобщем обозрении – значит превратить поверхность своей собственной кожи, волоски своего собственного тела в маску, которую уже невозможно снять. Обнаженная натура не имеет возможности стать голым телом. Обнаженность – вид одежды.

— Слишком светло, Росс. Неприлично так днем ходить.
— Я не согласен.

— Без обид? Вы нас голыми на такси домой отправили!
— Ну это же тайная операция, не одевать же вас в нашу униформу, на которой написано ФБР. И в свою защиту скажу, мы не думали, что вы вспомните. А если и вспомните, подумаете, что перебрали и провели веселую ночку.
— Это что, вы нас и в постель вместе уложили?
— Нет, это вы уже сами.

— Прошу вас не бойтесь, я джентльмен.
— Вы раздеты!
— Уверяю, это не для вас.

— Что это с вами, Бленак, что вы делаете?
— Раздеваюсь, господин президент...
— Вы, стало быть, способны остаться совсем голым и в таком виде обойти редакцию?
— Но ведь вы мне велели, господин президент.
— Так кто же из нас хуже, господин Бленак, кто чудовище? Я, приказавший вам скинуть брюки, или вы, готовый оголить свой зад?
— Не знаю, господин президент.
— Вот в этом-то и сложность.

Ни один сантиметр обнаженной кожи не показан просто так.

Если бы Бог снова пустил нас нагими в рай, наша нагота поразила бы нас совершенно не модным уже фасоном.

Просто мы в Капа Тау так много времени проводим без одежды, что решили, а че париться то!