Камнями в спину завсегдатое «ага».
Au revoir, июнь пожмет мне руки.
Я не смогла. Смогла. Смогла. Смогла
Перекричать межреберные стуки. На завтрак чай, привыкший остывать,
И чье-то сладкобьющееся сердце.
Работа-дом-истерика-кровать,
На ужин твой «привет» со вкусом перца. Прости, но я, по-моему, сдаюсь.
Ни кнопки /вкл/, ни нужного мне /выкл/.
Холодным чаем в горле остаюсь,
Мой таймер две последние оттикал. Наивных дур дрожащие глаза
Ведут тебя до самого подъезда.
Натянуты до пальцев рукава,
Висим на нитках бязевых над бездной. А я уже не плачу, mon ami.
И руки наши больше не срастутся.
Не понимала никогда, увы,
Зачем так глупо люди расстаются.
Не заполнено пунктов триста...
Знаешь, кто бы меня избавил
От такого недуга «близко»,
от такого греха, как память.
Знаешь, тихо взахлеб до спазмов...
И в живых уж наверно нету
ни таких единиц, как «сразу»,
Ни таких ориентиров «где-то».
Знаешь... все это как то глупо,
Мне казалось неизлечимо.
Дайте волю — орало б в рупор.
Всему этому есть причина.
Под ребром теперь аллюминий.
Знаешь, легче вообще не стало.
Каждый миг по своей могиле,
мне как колом в лопатках встало.
Все накрылось холодным мартом.
И от слабых пора очистить.
Если встречу его когда-то,
То по-новой начну зависеть.
Знаешь... вроде бы всем довольна
И, казалось бы жить — то можно,
Только ты покажи, где больно,
Расскажи, как кололо кожу.
Понимаешь, в глубинах строчек,
В площадях опустевших комнат
Если мир расстрелять захочет,
то я тихо подам патроны.
Прости меня. Только не вслух.
Мой голос морально простужен.
Так многое в пульсе грохочет.
И с каждым движением хуже.
Ты мне очень-очень Не скажу это вслух, извини.
Я просто боюсь переломов
Страниц моего дневника.
Словесных разгромов.
Венозных разломов. И всё по вторичному кругу.
Всё проклято? Кто постарался?
У мира дурная привычка –
Под тяжестью слов/слез ломался,
Догорал_до_тла. Разбивался. Плюс двадцать один по Цельсию.
Я мерзну по чьей-нибудь воле.
Меня твои слова переламывают.
Пополам делят числа до боли,
А раньше – их десятые доли.
Теплые батареи.
Месяц пошел десятый…
Души в конец беднеют,
Но кажутся так богаты.
Тупое «привет» без даты
Прокашляло эту осень.
Я помню, что мы когда-то
Домой приходили в восемь.
На каждом окне закрытом.
На каждых часах стоящих.
На набранном и пролитом.
На лживом и настоящем.
Чай/я. Кто быстрей остынет
И больше не станет теплым?
Короткое твое имя
Мои разбивает стекла.
Привет, Дно.
Надо мною хвостами
стучат киты,
словно розгами.
/я во льду до костей и мозга/
пока корабли
покидали
свои порты,
моря открывали
рты,
где без всяких
циничных «ты»
я — сосуд
для обид и боли.
надо мною
соленая гладь.
и кому бы себя отдать,
если
я
ничего
не
стою,
разрушаю и строю.
не высказать.
не понять.
в глади
мутно-морского
цвета
персональные концы света.
и, наверное,
тебя
нету,
если мне
тебя
не
обнять. колет. горько и тяжело.
птица клювом
не
в
то
ребро,
пока сотни десятков
«но»
разрывают
мое нутро
на четыре части,
и даже
глухое
«здрасте»
звучит словно
«мне бы счастья».
но хватит
об этом.
всё.
А что бы было, если счастье бы похоронили?
На ту могилу приходили б ежечасно
Толпы людей, что ранее остыли.
Толпы курящих, плачущих, несчастных, Оравы девочек, рыдающих по мальчикам,
По вереницам слов, озвученных напрасно,
По поцелуям до фаланг холодных пальчиков
И по мечтам каким-то сладострастным. И ты там тоже будешь, мне подобная.
Будешь отчаянно о чем-нибудь молиться,
Из целого ты снова стала дробная.
И, как всегда, приходится мириться. Поверь, уж я-то знаю, как бессовестно
Скрывать такое состояние от мамы.
Когда охрипшим еле слышным голосом
Ей отвечаешь: «Мам, да всё нормально». Когда лопатки в ужас расцарапаны,
Когда на кадрах зарисованные лица.
И не хватает сил открыться клапанам,
А в теле ледниковый «минус тридцать».
Просто есть люди, с которыми нам не сбыться,
Все наши «буду», испорченные снова…
Я вчера видела, как умирают птицы.
Видела, как октябрь вступил в права. Чувствуешь, фонари на осколки в горле?
Это не першь, не простуда – больная грусть.
Я никогда ничего не скажу тебе кроме
Того, в чем признаться себе до конца боюсь. Знаешь, по-моему, я до конца испита.
И никого в этом более не виня,
Робко рисуешь линиями графита
На память себе поперечный разрез меня. Просто есть люди, с которыми нам не сбыться.
Просто есть люди, которыми нам не быть.
Просто в конец замерзает под левой мышцей.
Мне не понять/не выбросить/ не забыть. Всё это, знаешь, сахаром будет к чаю.
Приторно. Я не в силах его глотать.
Я не железная. Я по тебе скучаю
И смысла не вижу этого отрицать. Стрелки бездарно щелкнули. Вышло время.
Мокрыми воскресеньями октября
Мы зачеркнули каждое двадцать первое
На прошлогодних скулах календаря.
Пятницы.
Пробки.
Январь.
У новогодних премьер огромные сборы кассовые.
И, что бы там ни было, знаешь,
Тебе не идут
все твои фразы затасканные,
все твои лица пластмассовые. Птицам сейчас на югах,
наверное, здорово.
Солнце.
Море.
Песок и калитки кованые
Мой голос внутренний сорван.
Я хочу с ними.
Чтоб прям ни одного лица знакомого. Тише.
Мое море подавилось
железным якорем.
Из последних сил на берег тебя выбрасывает.
О том, что оно выжило – мало кто знал,
Все верили средствам
информации массовым. Это было твоим неприкаянным амплуа.
Море выдохлось.
И от этого пусто мне.
Увлекательно, видимо, словом
вскрывать тела,
Вынимая из них сердцевину,
как самое вкусное.
Сложно понять кто мы.
И есть ли мы вовсе.
У нас же свои проблемы.
Дела сердечные.
Одни тяжко всхлипывают
в постели,
других выворачивает,
как куклу
гуттаперчевую. салютами люди небу стреляют в горло.
улыбки. восторг и ни капли искренней жалости.
сейчас я тебя слушаю. внимательно и покорно.
а гордость?
а гордость,
сдохни, пожалуйста. и сразу ясно стало, как это – нараспашку,
когда запястья смыкают слова,
а не прочный жгут.
и, кстати, чаще носи рубашки.
они тебе так идут.
Да пошло это «как же» к черту,
Раз так терпится непристанно.
Перерезать бы ту аорту,
Что в тот миг мою кровь качала.
Босиком через метры снега…
Ну и ладно, тебе же ровно.
Дальше строй свои «он» из лего.
Вам пожизненный срок условно.
И плевать мне на твои психи,
Эгоизм до конца хлебая,
Я вести себя буду тихо,
Для тебя буду «не такая».
Не прочтенный до корки Леви,
Ну и что… потрепать страницы,
И осколки чужие склеить -
Новый выработанный принцип.
Головой упираясь в стенки
Бездыхательного сознания,
Я не стану просить прощения,
Это новая моя мания.
Да смирись уже, дорогая.
И не спрашивай – я не каюсь.
Больше жалости! Плохо играешь.
Интересно, когда я сломаюсь?
____________________________
Чужие лица
Забудь. Слышишь?
Гордись своими амбициями.
Да и чужими тоже
Наивными.
Захлебнись их
Лироэпическими
Ливнями.
Черт, пустота на вкус
Теперь острая.
Монстрами
Стали твои глупые ангелы.
Евангелий
Перечитать не помешало бы.
Стало быть
Чужим открыться проще.
Мощи
Не хватает твоему шепоту,
Ропоту
На чужие судьбы дрянные.
Другие
Кажутся такими сильными…
Насильно
Нас заставили играть в куклы.
Клюквой
С твоих губ соком плакало
Знаками
Чужое забвенное давление.
Появление
В тот час кого бы то ни было.
Прибыли
В чужие-глухие-странные
Страны мы.
Бродили по темным-сухим-пустым
Мостовым.
На разбитых коленях плакали
Каплями
Бордовыми солеными-сладкими,
Гадкими
На вкус. Гемоглобиновыми.
Чужбинами
Гордиться не стали бы
Отдали бы
Все твоим-моим создателям.
Знаете ли
Зачем он так со мной своими полукарими?
Быть может, кто-нибудь сейчас не спит,
Гоняя мыслей стройные полки.
Быть может, кто-нибудь сейчас молчит
Да громко так… ломая потолки.
Зачем смыкать губами свою душу?
Она жива. Ей нужен кислород.
Ты никого, наивная, не слушай.
Стал равнодушен странственный народ.
Ты никого, наивная не слушай.
Пусть кровь и дальше хлещет под давленьем,
Которое закладывает уши.
Пусть я сольюсь с твоим сердцебиеньем.
Бессонница накормит тишиною,
Кругом полуразбитые игрушки.
А мысли, как и прежде, ходят строем
По неостывшим площадям подушки.
Ну да, и что? Мы обнимаемся.
Во мне звенит незримая эстетика.
Самообманом? Нет, не занимаемся.
Нам можно, мы же оба кинестетики. Ну да, и что? Расклеимся однажды.
Свои блокнотики оставь на память мне.
Тут рыбы задыхаются от жажды
На ледовитом искривленном дне. Холодными хребтами неприятностей
Ломалось наше малое о пол.
Докажешь мне теорию невероятности?
Ревет новокаиновый укол. Я «от и до» сотру тебя в мозаику
И вымощу дорогу к поднебесью.
Чтоб суеверия твои растаяли.
Специально. Знаю же, что бесит. Мы падаем. Скорей хватайте поручни.
Упала полу-насмерть расстоянием
На город удушающая полночь.
Апатия до «No» состояния. В голодных обмороках падали улыбки
На ямочки целованные щек.
И память в бледно-синих парусинках
Закрыла наше «помнишь» на замок. Вода мне на груди скрестила руки.
Я ее помню многослезной хваткой.
Два водорода/кислород – мои недуги,
А рыбы дохли от ее нехватки.
Август щекочет в горле, сулит тревогами.
Как-то не умирается, пока ждешь
Тщетно, зачем-то, кого-то и долго так…
Знаю: придет сентябрь, и ты придешь. Небо глотает солнце с больными стонами.
Город, как галерея печальных лиц.
Кожа в ледовой корке цветет бутонами.
Ласточки камнем в землю с чужих ресниц. Лица облезут, знаешь, и станут белыми.
Будут ничем к теперешнему стыду.
Мы и без них останемся полуцелыми,
Забитыми насмерть в выбеленном углу. За все, что не сказано быть бы давно распятыми
Средь площадей разрушенных городов.
Все имена остаются в душе стигматами.
И мне тебя мало, даже когда взахлеб.
* чувствую себя одной/второй,
а не одним целым.
мне как-нибудь вместить бы
всё это в периметры тела,
а то разорвет. они говорят пройдет.
они говорят высохнет.
как дождь. им ли не знать ответ на собственное
«зачем ждешь?»
«почему не возьмешь,
не уйдешь?» где-то внутри порвалось,
и уже не зашьешь.
вот только понять бы где. бессердечная и колючая.
уж прости.
холодом сводит пазухи и с ума.
сложно дышать, когда
в легких гнездится стих –
очередной осадок от недо_нас.
очередное «зачем
я ему
(нужна?)» я же почти научилась вставать без рук,
я же почти научилась себя вести.
все, что так громко билось в нас – не сбылось.
подумаешь, где-то внутри что-то
порвалось.
но ему
уже
не срастись.
Мне, наверное, не достать до твоих ординат.
Эти оси секут изнутри и чуть-чуть извне.
Буду карты калечить пальцами наугад.
Интересно, куда я делась, раз не_в_себе? У меня больше нет ни стыковок, ни нас, ни сил.
У какого-то «боже», сидящего наверху
Ты с глазами дрожащими «всё хорошо» просил.
И спасибо тебе. Но я всё равно не смогу. Мы сидели в тетрадных клетках и ждали май.
Было холодно. В душу хлопьями падал снег.
Циферблаты впивались в пальцы, и было жаль,
Что мы — две шестеренки на 6 заведенных «всех». Ты впадаешь в меня на какой-нибудь точке com.
На каком-нибудь олеандровом берегу.
И не вздумай ни разу /это/ назвать стихом.
Просто я по тебе так сильно, что не могу.
Я лежу проводами поперек
Телеграфных
Плеч. Метрономы молчат. Мы –
Привыкшие
К незвонкам. И отсутствию неживучих и
Редких
Встреч. И отсутствию всех, привыкших
К твоим
Рукам. Я наелась по горло их стеганым
«Все
Пройдет». Напилась, нахлебалась
Придурочным
«хорошо». Мы как рыбы стучимся
О километровый
Лед. Не волнуйся так. Будь
Спокоен, что
Не прошло. Эта истина истин дурнее
Всего
На вкус. Это был мой дурацкий
И выдуманный
Фальстарт. Это было не раз и не два уже.
Ну и
Пусть. Лучше так, чем вообще,
Разумеется,
Никогда. Буду дальше с тобой /вроде быть/,
/Вроде просто
Ждать/. Допишу это и сумбурно
Пошлю
В кювет. Буду дальше на стенах
Твой профиль
Себе черкать. Только толку от этого?
Толка здесь
Больше.net
Мне душу поизмяли пальцами.
Холодными. Липкими. Грязными.
Поверив в чужеродную двоякость,
О чем-то небывалом нарассказывали. Меня терзали собственным сознанием
И врятли захотели бы поверить
В мое типичное существование.
И даже это захотят проверить... Для вас все это было узаконено,
Чужие оправдания упразднены.
И в одиночку на холодном подоконнике
Смывать следы с души холодные и грязные. По горлу спицами как можно дольше.
Противно просто до изнеможения.
Не надо, слышишь, оправданий больше.
Я больше и не вставлю предложения. По мокрой коже словно мчатся поезда
И рвут ее, постукивая рельсами.
Как заклинаешь: верить Н И К О М У нельзя
И добиваешь депрессивно песнями. Смотреть в туман, пытаясь насквозь.
Там каблуков щелчками наледь упомянута.
Мы остаемся вместе. Дышим врозь.
Мое сознание ошибками затянуто. Нет, я не каюсь. Мне противно просто
За то, что в душу ты залез без разрешения.
Куда деваться... Все такие взрослые.
У ангелов не ищут утешения.
Мы потихонечку уходим в минус.
Прости меня. Прости-прости-прости.
Ты, как система. А в системе вирус.
Прости, что не смогли тебя спасти. Родной мой, горький с сахаринкой запах.
Я улыбнусь и незаметно вспомню наш июль.
Воспоминание, теперь все в твоих лапах,
Надежда, выбей вовсе эту дурь. Не надрываясь, жалобно, так слабо
Мертвели чайки под трамплинами ресниц.
Пусть ветер уведет тебя с собой направо,
Утащит в бездну памяти и лиц. Живешь и кофе пьешь по вечерам.
Эх, память… Твое тихое «Анюта»
Мне чайками по коже по утрам,
Что умирают каждую минуту. Стонали клавиши под натиском кистей.
И кто-то неизвестный – твой избранник,
Как карты красных клюквенных мастей.
И не вини в своих слезах «Титаник». Ты улыбнешься искренне и мило.
Когда-то все бывает в первый раз.
Пусть и давно, но все же это было
Не у кого-нибудь, а именно у нас. __________ Понимаете? Б ы л о.
Ветер с зашарпанных стен собирал объявления.
Тихо катились бумажные вихри к ногам.
Глубже ногтями в ладони впилась от волнения.
Письма последние снова прочту по слогам. Губы родные, но, правда, такие забытые
Снова несут беспросветную жалкую чушь.
Дети дождя, своим горем по горло залитые,
Время не лечит, вы слышите? Я не шучу. Время не лечит, запомните! Просто калечит.
Память остатками бьется в пустые глаза.
Хватит кричать «всё равно» и искать этой встречи.
Хватит уже вспоминать, что однажды сказал. Хватит жалеть, перестаньте насиловать правду.
Просто запомните – время ни разу не лечит.
Вся наша память не больше, чем просто отрава
Тем, кому чудом от времени стало полегче. Четвертью года лечилась, сказали – поможет.
Нету эффекта. Побочные спазмы и только.
Все равно помню, как холодом било по коже.
Я полечилась бы дольше, но времени сколько Надо, чтоб веки уже переполнились счастьем,
Чтоб по щекам запетляли сырые дорожки?
«Мы пошутили» — сказали врачи в одночасье.
Время калечит. Еще потерпите немножко…
Будем кидаться часами из окон домов.
Время летит по спокойной пространственной глади.
Всё, к сожалению, было уж слишком давно.
Объясни мне еще один раз: как это – ради? Будем кричать невпопад под мелодии струн,
Рвущихся с каждым иным шевелением пальцев.
Вечер в высокие туфли полмира обул,
А кто-то под нос себе дома гудит «не сломаться». Выключим солнце. Я тут тебя глажу сквозь строчки,
Кто-то бежит по асфальту дистанции улиц.
А я продолжаю стоять на нелепых «носочках».
Дети в потушенных окнах, наверно, заснули. Скоро часы протрезвеют от пьяного вечера,
Чертов послушный будильник в 5:40 разбудит.
И под подушкой останутся скорые сонные встречи.
Знала, что так и будет. Знала, что так и б_у_д_е_т. Серые будни скрипят под и между костей.
— Будьте добры Ваше имя, фамилию, отчество…
От недосыпа теряешься средь новостей.
— Никакая и имя — Никто. Одиночество. Тихо бормочешь толпе в полусонной истерике.
Нас потеряли среди непрозрачного воздуха.
Помнишь, недавно с тобою смотрели по телеку:
«Вам друг от друга положено пару дней отдыха». Лучше устану смертельно, до боли и жжения.
Помни, я все еще глажу тебя через строчки,
Не позволяя часам никакого движения
От стрелки до стрелки. От неба до нас и от точки до точки.
А город всё помнит наши маршруты.
Они слишком дорого стоили.
И знаешь, дома, где когда-то гуляли
В апреле достроили. Я тут, под асфальтом, а город все так же
Слывет магистралями.
По разным краям антресолей, как кукол
Небрежно расставили. За что же мне, мама, такая крутая
Сплошная отходчивость?
Нам памятник надо при жизни поставить.
Другдругоустойчивость. Привычка писать про тебя не тебе
Идиотская, глупая.
Как косточку рыбью сломали/сломили
К чертям. Слишком хрупкая. В осколки твои шоколадные склеры
Тяжелыми криками.
Ты будешь орать: «Не пойти бы вам всем?»
Стрелки медленно тикали. Июнь на коленках ползет к горизонту
До брошенной станции.
Изрублена кожа стихами какими-то
В стиле «Обняться бы». Мандраж. Диссонанс неприлично
Швыряет окурками.
Ты самый любимый из всех, кого лучший мой друг
Называет придурками.
Не важно, что утром
в июле звонить
Больше некому.
Как слабость порола
Нам глотки, свербя
Меж костей?
И люди менялись
Людьми между
Важными сделками.
Ты знаешь, мой
Голос, по-моему,
Больше ничей. А мысли забиты
Под край «не забыть»
И дилеммами.
И, знаешь, мне,
Кажется, больше
Уже не нужны
Ни строчки про нас,
Ни подруги с больными
Проблемами,
Которые, кстати,
По сути, не очень
Страшны. Инструкция к людям
С глазами «атлантика»
Не прилагается:
Безудержно глупая
Личность с остатками
Сил.
И кто-то кого-то
Неистово добивается,
А кто-то кого-то
В конец, понимаешь,
Добил.
Ты взглядами ломаешь мои спички.
Ты взглядами ломаешь мои стены.
Я и моя душа-анорексичка
Друг друга убиваем постепенно. Друг перед другом корчимся от злости,
И ты не представляешь, как достало…
Да мне твоим «до встречи» рубит кости,
И «больно мне» попсой какой-то стало. Да мне не больно – мне до судорог тоскливо,
И понедельники нутро секут до крови.
Полмира в ожидании прилива.
Нас спишут на массовочные роли. Мне так сказали: «Кем-то ты больная».
При этом ни намека на лекарство.
Внутри саднит истерика чужая. Память, ну здравствуй.
улыбаемся скобками, туго выгнутыми наружу.
Осень рядом, и птицы глотают лужи,
А я глотками короткими пью «фервекс»,
Сдыхая под одеялом. Ты помнишь, Лекс,
Как ты говорила, что хватит порой вполне
Себя захотеть ощущать не на самом дне,
А выше людей, крыш и спящих рек –
ЗАХОТЕТЬ ощущать себя, знаешь, счастливей всех.
Я по письмам помню, как пахнут твои духи.
Ты мне присылала какие-нибудь стихи,
Ты мне ручки меж пальцев ставишь, крича: «Пиши
Обо всем, что в осадке твоей нелюдской души!»
И пускай мы пока на концах однополых трасс.
Говоришь мне: «Оставь его», а я снова пас.
При тебе я, знаешь, как без оков.
Помню: ты в «нирване» от пауков.
Мне глаза дробят эти 0:03.
Твое имя там – у меня внутри.
Убитые тела тела хотят уснуть
В пропахшей одиночеством квартире.
Уснуть. Тем самым неоправданно рискнуть.
Минус четыре. По наледи ходили босиком.
Их руки до предплечий поостыли.
Любимая «надежда.com».
Минус четыре. Воспоминания сложу под плинтуса.
Мне бронхи насквозь взглядами косыми,
Как взлетная сырая полоса.
Минус четыре. Герои «Алых парусов» расстреляны.
Поведайте: за что же их убили?
Теперь как будто все уже потеряно.
Минус четыре. Их хрупкие скелетики кистей
На глобусы продрогшие ложились
И промерзали сами до костей.
Минус четыре. Они терзали в судорогах полюсов
Всех, на кого улыбки я крещусь.
Разбейте к черту мой калейдоскоп.
Четыре плюс.
В свои неполные адцать
Уже придумали, как их назвали бы,
Но они никогда не родятся.
Я – рыба в пустом аквариуме.
Лечусь валиумом, верлибрами –
Завсегдатыми препаратами.
Я тебя прострелю калибрами
Сорок пятыми. Ночь прощелкала пять минут первого.
Ночь прощелкала 0:05.
Никогда никому не верила,
И не стоило начинать.
Волны кидают с прогиба никчемные тельца,
И я истерично кричу имена под водой.
Во мне. Надо всем. Ты повсюду со мной,
И мне от тебя никуда /убедилась/ не деться. Все ранки со дна и поверх закупорены солью.
Волна истерически бьется о палубы нас,
А если конец, то, пожалуйста, здесь и сейчас.
Мы с морем теперь наконец поменяемся ролью. Вода вымывает песок из под розовых пяток,
И пена меж пальцев снует так, как ты меж костей.
Я вне урагана скандалов, измен и страстей.
Наш срок без того ужасающе краток. Волна в позвоночнике гнется, хлебая нас залпом.
Соленые пальцы вкуснее, чем праздничный ужин,
И мне сейчас ты /даже ты/, понимаешь? Не_нужен.
Твой образ во мне рассыпается медленным сальто.
Ты взглядами ломаешь мои спички.
Ты взглядами ломаешь мои стены.
Я и моя душа-анорексичка
Друг друга убиваем постепенно. Друг перед другом корчимся от злости,
И ты не представляешь, как достало…
Да мне твоим «до встречи» рубит кости,
И «больно мне» попсой какой-то стало. Да мне не больно – мне до судорог тоскливо,
И понедельники нутро секут до крови.
Полмира в ожидании прилива.
Нас спишут на массовочные роли. Мне так сказали: «Кем-то ты больная».
При этом ни намека на лекарство.
Внутри саднит истерика чужая. Память, ну здравствуй.
В уши иголкам вплетаем чуть видные нити.
Измотаны. Выжжены до однократных нулей.
И плевать, если честно, что ты не со мной, а с ней,
Шагая по ребрам отключенных батарей.
Позже с тобою на «Вы». Не прости, а простите. Слушай, прокуренный майским не/западным ветром,
Хватит ломать километры забытых вершин.
Навстречу бежать водопаду ночных машин,
Не знаю зачем, но мы, правда, уже спешим
В мечтами твоими/моими затертое гетто. Число килограммов тоски уже тысяче кратно.
Ты думаешь, ночью стихи не давали мне спать?
Мы просто с тобою привыкли друг в друга стрелять.
И снова в 3:40 с подушки неслышно привстать
И сказать «ну а ты как хотела, дурная?», и лечь обратно. И все-таки, знаешь, сбегу в это чертово гетто,
Там нету счастливых знакомых и нету тебя.
Там вечно вплетается в волосы снег декабря,
Мне так и сказали – там место таких же, как я.
Там_нету_тебя, опостывшего «кто-то» и «где-то».
«я пойду», — говорит, закупорит свой слух хэви металом.
«я пойду», — говорит, и соврет еще тщетно: «до скорого».
И на помощь позвать уже, знаете, вроде бы некого,
Обожаю души его полуразбитое зеркало.
Опечатаем губы и сверху надпишем «поломано». Тихо улицы мокнут, такие как мы – опустевшие,
Я сама в себе месяцев восемь, наверно, отсутствую.
Под подошвы прохожим я брошу свое отболевшее,
И другому такому же тихо скажу: «Ну, разрежь меня,
Я уже ни черта, ни_черта, понимаешь, не чувствую…»
«Прости. Прощай» — вот так уходят люди.
А на ладонях гематомы от ногтей.
Хоть всё, что делается – к лучшему, по сути,
Но у меня свинец застыл в путях трахей. Твои страданья полупьяным вальсом
Пройдутся громкой дрожью по столу.
Я объясню тебе, что плохо мне, на пальцах.
Ресницы режут/ранят пустоту. «Не уходи» царапал тихо грифель.
Всё верно : легче просто уходить.
А клетки крови бьются в венном рифе,
А сердце страшно бесится в груди. Дорожки вдоль ладоней параллельны.
Икс хромосомы в части/пополам.
Докуришь третью в ледяной постели.
На части счастье. В дроби. Просто в хлам. А мне плевать, кто прав/кто виноватый.
Я через д/р/о/б/ь писала ваши имена.
Игрушка мягкая. Набито тело ватой.
Нет, нету сил держаться на ногах.
А мы хватались за голову оба,
Над нами словно души надрывались...
Нет никого, кто свел бы вместе снова,
А мы тому, что есть повиновались.
Глядели в улицы, усталые от шума.
Аллеи километры не кончались.
Поникший взгляд, обветренные губы...
Они и так едва тебя касались.
Шуршали письма в неразвернутых конвертах,
История о чем-то умолчала.
Но кто-то сжег все наши киноленты,
А мы так и не дали им начала.
Он медлено кружился под анданте
Стирая пыль с твоих заоблачных ресниц.
Его уже и вспомнит кто то вряд ли.
И кто то вряд ли все осуществит.
Кофейный пар... окно дыханием сыреет.
Он может вовсе и не божий одуванчик.
но никогда от холода мне не было теплее.
Мой милый, неприлично глупый мальчик...
Взглянуть тебе в глаза в раз первый и последний.
и ты сольешься с чем то памятным и дорогим.
и крик свой темп еще немного более замедлтит.
Ты был и есть. И навсегда останешься таким.
карандашами рисовали черных птичек
друг другу на остуженных запястьях.
сквозь безразличие и шепот электричек
с тобою посылали их за счастьем.
тогда казались тоненькой строкою
обрезки сотен тысяч душных миль.
казалось, что вдвоём в покое.
увы... там ветер насквозь долбит в киль.
мы перелистывали чистые страницы,
дышали полу-нашим кислородом,
мечтая стать такими же, как птицы.
нас рвёт на части. лишь бы на свободу.
атласным шлейфом по остывшему запястью...
о чем мы думали, когда нарисовали
того, кто смог бы полететь за счастьем?
увы, не думали, а каторжно мечтали.
карандашами рисовали черных птичек,
которым врятли уже что-нибудь поможет.
друг друга видели в ряду своих привычек.
нет ничего... хотя еще, быть может
на шелковых пространствах твоей кожи
увековечить мнимую свободу.
вы с отраженьем вовсе не похожи,
мы дышим полу-нашим кислородом.
ты знаешь... как иголками под ногти
пустой расклад любимых многоточий.
и ты опять читаешь через строчку.
открой глаза. ресницы к векам скотчем.
твой голос насквозь стены из бетона,
летят полурасстреленные птицы.
они уснут и больше не проснутся,
пускай тогда начало им приснится:
иголки грифелей, запачканные руки,
сухая стружка неотточенных пробелов,
предупредительные клювом в окна стуки,
карандашом по коже черно-белым.
мы ждали сутки, двое, трое...
но, к сожаленью, так и не дождались
тех сотен тысяч миль покоя.
прости, что больше не повиновались.
карандашами рисовали черных птичек:
для нас с тобою мнимую свободу.
всё, что осталось — сотни мокрых спичек,
сгоревших в полу-нашем кислороде.
Когда-то мы опять поговорим,
И, сколько ждать — уже не важно.
Мы все-таки поговорим однажды.
Твой тембр будет вовсе нестерпим. Когда-то я увижу тебя вновь.
Теперь по одиночке. Остановки,
Проспекты и чужие расстановки,
И кислород бросается под кровь. Когда-то в одночасье замолчим,
Кусая упомянутый ноябрь.
Так трудно, что когда-то кто-то рядом.
Молчали лучше бы... а мы кричим. И чем осталось это обрамить?
Желаю я всего хорошего
Тому, кто все же помнит прошлое.
Кремировать. Рассыпать и забыть. Наигрывай причины для улыбок!
Я знаю — это можешь как никто.
Не в дверь? Тогда я убегу в окно,
Исправив шагом тысячи ошибок. Мне горько и по-странному смешно.
Схожу с ума, но это очевидно.
Среди нелепых этикеток что то видно?
Порою все другими решено. И с этим всем мириться как-то надо,
Ты снова мило спрашиваешь «как ты?»
В ответ чужое сердце грянет тактом,
Колличество счастливых ближе к спаду. Всё это мне напомнило проэкт,
Рисунки по бесхозным чертежам.
Зарисовали и всучили нам.
Пускай же будет «happy», но не «end». Стихи на коже и по-старому прохлада,
Я лицезреть хочу волнение твоё,
А может до сих пор тебя еще...
Но кто то скажет: «Так тебе и надо».
Мне напекло ладони лампочкой.
Я поселюсь, пожалуй, в глаз твоих районах.
Былые кадры десять на пятнадцать в рамочках.
Поделим ценное теперь на эшелоны. А хочешь, на конверт приклеим марочку,
Чтобы дошло письмо кому попало?
Давай еще поделим всех на парочки,
А то страдающим все время мало… Пожалуй, выбью-ка из рамы стекла…
А то от них еще темнее кажется.
Я высушу тетради твои мокрые,
когда хотя бы фраза свяжется. Я поселюсь в районе твоих глаз.
Плевать, что это ты двояко слышал…
Прости меня за влюбчивый маразм,
Не обращай внимания на «много лишнего». Давай из банок бабочек повыпускаем?
Пускай замерзнут на дорогах марта…
Я не жалею их. А помнишь Герду с Каем?
Холодный мальчик тоже долго плакал. Но все закончилось, сложилось слово «вечность».
Не дай другим надежду искалечить,
Ладно? Не слушай стук в остатках памяти.
Считай щелчки под поступью по наледи. Быстрей… Давленье выстрелит под дых.
Не надоело жить в тени среди чужих?
Верни надежду. Вернись, вернись, его Величество.
Включите свет. Врубите электричество. Я так скучаю по твоим рукам,
Ищу в толпе ту пару рук средь миллионов.
Скучаю по октябрьским звонкам.
Я поселюсь, пожалуй, в глаз твоих районах…
А мы б сейчас глупо пускали кораблики…
Куда ни шло…
Ты слушай. Может еще и к стулу привяжут,
Чтоб лучше дошло. А через года от нас пара останется
Дат через тире.
Убери этот взгляд, а то еще кто поранится…
Черт… уже. И какова теперь должна быть моя история?
Я вырасту и умру.
А что же еще вы хотели более?
Что я еще могу? Хотите развеюсь по атмосфере?
Чтобы не видели.
Могу задохнуться в своей постели,
Но простите ли? Не надо смотреть теперь в мою сторону –
Не тратьте сил.
Я, кстати, отвечу, что вам уже все равно,
Кто б ни спросил. А вы луче сразу: лицом в бетонную,
Чтоб не кричать.
Зачем вы связали меня полусонную?
Я хочу спать
Наизусть буду помнить до смерти
Твои много-премного-точия.
Ну, зачем мне все это, господи?
Я прошу тебя: обесточь меня. Набери девять невпонятках,
Выбей клином свирепый клин.
Набери же скорей девятку,
Умоляю: один-один. Ты скажи им, что глупой плохо,
Блокировку включает пульс.
То, что ей не хватает вдохов.
Обещаю, что я вернусь. Невесомые дельтапланы
Рассекут меня всю и вся.
Но у бога другие планы,
Нарушать их, увы, нельзя. Ну, скорее же! Глупой плохо
В переломах его вершин.
Этот крепкий стеклянный хохот
Где-то в легких твоих застыл. И сползет с твоих рук тихонько
Вопиющая вертикаль.
Может, все же пошлем вдогонку
Тех, кого нам уже не жаль? Нет. Параболы век тяжелых
Опускаются неспеша.
Сколько б мир и когда ни стоил,
Нам дороже его душа. Вот и всё. Помахали ручкой.
Двести граммов покинут вес.
Наши души, когда наскучит,
Позвонят вам потом с небес.
Сайт TOP100VK.COM НЕ собирает и НЕ хранит данные. Информация взята из открытых источников Википедия