Цитаты на тему «икона»

Икона в музее — это как бабочка в гербарии, которая приколота к стенке и которая не живет своей полноценной жизнью. Бабочка должна летать и икона должна находиться в храме.

Мусульманское искусство (подобно византийскому в тот начальный период, а также протестантскому и иудейскому) носит иконоборческий характер. Считается невозможным и неприличным использовать изображения живых существ для изложения священной истории. Человек узнает о Боге через Слово, а не через картинку. Картинка (икона) может отвлечь от чистого единобожия, заменить Бога идолом. Изображение же людей возможно там, где нет опасности идолопоклонства.

Сколько неистовых просьб, клятв, заклинаний, тягостных и радостных вздохов услышала на веку даже простая икона из деревенской избы! Сколько слёз окропило и оживило её дерево, сколько поцелуев высветлило её краски, сколько душ она согрела, окрылила и наделила стойкостью жить… Если постоять в тишине перед старой иконой, начинаешь слышать вздохи и мольбы, клятвы и рыдания. Плоские очи на святом лике вдруг наливаются светом и обретают объём.

Тысячи страждущих припадают к чудотворным иконам, перед которыми мы все молимся с благоговением и любовью, — но сколько исцеляется? Двое, трое... А остальные получают от этих икон силы для борьбы с недугом, для того, чтобы начать смотреть на свою болезнь другими глазами. В этом — чудотворность икон. Кто-то полностью исцеляется телесно, а у других исцеляется и крепнет душа. И это замечательно — когда мы начинаем по-другому воспринимать ситуацию.

И всегда от погибшего вождя до бога всего один шаг.

Она одна такая с ней можно забыть всё боль и радость горе и счастье даже собственную жизнь и смердь

Этот жанр можно определить как «иконографию». Без икон жизнь пресна, это старая истина. Но, понимаете, поп-иконы и гей-иконы не канают на фоне настоящей кровищи. Золотые оклады тоже сильно все портят, за ними не видна судьба. Иконография – самый строгий жанр, потому что совершенно не прощает халтуры. Нельзя перебрать с пафосом, будут ржать. Нельзя беречь героя. Нельзя делать героя неуязвимым – слишком мощным, с горой мышц (это броня, она запрещена), бессмертным, с фигой в кармане, с нечеловеческим геномом, слишком интеллектуальным и всезнающим (знания – броня, она запрещена), нельзя делать героя женатым, детным, семейным (семья — броня), предельная любовь к жизни должна соседствовать с танатосом, потому что только на фоне танатоса жизнь выглядит остро, четко, поэтично. У героя не может быть грубого, тяжелого лица. Он не должен быть зрелым. Это какие-то давно забытые категории «прекрасного», о которых сейчас помнят, по-моему, только японцы. Поэтому все вменяемые люди смотрят анимэ с полуоформленными подростками, на каждом из которых Рана и Миссия. Невыносимо больно видеть потуги Голливуда с его отличным пониманием необходимости Героики («Мстители» кричат об этом своей пачкой суперменов) и полным прососом основ жанра. Нет ни одной идеи. «Человечество» Голливуда, за которое бьются последние десятилетия все красивые морды Америки – это гламурная полая форма, в которой ничего нет. Нет мотивации – спасай человечество. Человечеству совершенно пох, потому что единственная реакция, на которую оно способно – это с воплями бежать от камней с неба, дожевывая гамбургер или двигая перед собой детскую коляску. Как бы диалог со спасаемым, вообще, нужен. Спасение безразличного и невтемного объекта – это просто корпоративное развлечение, в которое посвящен лишь онанист-спасатель.

Идолов вырезают и золотят для того, чтобы не краснеть от поклонения болвану.

Высмеют иконы, поклоняясь иконкам они.

Есть у огня свои законы.
Огонь войны — в людей вселяет страх.
Покоем дышит он в каминах и кострах.
Но есть огонь невидимый — иконы. О, как блаженно жгут лучи твои,
Сжигай меня, икона, я не струшу,
Я знаю, ты сожжешь грехи мои,
Чтоб отогреть измученную душу.