Лариса Владимировна Бочарова – цитаты и высказывания

Слабый человек, оставивший свой пост «потому что больше не могу» – сволочь. Боже, как это прекрасно. Как ужасно жить в мире сволочей, каждая из которых оправдана своей слабиной, и сам ты такой же, а дело не сделано – и не будет сделано никогда. Нет энерджайзера. И некого стыдиться.

— А как Вы себе представляете нас? Скажем, среднестатистический поклонник Лоры Бочаровой, он кто?
— Молодой романтик в поисках себя. Экзальтированная девушка. Книжный червь. На самом деле, я не скажу вам этого. Иначе будет неинтересно.

Когда до человека доходит, что лежать раздвинув ноги перед сильным — это не путь завоевания сильного, а просто смешная поза, наступает терапевтический эффект.

— Зато ты мучаешься, и мне приятно.
— Я не мучаюсь, я развлекаюсь.

На самом деле поэт — это человек, который никогда не будет совершать простых, человеческих, рациональных поступков. От поэта невозможно принять человеческий поступок. Невозможен поэт, сидящий у телевизора с вытянутыми коленками. Ты не веришь ему, как поэту. Невозможно верить тем поэтам, которые на службе у государства слагают государственные оды. Невозможно верить автору российского гимна как поэту. Это не поэт. Поэт — это бунтарь, который размазывает, буквально топчет свое сердце, бросает его в пыль только для того, чтобы остаться самим собой. Поэт никогда не может себя хранить, поэт — это тот, кто себя расточает.

У всех мистерий одна и та же технология: она приводит человека к одному из ликов творца. Этих лиц очень много. Это и любовь, и справедливость, и красота, и все вот эти высокие понятия не что иное, как имена творца, его аспекты. Все нетленные понятия являются аспектами бога.

Стремление «очеловечить» героя не тем, что он страдает, как человек, ошибается в людях, как человек, бывает преданным, как человек, продолжает верить и делать свое дело, как человек, терпит лишения, как человек, и погибает, как Человек – а тем, что он хочет баб, покоя и жить, как человек – это стремление отдает огромным предательством по отношению к человечеству. Все лучшее, чем гордится цивилизация, чему стоят памятники, что создано или рождено вопреки законам природы и социума, что проходят в школе – создано фанатиками, способными к полному забвению себя.

Пафос выживания – не тема для харизматичной литературы. Ее тема – полный выход героя в пространство духа через жертвенную утрату тела. Будет ли это текст, музыка или импульс электричества в матрице – не важно.

Подвиг не может быть обыденным делом, его нельзя спланировать вместе с прибавкой к жалованию. Нельзя добиться того же, если на самом деле думать о выгоде или собственном счастье. Нельзя добиться того же, если защищаешь свою семью и своих детей, или честь своей конторы, или корпоративный дух. Ведущая идея всегда неизмеримо выше и больше этого. Нельзя долго и счастливо жить после подвига.

Проблема в том, что любая форма власти не может быть оправдательным идеалом. Стремление к власти – это мелко. Идеалом может быть только истина.

Видела с чужой машины фрагмент очередной новой передачи про ролевиков. Первый вопрос к аудитории: «Считаете ли вы, что ролевые игры — это побег от реальной жизни?» Все, мать твою, не смогла смотреть. Жду, когда еще через 20 лет журналисты придумают новый вопрос.
Все мои наблюдения за жизнью говорят, что пожизненное влипание в кредиты, офисное рабство, заплывшие жиром зады перед телевизором, четверо детей и семейный психолог вместо исповедника — это побег от реальности.

Ездить за чужой счёт — совсем не то же самое, что в собственной машине...

Есть некий период жизни, когда люди идут по одной дороге. Он конечен. Ну, хорошо, что судьба свела. Будущее у каждого человека свое, и судьба своя, потому что каждый человек в мире — одинок. Те, кто про это забыли, — не друзья, а пиявки.

В скорби по мертвым есть свое очарование. Она делает нас более красивыми.

Конечной истины, выбитой в граните, нет ни у кого.

Отлично помню времена развала СССР, когда героические агитки стали переосмысляться для оздоровления национального менталитета. Было много здравого, хорошо работал скепсис. Ключевой посыл: партийные рабы – глупый зазомбированный пипл, который угробил все свое здоровье на херню, на чужую дурь, на гордую позу. Пафосный героизм вреден. Надо ценить и любить себя, свое здоровье, земные радости, думать головой, потому что инвалид в 20 лет никому не нужен, в первую очередь своей стране.
Я смотрю на мою так сказать страну и понимаю, что ей не только инвалиды не нужны – еще более ей не нужны здоровые жрущие, ***ливые и пьющие кадры, которые отлично научились требовать себе «побольше жизни», но совершенно разучились оплачивать это хоть каким-то манером. Потому что перед ними нет ничего, что ценнее их собственного комфорта.

Входящие звонки – это насилие, тебя дергают и что-то постоянно хотят.

У меня обязательно были бы друзья. Классическая мужская дружба — это лучше счёта в банке. Полагаю, я наскрёб бы троих. Больше не бывает.

Я много раз видела людей, утомленных Религией. Но я ни разу не видела людей, утомившихся Богом. Этой дилемме очень много веков, может быть – много эр, и причина, думаю, в том, что Религия – не лучшее и тем более не единственное пристанище Бога. Лучшее пристанище – весь мир.

Есть некие правила, которыми я не буду пренебрегать. С друзьями не крутят романы. Друзей не присваивают. Друзей не подозревают в говне. Скажи спасибо за друзей богу. Друзья даны нам для радости и поддержки в трудный час (которую мы вернем в срок, не по долгу, а потому что это сделает нас счастливыми).

У меня были бы карие глаза и очень тёмные волосы — это тоже гены. Разумеется, хотя бы один раз я выкрасил бы их перекисью — а потом внимательно слушал, кто и когда меня назовёт педиком. Если это будет амбал — я дам ему в морду. А если интеллигент — вгоню в краску двусмысленным предложением, желательно прилюдно. Чтоб было неповадно.

Если бы я читала современные произведения, которые являются достоянием критики, которые оценивают по этим стихам настоящий культурный период, я могла бы сказать. Дело в том, что наша страна – не только самая читающая, но и самая графоманская страна в мире. Для того, чтобы писать стихи, не нужно ничего особенного, потому что зарифмовать «ботинок» и «полуботинок», здесь нет ничего сложного, и посчитать слоги тоже очень легко. Я абсолютно уверена, что стихи пишет подавляющее количество населения России, а возможность их печатать и быть заметными для критиков имеют единицы, и не лучшие. Это закономерное движение социума. Я не знаю, на чем оно основано, но с открытием интернета как пространства для публикации, если зайти на знаменитые порталы, можно увидеть гиганское количество поэтов и гиганское количество стихов, и проблема не в том, что они плохи, и не в том, что они упадочны, проблема в том, что у каждого времени свой ритм, свои слова, свои темы и своя мысль, которая сквозит в стихах. Невозможно писать стихи под золотой век, потому что это будет не просто вторично и банально, это будет некое воровство тем, идей и времени у прошлого, то есть все хорошо в свой срок. Невозможно писать стихи экзаметром и считать себя великим поэтом, потому что это не ты. Где твой голос, где твоя мелодия, где твои слова, где твоя тема? С этого начинается настоящее подражание. Но проблема в том, что многие гладкие, хорошо сделанные стихи глубоко подражательны и глубоко неоригинальны, и упадок начинается не там, где заканчивается культура, а там, где человек перестает искать себя.

Я не верю, что люди — животные, и что они приручаются или нуждаются в пастухе. Есть единственный вид ответственности за чужую душу: когда ты — священник для этого конкретного мирянина, его духовный наставник, и ведёшь его к Богу, потому что ты поклялся довести. К несчастью, в наши дни это схема секты или некачественных психологических тренингов, где количество паствы усиливает мощь Лидера.

Мистерия называет имена бога, она показывает его лица. Это та информация, то истинное знание, которое необходимо, по большому счёту. Потому что если бога нет, то всё бессмысленно.

Этот жанр можно определить как «иконографию». Без икон жизнь пресна, это старая истина. Но, понимаете, поп-иконы и гей-иконы не канают на фоне настоящей кровищи. Золотые оклады тоже сильно все портят, за ними не видна судьба. Иконография – самый строгий жанр, потому что совершенно не прощает халтуры. Нельзя перебрать с пафосом, будут ржать. Нельзя беречь героя. Нельзя делать героя неуязвимым – слишком мощным, с горой мышц (это броня, она запрещена), бессмертным, с фигой в кармане, с нечеловеческим геномом, слишком интеллектуальным и всезнающим (знания – броня, она запрещена), нельзя делать героя женатым, детным, семейным (семья — броня), предельная любовь к жизни должна соседствовать с танатосом, потому что только на фоне танатоса жизнь выглядит остро, четко, поэтично. У героя не может быть грубого, тяжелого лица. Он не должен быть зрелым. Это какие-то давно забытые категории «прекрасного», о которых сейчас помнят, по-моему, только японцы. Поэтому все вменяемые люди смотрят анимэ с полуоформленными подростками, на каждом из которых Рана и Миссия. Невыносимо больно видеть потуги Голливуда с его отличным пониманием необходимости Героики («Мстители» кричат об этом своей пачкой суперменов) и полным прососом основ жанра. Нет ни одной идеи. «Человечество» Голливуда, за которое бьются последние десятилетия все красивые морды Америки – это гламурная полая форма, в которой ничего нет. Нет мотивации – спасай человечество. Человечеству совершенно пох, потому что единственная реакция, на которую оно способно – это с воплями бежать от камней с неба, дожевывая гамбургер или двигая перед собой детскую коляску. Как бы диалог со спасаемым, вообще, нужен. Спасение безразличного и невтемного объекта – это просто корпоративное развлечение, в которое посвящен лишь онанист-спасатель.

Люди защищаются от остроты бытия. «Живите без боли» — это не девиз медицины, это девиз психологии. Если совесть болит – надо принять меры, свалить вину на товарища, напиться, слить печальку друзьям или посмотреть сериал. Все проходит. Иногда совсем.

Это не значит, что мир должен состоять из фанатиков. Это значит, что приравнивать фанатизм к оболваниваю или дебилизму – неумно и опасно. Можно вообще все продолбать вместе со смыслом жизни, на столетие вперед. Не нужно девальвировать фанатизм только потому, что сам ты на него не способен, и теперь выходишь плохой, недостойный, мелкий.

Люди должны иметь возможность сожалеть. Это возвышает.

Конечно, границы понятия можно размыть, но суть харизматичной литературы остается прежней: герой или несколько героев влекомы идеей, которая ценнее их жизни и всех ее благ. Такая жизнь должна обрываться – или создавать впечатление, что может – без всякой липы и мягкой подстилки.

Это процент ложки дёгтя в бочке мёда. То есть состав этого дёгтя определяет качество всей продукции.

Очевидно, они делали то, на что способны. Наблюдения. Чтобы вычленять и носить информацию, надо быть умным. Или хотя бы взрослым. Или хотя бы добрым. Один такой стоит десяти презрительных болтунов.

Не надо ничего доказывать, потому что мир любит тебя и так.

Брюзжу, что в книге много опечаток. Надо было хуже учиться...

Я помню себя с полутора лет, и лет с четырёх я совершенно не изменилась. Я просто научилась ходить, говорить, хамить и посылать людей на известные буквы. То есть, со своего детства я училась плохому, на самом деле, а всё остальное осталось прежним.

Самая ценная валюта на свете – время. Время, превращенное в энергию.

Самая большая засада — отсутствие на данном ресурсе [стихи. ру] раздела «боевые искусства». Потому что писать про страсть и истребление в «гражданскую лирику» — глупость, а в «любовную» — несправедливость.
... Если б этот ресурс создавал поэт, а не бюрократ, он бы понял.

Теряются во времени причины поступков. В молодости хочется жить, а не понимать, и лишь с возрастом чувствуется гибельное родство этих двух процессов.

Тщеславие – одна из лучших пружин для достижения своих целей, не так ли, мой лорд?

Тот факт, что я дал согласие на что-то – это не обязательство и не решение, это просто импульс (пил чай и кивал, настроение было хорошее). Некоторые люди имеют на этой теме психоз, и звонят каждые пять минут, чтобы спросить тебя, идешь ли ты на свидание. Любое определенное «да» давно деградировало у них до многоступенчатого кидалова. Они не верят в «да», сказанное позавчера и вчера, им надо удостовериться и сегодня.

Они говорят «да», чтоб от них отстали. Дают неопределенное согласие, у которого нет никакого будущего, кроме взаимного раздражения.