Цитаты на тему «человеколюбие»

Владеть собой настолько, чтоб уважать других, как самого себя, и поступать с ними так, как мы желаем, чтобы с нами поступали, — вот что можно назвать учением о человеколюбии.

... колодцы гуманизма в наших душах, казавшиеся на Земле бездонными, иссякают с пугающей быстротой. Святой Мика, мы же были настоящими гуманистами там, на Земле, гуманизм был скелетом нашей натуры, в преклонении перед Человеком, в нашей любви к Человеку мы докатывались до антропоцентризма, а здесь вдруг с ужасом ловим себя на мысли, что любили не Человека, а только коммунара, землянина, равного нам... Мы всё чаще ловим себя на мысли: «Да полно, люди ли это? Неужели они способны стать людьми, хотя бы со временем?»

Разделяет не пропасть, а разница уровней.

Два источника доброты: относиться ко всем людям одинаково благожелательно, быть безразлично добрым к каждому может как тот, кто глубоко презирает людей, так и тот, кто глубоко их любит.

Разумеется, человека можно любить, — если знаешь его не слишком близко.

Очень немногие могут сказать: я люблю человечество. Я не из них.

Без детей нельзя было бы так любить человечество.

Если вы не можете сказать ничего хорошего о человеке, не говорите о нём вообще.

У меня не всегда получается любить людей.

— …Представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в грудь и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
— Нет, не согласился бы, — тихо проговорил Алеша.
— И можешь ли ты допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастие на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми?
— Нет, не могу допустить.

Легко ли быть Богом? А ты попробуй. Сначала полюби. Легко любить добрых, щедрых душой, умных, красивых, интересных и талантливых. Хотя бы близких по духу. А ты полюби убийц, воров, шлюх, полюби тех, кто идет по головам и плюет в душу, полюби тех, кто плодит низость и бьет в спину, полюби тех, кто предает друзей и лжет в лицо. Полюби тех, кто избивает бездомных собак, полюби тех, кто унижает слабого, просто потому, что он сейчас слабее. Полюби, зная, что ничего не изменится, и эти люди не станут лучше благодаря твоей любви. Они сожгут, распнут, даже не добьют до конца, бросив мучиться. А ты прости. Все прости и продолжай любить. Искренне, не щадя себя, глубоко, как любят идеал, как матери любят сыновей, как женщина любит мужчину, как скрипач любит свою скрипку, как способен любить только Бог. Когда этого станет мало — распахни грудь. Пусть твоя душа станет проходным двором для каждой боли, каждой беды. Для любой судьбы, уже потерянной в бездне времен или только грядущей. Любишь? Чувствуешь себя героем? Уже видишь образ светлого мученика, страдающего в любви за все пропащее человечество? Выкинь такую любовь на помойку, мазохист, и полюби снова. Вне добра и зла, вне разделения мира на принципы человеческой морали хорошо и плохо, вне сытого счастья зверя и импульсной невралгии боли. В осознании вечной гармонии сущего, лишенного тех ошметок чувств, которые таскает каждый человек и пытается приделать к каждому камню, каждой травнике и ко всем себе подобным. Выйди за рамки суждения по себе. Начни, пожалуй, с этого, потом возвращайся, расскажу, что делать дальше. И тогда уже ты мне расскажешь, легко ли быть богом. И поверю я тебе только тогда, когда ты улыбнешься и скажешь — легко.

Все самое страшное в мировой истории свершалось во имя человеколюбия.

Только обладающий человеколюбием может любить людей и ненавидеть людей.

Умного уважают, доброго любят.

Я постоянно старался не осмеивать че­ловеческих поступков, не огорчаться ими и не клясть их, а пони­мать.

В любом человеке есть хорошинка. Хотя бы одна, но есть.

Я уважаю людей, я люблю их, каждого в отдельности и всех вместе, я научился видеть в них трогательные, сильные, ранимые, мудрые, уставшие, одинокие, счастливые, смешливые, грустные — разные души. Я научился это ценить.

Мы должны понимать, что жизнь, которую мы живем здесь, она единственная, она огромная ценность. Другой не будет! Не будет возможности исправить ошибки, ошибки надо не допускать. Что относится друг к другу надо с огромной нежностью и выверенностью, потому-что человек хрупок и не повторяется!

Сильные люди с высокой самооценкой не обижаются.

Уметь прощать жизненно необходимо. Это должно быть встроено в человека на инстинктивном уровне – ведь это так важно для выживания, продолжительности и качества жизни.

— Я не могу изменить свой характер и не желаю менять свое поведение. Я веду себя точно так же, как полковник Пикеринг.
— Неправда. Полковник Пикеринг с цветочницей обращается как с герцогиней.
— А я с герцогиней обращаюсь как с цветочницей.

— Джо-юн, что такое «человеколюбие»?
— Ну... Это... продвижение людской войны... Продвижение людской войны.
— Эх, Джо-юн, если уж ты списываешь, тогда хотя бы списывай правильно!

— У меня прекрасно получается любить природу и большинство животных, — сказал Ходже Насреддину ученик. — Но с людьми куда сложнее: когда я пытаюсь их полюбить, они всегда чинят мне препятствия.
— Вероятно, вначале нужно полюбить эти препятствия, — предположил мудрец.

Люди умирают то и дело; человеческая жизнь гораздо опаснее, чем ты думаешь. Поэтому нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было жалеть. Справедливо — и как можно искреннее.

Держись от ближнего своего на расстоянии человеческой любви.

Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце.

— Я буквально разрываюсь между любовью к себе и к людям, — пожаловался Ходже Насреддину юный мистик.
— Просто ты не считаешь себя человеком, — заметил Ходжа.

— ... Точно живые портреты. Как кого возьмут, купца ли, чиновника, офицера, будочника, — точно живьем отпечатают.
— Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де не возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех, злость...
— Что ж еще нужно? И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость — желчное гонение на порок, смех презрения над падшим человеком... тут все!
— Нет, не все! — вдруг воспламенившись, сказал Обломов. — Изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! — почти шипел Обломов. — Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, — тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову...

Человеческое существо — не просто одна из ряда вещей; вещи определяют одна другую, в то время как человек в конечном счете независим. Каким он становится — в пределах своих способностей и среды — зависит от него самого.

Пятьсот человек сидят, никто не обедал и по очереди выходят в туалет. У вас всегда человек на последнем месте.

– Не любишь ты людей, папа.
– Я люблю человека! Но его так трудно любить… Он делает все возможное, чтобы моя любовь к нему не состоялась.

Любовь и сострадание — человека Божественное призвание.

Я и вправду надеюсь, что однажды миром будет править всеобщая любовь. Пока же пусть им правит здравый смысл.

Я считаю, что действительно настоящая религия — это Доброе Сердце.

Все люди, все человеки.

«Человек — венец творенья», потому и нет рая.

Забота о человеке становится той прекрасной реальностью, которая помогает нам расти.

— Я поняла. Я впервые все поняла. Вы многому меня научили... Благодаря этому я стала человеком. Делить друг с другом пищу... Жить ради кого-то... Умереть за кого-то... Простить кого-то... Видите... Неважно, во что облачены эти действия... Каждый с кем-то связан. Вы связаны друг с другом.
— Эй, вернись! Не уходи! Пожалуйста!
— Я бы хотела. Я очень хочу быть с вами. Вот почему... сегодня я прощаюсь. Потому что я люблю вас. Я люблю вашу форму, ваше человеческое тело.

Гомосексуальность по своей природе так же ограничена, как и гетеросексуальность: идеальный человек должен обладать способностью любить как женщину, так и мужчину — человека вообще, не сковывая себя ни страхом, ни обязательствами.

Открытие, которое я сделал, заключалось в том, что единственной вещью, истинно важной в этом материальном мире, является образ нашей жизни и то, как мы относимся к другим людям. Наши жизненные обстоятельства и положение не имеют никакого значения по сравнению с нашим состраданием и принятием других.