Тарас Григорьевич Шевченко – цитаты и высказывания

І Архімед, і Галілей
Вина й не бачили. Єлей
Потік у черево чернече!
А ви, святиє предотечі,
По всьому світу розійшлись
І крихту хліба понесли
Царям убогим. Буде бите
Царями сіянеє жито!
А люде виростуть. Умруть
Ще незачатиє царята... И Архимед, и Галилей
Вина не видели. Елей
Лился во чрева лишь монахов!
Предтечи наши, вы без страха
В мир этот бренный побрели
И крохи хлеба понесли
Царям убогим. Будет бито
Царями сеяное жито!
А люди вырастут. Умрут
Царевичи, что не зачаты…

І на оновленій землі
Врага не буде, супостата,
А буде син, і буде мати,
І будуть люде на землі. На обновленной сей земле
Врага не будет, супостата,
И будут сын и мама рядом,
И будут люди на земле.

Учітесь, читайте,
І чужому научайтесь,
Й свого не цурайтесь. Учитесь, читайте,
И чужому учитесь,
И своего не отвергайте.

Любовь есть животворный огонь в душе человека, и всё, созданное человеком под влиянием этого чувства, отмечено печатью жизни и поэзии.

Жиды поганы правят нами!
А мы все — хуже, чем жиды!
Мы продали отцовску славу!
Жиды в ярмо нас запрягли!

Не помню, кто именно, а какой-то глубокий сердцеведец сказал, что вернейший дружбометр есть деньги. И он сказал справедливо. Истинная, настоящая дружба, которая высказывается только в критических, трудных случаях, и она даже требует этого холодного мерила. Самый живой, одушевленный язык дружбы — это деньги. И чем более нужда, тем дружба искреннее, прогоняющая эту голодную ведьму.

Я, несмотря на мою искреннюю любовь к прекрасному в искусстве и в природе, чувствую непреодолимую антипатию к философиям и эстетикам.

Кругом — неправда и неволя.
Народ измученный — молчит.
А на державном том престоле -
Кабан упитанный сидит.
Вставайте братья, будьте честны!
Бесчестьем не марайте рук!
И солнцем ярким с поднебесья
Свобода воссияет вдруг!

Вечер был тихий, светлый. На горизонте чернела длинная полоса моря, а на берегу его горели в красноватом свете скалы, и на одной из скал блестели белые стены второй батареи и всего укрепления. Я любовался своею семилетнею тюрьмою.

Обманывают и обманываются. Хорошо, если бы это случалось только первого апреля. Откуда взял свое начало этот нелепый обычай?

В незабвенный день объявления мне конфирмации, я сказал себе, что из меня не сделают солдата. Так и не сделали. Я не только глубоко, даже и поверхностно не изучил ни одного ружейного приема. И это льстит моему самолюбию. Ребячество — и ничего больше.

Да любитесь, чернобровые, да не с москалями. Та кохайтесь, чорнобриві, та не з москалями.

Милое уединение! Ничего не может быть в жизни слаще, очаровательнее уединения, особенно перед лицом улыбающейся, цветущей красавицы матери Природы. Под ее сладким волшебным обаянием человек невольно погружается сам в себя и видит Бога на земле, как говорит поэт.

Вспомнишь горе — позабудешь:
минуло и ладно;
было счастье — сердце вянет
зачем не осталась? (Вспомнишь горе — позабудешь:
отошло, пропало;
вспомнишь радость — сердце вянет
зачем не осталась?)

Не весело на свете жить,
Коль сердцу некого любить.

Ночи лунные, тихие, очаровательно поэтические ночи! Волга, как бесконечное зеркало, подернутая прозрачным туманом, мягко отражает в себе очаровательную бледную красавицу ночи и сонный обрывистый берег, уставленный группами темных деревьев. Восхитительная, сладко успокоительная декорация!

Не погиб в неволе, не погибну на воле.

В своем доме своя правда и сила, и воля! В своїй хаті своя й правда, і сила, і воля.

Влачит народ существованье,
А препоганые паны -
Жидам, браткам своим хорошим,
Последние всучат портки…

О, Боже мой милый! Как тяжко на свете,
Как жизнь горемычна — а хочется жить,
И хочется видеть, как солнце сияет,
И хочется слушать, как море играет,
Как пташка щебечет, как роща шумит,
Как девушка песню свою запевает…
О, Боже мой милый, как весело жить!

И дожил царь Давид на свете
до многолетья.
Одрях совсем; и покрывали
и грели ризами его,
но ими все ж не согревали
рабы владыку своего.
Но отроки не оплошали
(они натуру волчью знали):
чтоб греть его, девиц нашли,
царевен лучших красотою,
и к старику их привели —
да греют кровью молодою
они царя. И разошлись,
замкнувши двери за собою.
Облизнувшись, кот старый
слюни распускает
и к одной сунамитянке
лапы простирает.
А она, себе на горе,
лучшая меж ними,
меж подругами, как будто
лилия в долине
меж цветами. Так вот она
собой согревала
царя-старца; а девицы
меж собой играли
голенькие. Как там она
грела, я не знаю,
знаю только, что царь грелся
и... и «не познаю».

Солдаты — самое бедное, самое жалкое сословие в нашем православном отечестве. У него отнято все, чем только жизнь красна: семейство, родина, свобода, одним словом, все. Ему простительно окунуть иногда свою сирую, одинокую душу в полштофе сивухи. Но офицеры, которым отдано все, все человеческие права и привилегии, чем же они разнятся от бедняка солдата? (Я говорю о Новопетровском гарнизоне.) Ничем они, бедные, не разнятся, кроме мундира.

Всему просвещенному миру известно и переизвестно, что понедельник — день критический, или просто тяжелый день...