Джеймс Оливер Кервуд – цитаты и высказывания

Когда человек жертвует жизнью ради родины или во имя великой любви, в этом есть непередаваемое величие и мощь.

Знаете, человека отправляют сюда, прежде чем он узнает, что жизнь — это не солнце, не луна, не звезды, не воздух, которым мы дышим. Жизнь — это женщина, только женщина.

... Мир меняется, и меняется быстро... Женщины стали иными. Большинство не отвечает уже идеалу вечно женственного. Они курят, вступают в прения в общественных местах, участвуют в политической борьбе и обязательно стригут волосы. Они с одинаковым успехом дают человеку в ухо и разражаются слезами. Плачут вообще меньше прежнего, а борются больше, и слёзы у них зачастую являются не столько проявлением слабости, сколько дипломатическим приёмом.

Любовь — чудесная вещь, если она взаимна.

Величина счастья во многих случаях зависит от глубины страданий. Тяжелые переживания и неудачи сами по себе могут служить шкалой для определения счастья в будущем.

Детская любовь — это самая верная любовь в мире, и человек хранит ее до конца своих дней.

Насколько презренна любовь, если в этой любви нет веры!

У Закона свои глаза. Закон — улица с односторонним движением и с односторонним взглядом на вещи и события. Закон не обращает внимания на то, что творится справа или слева. Он не потерпит никаких оправданий...

В эту минуту какая-то волна тепла прошла по всему его существу, он молчал, охваченный величием того, чем дышала эта снежная равнина. Для него женщина была всем, что есть самого великого и прекрасного. Среди тоски и одиночества своей жизни он грезил о женщине, как о неземном существе, и вот перед ним явилось живое воплощение его мечты о женской любви и человеческом благородстве.

Веру никогда не следует называть глупостью, — мягко сказал отец Джон. — Желтая Птица верила, и это главное. Она ни в чем не сомневалась, она верила, а это, возможно, придает мысли особую силу. Я верую в могущество мысли, дети мои. Я верую, что наступит день, когда она откроет нам даже тайну самой жизни.

Порой на смену горю и тоске приходит странное успокоение, знакомое только тем, в чьей душе пожар страстей гаснет, не находя более пищи.

Огорчение — одна из самых неприятных и убийственных вещей на земле, ... вроде чёрной оспы или пули, пронзившей сердце.

... охота захватывает не тогда, когда бьешь зверя, а когда оставляешь ему жизнь.

Может быть, человек и лучшее создание природы, но по части уважения к старости подчас уступает медведю гризли. Тэру, например, и в голову бы не пришло грабить старого медведя, драться с ним, прогонять старика от мяса, даже если оно нужно самому Тэру. А далеко не о каждом представителе рода человеческого можно сказать то же самое.

... когда бьешь зверя только ради охотничьей страсти и азарта, то это немногим отличается от настоящего убийства.

В жизни диких зверей, как и в человеческой жизни, есть свой трагизм, свой особый юмор, свой пафос.

Ведь, пока не появится враг и не очутишься перед лицом опасности, нельзя до конца оценить дружбу.

Сколько лет отнял он у всех этих животных, которых убил? Сколько лет жизни загубил в один только день, когда утром на одном и том же склоне горы подстрелил трех медведей, а вечером, в долине — двух карибу? У всех вместе — не меньше ста лет. Сто лет биения сердца за несколько минут захлестнувшей охотника страсти!

Всякий ребенок считает, что его родители — самые лучшие, самые умные, самые сильные люди на свете.

Выживает самый приспособленный, но самым приспособленным он остаётся только пока выживает.