По улице моей бежит мужчина,
Смущая неокрепшие умы,
Поскольку для пробега нет причины,
А также шарфом в стиле хохломы.
Предвестьем нерасчисленных событий
Он выбежал и совершает бег,
Хотя, казалось, мог бы просто выйти -
Как гражданин страны, как человек.
Куда бежит бегун? И есть ли точка,
К которой добежать стремится он?
Хочешь постигнуть сущее? Посети
Устье — последнюю веху речного пути,
Встань на краю, оглянись на морскую ширь
И возвращайся скорее — надо спешить.
Я там гулял и с той, и с той, и с той -
Был сад, как деревенский суп, густой.
Когда гулял с одной, то помнил ту -
И зелень заполняла темноту
Подгнивших дней октябрьских. Помнил эту.
Гуляя с той.
Полночь осенняя. Дождь безнадежно осенний.
Запах предзимья. Решетка ветвей заоконных.
Тот, кто стоит в это время вверху надо всеми,
Правит цифирь в бесконечных всемирных законах.
Ведь если и музыка канет,
Ведь если музыки не станет,
Что делать с прорехой на ткани
Божественных предначертаний?
Как двигаться в Дантовой чаще,
Где всех нас недоокормили?
Как жить в этом ржущем, рычащем
Лишенном гармонии мире?
А мы суетимся, судьбу свою правим,
И кто там за левым плечом, кто за правым -
Не знаем, истративши дни
В прибое трудов, на ветру разговоров.
Одна только музыка ныне
Еще не залеплена грязью.
Она, как оазис в пустыне,
Торчит посреди безобразья,
Как ангел средь кривды и фальши
Стоит и не знает что дальше.
Манка, сахар, молоко...
Зимовать у нас легко -
Дни листать, пережидать,
Осязая в круговерти
То ли острый запах смерти,
То ли двери в благодать.
Меня, умелого, побереги
От той пурги и от иной пурги,
От злости глупой и от власти сучьей -
Я сам себя дострою, докрою,
Я сам себя разрушу, отпою,
Но все же поддержи — на всякий случай.
Сегодня утром выглянул в окно -
И вижу: лето красное пропело
Отходную по самому себе,
Плечом пожало, заключило : «Амен!»
Ну то есть солнце, воздух и вода,
Полгорода на даче и на пляже,
Но все уже почуяли: хана!
Кончилось тепло. Сидит на ветке
Зябкий лит. В белесой полутьме
Анемичный, изначально ветхий,
Новый день подмигивает мне. На лицо ложится отсвет ржавый.
Дождь стоит и вширь и вглубину.
День темнеет. Я ему, пожалуй,
Улыбнусь и тоже подмигну.
Все уснуло. Сон полоской
Пересек ночное дно.
Спит Москва. Спит Заболоцкий,
Ставший веточкой давно. Спя растет волдырь на коже,
Спит в желудке «Терафлю»...
Почему же, милый Боже,
Только я один не сплю? Почему же, Боже милый,
Я, тараща сонный глаз,
Все ищу в сон что есть силы
Лаз, но спрятан этот лаз?
Воскресный вечер. Холод. Недосып.
В крови дремота. В поднебесье сыпь.
В ходу ушанки из друзей Мазая.
Из под ногтей раздавленного льда
Сочится охлажденная вода
И тут же стекленеет, замерзая.
Иван Алексеевич слушает Баха.
Вливая музыку в отверстое ухо,
Становится тесной и влажной рубаха,
Взмывает метель тополиного пуха,
Размеренно катятся черные ноты,
В ручье соревнуются клекот и пенье:
На мелях — стоккато, на плесах — длинноты.
Басовая поступь, простые ступени.
Во всем инженерная стройность, система -
Обманчива легкость колонн и фронтона,
Где математически точные темы
Друг к другу подогнаны до полутона.
Суровый Добров и добрый Суворов
Не любят скандалов, чураются споров -
Мол, правы и эти, и те.
Мир отступает, как перед волною вода.
В небе Господь, но он глядит не сюда:
То ли топит весь свет, то ли спасает весь свет -
Как ни смешно, разницы, в сущности нет.
Все думаешь: будет граница,
Шлагбаум, таможенный пункт,
Черта, пред которой блазнится,
Замрешь хоть на пару секунд. Осмыслишь, прочувствуешь, глянешь
Назад, на былое житье -
И не переступишь, но прянешь,
Как в воду, в иное свое. А вышло — ни метки, ни вехи,
Ни мига подбить результат,
С небес в золотые прорехи
За курсом твоим не следят.
Вот вам, на сладкое, дети, простая наука,
Как проходить по эпохе волной инфразвука,
Как свою жизнь развалить до последней стрехи,
Как, замерев на краю, оступаясь в безвестность,
Опыт разлук, одиночество, боль и бездетность
Без истеричных соплей переплавить в стихи.
Знаешь, я поживаю теперь хорошо -
Не бывало давненько такого,
Отошел от разлук, отдыхаю душой.
И жена моя — клоун. Мне сперва говорили: «Ты съехал с ума!»
Что за блажь? У тебя паранойя!»
Но, ты знаешь, уже наступает зима,
А она все со мною.
Мороз разреживает воздух,
Мертвит не холодом, а тем,
Что будто загоняет гвозди
В узлы отлаженных систем. Назло дряхлеющей науке,
Всему, чем бредил Демокрит,
Мир распадается на звуки:
На звон и стон, на хрип и скрип.
Приятель мой, сидевший за убийство,
Рассказывал, как вязко и небыстро
Текут в тюрье минута, месяц, год.
Там время так задумчиво и вяло,
Что человек, откинувшись, бывало,
Стоит и ничего не узнает. Лицо Земли полно преображенья:
И там, где гнили три сооруженья.
Теперь четыре новых возвели.
Но главное не хазы да клоповни,
А то, что люди — те, кого он помнил,
Исчезли навсегда с лица Земли. И мой приятель говорил: «В натуре,
В такой момент любой барачный дурень,
Как бы он ни был прост и неумен,
На практике — стихийно, нешутейно -
Исполнится теории Эйнштейна
И вникнет в относительность времен».
Поэзия лживоязычна,
Скульптура тиранолюбива,
Продажен театр — лишь музыка
Ступает по краю обрыва
И, будто не ведая муки,
Посредством неясной системы
Связует абстрактные звуки
В предельно конкретные темы.
И все это в воздухе словно.
И все без единого слова.
Меня, прямоходящего, спаси
От этой снежной каши на Руси,
От ледяных и высоленных улиц,
От палки, камня, ямы, колеса -
Чтоб, выйдя из дому на полчаса,
Мы через полчаса назад вернулись.
Что за эпос эта странная эпоха!
Избирательная память щурит глаз
И за яростной ордой чертополоха
Различает маргаритку напоказ.
День распадается на атомы,
Ночь монолитна и нема.
И если б вдруг пошли куда-то мы.
Нас раздавила б эта тьма. Но первый луч змеится, длится
Тьму разнимает на куски.
Соседи утренними лицами
Пугают гарпий городских, И те вздымаются над крышами -
Клекочущий обидой гриб.
И если б вдруг зачем-то вышли мы,
То очевидно не дошли б. Скрипят стальные насекомые,
Погоде стылой вопреки.
Роятся мотыльки, влекомые
Зияньем угольной реки. Над нею, трачены веками, но
Неколебимы, как беда,
Расселись львы — поскольку каменны
И не издохнут никогда.
От вспыхнувшего вдруг тернового куста
До черного креста на дудке крысолова
Наследственный недуг тиранов — немота,
Смердящие уста, обглоданное слово. И вся его родня, и все его друзья -
Фальшивые князья, тузы бубонной масти -
Бубнят и воют то, что вымолвить нельзя.
И в этом — божья месть всей их унылой власти. От каждой их строки — огнем горит щека,
От каждой фразы — жжет неизлечимо рана.
Но в том и состоит значенье языка,
Чтоб видеть дурака и различать тирана.
— О чем огонь с огнем говорит? — Говорит,
Что тело его горит и душа горит,
Что пламя есть форма жизни, ее извод,
И кто не горит — тот, в сущности, не живет.
Сказал «нет ничего прекрасней...» — и солгал,
А все-таки сказал, изобразил накал
Страстей. И что с того?
Холодное лето ненастного года.
Коллеги, по ходу, ругают погоду,
По ходу, дожди за окошком гремят,
Глотает ливневка бесцветную воду,
И день вылезает навстречу восходу -
Бескровен, издерган, измят.
Страна сошла с ума — ну что же, не в первой
Протяжный жуткий вой висит над отчим краем,
И даже тот, кто жил в согласье с головой,
Забыл людскую речь и захлебнулся лаем. Когда ты видишь: мир поставлен на ножи
Отсутствием души, мычаньем идиота -
То все вернее мысль о том, что жизнь прожить -
Не поле перейти, а переплыть болото.
Что будет дальше? Подойди, взгляни:
Зима, зима, холодные огни,
И небо осыпается с высот
Так густо, что к утру, задравши лица,
Мы различим структуру божьих сот -
Сухую типографскую страницу.
Один мой друг, рассорившись с женой,
Красивою, талантливой, живой,
Ушел к другой, не менее красивой.
Сообщество галдело восемь дней
На тему «как он мог?» и «что он ей?»
С завидною, но гаснущею силой.
Глядели на свечку, читали стихи.
Был вечер, очищенный от шелухи.
Мы дожили до марта. По утрам
Хрустит ледок и свет ложится синий
На черные зрачки оконных рам,
На серость оцинкованной России. Пошатываясь, бродит снегопад,
С трудом вздымая светлые ресницы,
И тем, которые блаженно спят,
Мучительно старается присниться.
На языке воды, бормочущей в ночи, мы
Не значим ничего, и нам названья нет.
В нем наши имена и дни неразличимы
И, как тела в реке, не оставляют след.
Вредно быть счастливым с детства, навсегда войдя в режим
Дома, дыма, мамы, рамы, растворенных в атмосфере.
Носишь в сердце отсвет рая, зная: рай недостижим -
Никуда не приживаясь, ничему уже не веря.
Пролетайте годы, дни -
Все и так идет к финалу;
Мы по-прежнему одни,
Что по-своему немало, Потому что, нарочит,
Но предельно ясен голос
Одиночества звучит,
Ни о чем не беспокоясь. Что же, вторь ему и ты
В шелестенье суеты.
Пусть галдят, пусть смотрят косо,
Пусть не смотрят — все равно.
Раз иного не дано,
Ни о чем не беспокойся.
Утром встаешь — морок и тьма
криво висят в окне.
Это не мир сходит с ума -
ум изменяет мне:
мозг не включается, мысли сбоят,
жизнь цедит в ухо утренний яд
и достает вполне.
Сайт TOP100VK.COM НЕ собирает и НЕ хранит данные. Информация взята из открытых источников Википедия