Борис Виан – цитаты и высказывания

Знаешь, я хотел бы затеряться, как иголка в стоге сена. И пахнет хорошо, и никто меня там не достанет...

Почти всегда у него было хорошее настроение, а в остальное время он спал.

Если вы никогда не пили бурбон со льдом через тонкую соломинку, то не можете знать, какое действие он производит. Это словно поток огня, изливающийся в ваше небо. Мягкого огня; это ужасно.

Люди не меняются. Меняются только вещи.

Меня интересует не счастье для всех людей, а счастье для каждого. (Просто меня в жизни интересует счастье не всех людей, а каждого в отдельности.)

Улица подыхала со скуки и, пытаясь развлечься, лопалась от тоски длинными причудливыми расщелинами.

Есть секунды куда значительнее, чем века.

— Я тебе уже говорил, что ты мне очень нравишься и в целом, и в частностях.
— Ну тогда давай, переходи к частностям.

— Не стоит плакать из-за девицы. Ни одна девица не стоит слёз.
— Я не из-за неё плакал, — сказал Анжель. — А из-за того, какой она была и и какой теперь станет.

Нельзя говорить, что глаза закрыты. Глаза не могут быть закрыты только потому, что опущены веки. Они открыты вовнутрь. Если вы открытые двери завалите камнями, то двери от этого не закроются.

Когда человек влюблен, он, как известно, глупеет.

— Вот это да! Ни на что другое не похоже.
— Это совершенно не важно. Ты тоже ни на кого не похож.

Шутить, молодой человек, надо с серьёзным видом и более остроумно.

Знать, что страсти существуют, и не чувствовать их — это ужасно.

Свобода — это полное отсутствие каких бы то ни было желаний, и абсолютно свободным может считаться только тот, кто не имеет никаких желаний.

Неправда, что всегда надо быть умницей.

Ах, все вы одинаковые, вы считаете, что женщина непременно должна быть красивой.

На голой любви могут быть построены целые города. Самый легкий способ ее найти — это выйти из дому и отправиться в никуда.

— Ожидание, — сказал Шик, — это прелюдия в минорной тональности.

Идиотский план, но как раз самые идиотские планы всегда удаются.

... история эта совершенно истинна, поскольку я её выдумал от начала и до конца...

Самое важное в жизни — судить обо всем предвзято. Толпа, как известно, обычно ошибается, а каждый человек в отдельности всегда прав.

— Да, — ответил Ангель. — Два года. У меня было помутнение сознания. Я много чего напорол.
— Запас еще есть... — обнадежил Жакмор. — Можно пороть дальше. Еще не все потеряно.

— У меня есть дом. Мне дают еду. Мне дают золото. Много золота. Но я не имею права его тратить. Никто мне ничего не продает. У меня есть дом и много золота, а я должен переваривать стыд всей деревни. Они мне платят за то, чтобы я мучился угрызениями совести вместо них. За все то зло и бесчинство, которое они творят. За все их пороки. За преступления. За ярмарку стариков. За пытки животных. За подмастерьев. И за помои...

Одной любви к вам недостаточно для того, чтобы остаться; зато ненависти к другим вполне хватает на то, чтобы уйти. Только зло заставляет нас действовать. Мы трусливы.

— Моя сестра сбилась с пути, — признался Николя. — Она изучала философию. В семье, которая гордится своими традициями, о таких вещах предпочитают молчать.

Направление времени не изменишь на обратное, если только не жить зажмурив глаза, заткнув уши.

— Женщины начисто лишены воображения, — продолжал Анна. — Они уверены, что достаточно их присутствия, чтобы заполнить жизнь. Но в мире так много всего другого.

Простите мне резкие выражения, они куда низменнее, чем мысли, их вызвавшие.

Молчанье — речь, расстояние — лучший врач.

В жизни нужно устраиваться так, чтобы было на что вас похоронить.

Дверь подъезда захлопнулась за ним, издав звук поцелуя в голое плечо.

Стрелки показывали шесть часов — половину вечности...

Все еще стою на мине. Сегодня утром отправился патрулировать, и, как обычно, шел последним. Остальные прошли мимо, а я услышал под ногой щелчок и замер на месте. Эти штуки взрываются только после того, как убираешь с них ногу. Перекидал ребятам все, что оставалось в карманах, и сказал, чтобы уходили! Я тут совсем один. Мог бы дождаться, когда они вернутся, но сказал им, чтобы не возвращались. Можно попытаться отпрыгнуть в сторону и упасть плашмя на землю, но до чего ужасно – жить без ног… Оставил только блокнот и карандаш. Отброшу их как можно дальше, перед тем как поменять ногу, а сделать это пора, потому что мне осточертела война и потому что у меня в ноге мурашки.

Владелец магазина покуривал трубку мира, удобно устроившись на полном собрании сочинений Жюля Ромена, который писал свои тома исключительно для этой цели.

Профессор прослушал её, затем выпрямился и сказал:
— Всё в порядке. Конечно, следы остались…
— Да? — переспросила Хлоя.
— Да, — подтвердил профессор. – Одно лёгкое у вас теперь полностью выключено, или почти полностью.
— Это меня не беспокоит, раз другое работает!
— Если что-нибудь случится с другим лёгким, то это будет весьма неприятно для вашего мужа.
— А для меня?
— Для вас уже нет, — ответил профессор и встал.

На свете есть только две вещи, ради которых стоит жить: любовь к красивым девушкам, какова бы она ни была, да новоорлеанский джаз или Дюк Эллингтон. Всему остальному лучше было бы исчезнуть с лица земли, потому что всё остальное – одно уродство.

... Они работают, чтобы жить, вместо того чтобы работать над созданием машин, которые дали бы им возможность жить, не работая.

— Сколько вам лет?
— Точную цифру я назвать не могу, — признался Дюдю. — Первые свои годы я не помню, а повторять за другими то, во что сам не очень верю, просто не хочу. Во всяком случае, я ещё молод.
— Я бы дал вам двадцать восемь, — сказал Атанагор.
— Благодарю, но на что они мне? Отдайте кому-нибудь ещё, кому это доставит удовольствие.

— Я в отчаянии и в то же время немыслимо счастлив. Здорово, когда так дико чего-то хочется... Мне хочется лежать на выгоревшей траве, ну, знаешь, когда солнце припекает, и земля совсем пересохла, а трава желтая, как солома, и ломкая, и в ней полным-полно всяких букашек, и они мечутся по сухому мху. Лежать ничком и смотреть на все это. И чтобы поблизости была каменная изгородь, и корявые деревья с листочкам. Тогда сразу все отлегает.
— И еще Хлоя?
— И Хлоя, конечно. Хлоя в идее.