Цитаты на тему «тоталитаризм»

Диктатура социалистической идеи в государстве — вот наше будущее.

Идеальный человек тоталитарного режима — не убежденный нацист или коммунист, а тот, для кого различие между фактом и вымыслом, правдой и ложью больше не существует.

Совершенно очевидно, что в конце того пути, по которому мы сейчас идем, находится тоталитаризм.

Шагают бараны в ряд,
Бьют барабаны, -
Кожу для них дают
Сами бараны. Мясник зовет. За ним бараны сдуру
Топочут слепо, за звеном звено,
И те, с кого давно на бойне сняли шкуру,
Идут в строю с живыми заодно.

Идеология сверхпотребления более опасна для человечества, чем идеология гитлеровского тоталитаризма.

Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека – вечно.
<…> И помните, что это – навечно. Лицо для растаптывания всегда найдется. Всегда найдется еретик, враг общества, для того чтобы его снова и снова побеждали и унижали.

Разумеется, новый тоталитаризм вовсе не обязан походить на старый. Управление с помощью дубинок и расстрелов, искусственно созданного голода, массового заключения в тюрьмы и массовых депортаций является не просто бесчеловечным (никто теперь особо не заботится о человечности), но и явно неэффективным, а в наш век передовой техники неэффективность, непроизводительность — это грех перед Святым Духом. В тоталитарном государстве, по-настоящему эффективном, всемогущая когорта политических боссов и подчиненная им армия администраторов будут править населением, состоящим из рабов, которых не надобно принуждать, ибо они любят свое рабство.

Тоталитарное государство ужасно в первую очередь тем, что подавляющее большинство людей заняты в нем не своим делом. В любом несвободном обществе неизбежно накапливается неизрасходованный потенциал невостребованной энергии человеческих возможностей.

Для того чтобы манипулировать человеком, надо превратить его из субъекта в объект. Нужно как-то его обозначить: фашист, коммунист, патриот, поэт, политик, актёр. Чтобы можно было в любой момент эту идентификацию ему налепить, а потом манипулировать ею по законам, присущим данному жанру...

Всякий писатель, который становится под партийные знамёна, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться.

Дам вам совет, будущие поколения. Меня послушайте. Не смиряйтесь, до самого края не смиряйтесь. Даже тогда — воюйте, отстреливайтесь, в трубы трубите, в барабаны бейте, в телефоны звоните, телеграммы с почтамтов шлите, не сдавайтесь, до последнего мига боритесь, воюйте. Даже тоталитарные режимы отступали, случалось, перед одержимостью, убежденностью, настырностью. Мои победы только на том и держались. Характер — это и есть судьба...

Хочешь — жни, нравится — куй!
В этой жизни ты выиграл мало!

И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой.

Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов? {Эта цифра фигурировала в закрытых партийных документах.) Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой? Ничего подобного. Их написали простые советские люди...

Расширение взгляда на вещи, знание всегда спасает от манипуляций. Чем больше у тебя информации, чем больше ты понимаешь, тем труднее твоим мнением манипулировать. И, конечно, в интересах манипуляции создание стереотипов, создание одномерных, одноклеточно мыслящих людей, которыми удобно манипулировать. Человеку не дают задуматься.

По сути дела, если мы не изберем путь децентрализации и прикладную науку не станем применять как средство для создания сообщества свободных личностей (а не как цель, для которой люди назначены служить лишь средством), то нам останутся только два варианта: либо некое число национальных, милитаризованных тоталитарных государств, имеющих своим корнем страх перед атомной бомбой, а следствием своим — гибель цивилизации (или, если военные действия будут ограничены, увековечение милитаризма), либо же одно наднациональное тоталитарное государство, порожденное социальным хаосом — результатом быстрого технического прогресса вообще и атомной революции в частности; и государство это под воздействием нужды в эффективности и стабильности разовьется в благоденствующую тиранию.

Народным режимам нужно, чтобы мы потеряли память, и потому они называют книги бесполезной роскошью; тоталитарным режимам нужно, чтобы мы не думали, и потому они запрещают, уничтожают и вводят цензуру; и тем и другим нужно превратить нас в глупцов, которые будут спокойно воспринимать свою деградацию, и потому они предпочитают кормить нас манной кашкой вместо чтения.

Диктатору не нужно следовать за волей большинства. Однако он должен быть в состоянии использовать волю народа.

Тоталитаризм посягнул на свободу мысли так, как никогда прежде не могли и вообразить. Важно отдавать себе отчет в том, что его контроль над мыслью преследует цели не только запретительные, но и конструктивные. Не просто возбраняется выражать — даже допускать — определенные мысли, но диктуется, что именно надлежит думать; создается идеология, которая должна быть принята личностью, норовят управлять ее эмоциями и навязывать ей образ поведения. Она изолируется, насколько возможно, от внешнего мира, чтобы замкнуть ее в искусственной среде, лишив возможности сопоставлений. Тоталитарное государство обязательно старается контролировать мысли и чувства своих подданных по меньшей мере столь же действенно, как контролирует их поступки.

Индивид — всего лишь клетка. Усталость клетки — энергия организма. Вы умираете, когда стрижете ногти?

Коли глухая тайна вышла в тираж,
Значит ваши псы проспали наш саботаж.

Некоторые культуры часто напоминают об уважении, другие – о боге, а есть общества, дающие установку на послушание огромными портретами дорогого вождя. Могут ли быть какие-то сомнения в том, что вездесущие изображения национального лидера при диктаторских режимах не только внушают ощущение, что «Большой брат следит за тобой», но также и уменьшают количество спонтанных мыслей и независимых действий?

Эта «антропологическая катастрофа» еще не осмыслена. Советская система была огромным воспитательным лагерем. Хотели создать «нового человека». И в школе, и в детском саду происходила жесткая индоктринация. Человек назывался «сознательным», только если он готов исполнять все, что ему велят сверху – и не слишком размышлять об этом. Но такой «новый человек» лишен возможности думать о чем-нибудь сложном и глубоком. Одна из самых страшных примет этого человека – недоверие. Вот тут огромный контраст между тем, что мы видим в Европе, и здесь. У нас всегда ищут каких-то скрытых мотивов, слушают не прямые слова, а подтекст (что он имеет в виду?), все время что-то подозревают. А доверчивый человек, который принимает то, что ему говорят, за чистую монету, он в этой системе – как бы глупец. И пост-тоталитарные годы, пожалуй, еще усилили эту стихию недоверия друг к другу и вообще ко всему. Про какие можно говорить авторитеты, когда все поставлено под подозрение? Человека слишком долго учили не доверять – это даром не проходит. При таком недоверии не может возникнуть общества. Потому что общество – это взаимодействие людей, которые друг другу доверяют. И вот теперь мы видим, что власть продолжает играть в старую игру, а новому поколению этого уже не нужно. Они не хотят, чтобы с ними темнили, и сами не хотят темнить.

Я давно и не без изумления наблюдаю вокруг волну ностальгии по нашему недавнему прошлому. Конечно, понятно желание людей, чтобы жизнь была прочной и надёжной, чтобы не было больше обесценивания денег, непристойного богатства деловых братков и нищенства пенсионеров... Но, ностальгируя по советским временам, мы как-то забываем о том, что это такое было: жить в закрытом наглухо пространстве, отгороженном от всего остального мира стеной лжи. Пространстве, в котором тебя в любой момент могут взять люди в штатском, и ты пропадёшь навсегда, и никто даже не осмелится спросить — что же с тобой стало. Вот моя мама рассказывала про довоенный выпуск в её школе. Кто-то из старшеклассников неудачно пошутил. И все три выпускных класса прямо с выпускного вечера были взяты органами госбезопасности. Те, кто смог выжить, вернулись из лагерей много лет спустя. Песни, оставшиеся от «Наутилуса» — напоминание всем нам; напоминание и предупреждение: хотим ли мы, чтобы это повторилось. Именно об этом болело сердце у Ильи Кормильцева. И теперь, когда его нет больше с нами, кто теперь будет дежурить у колокола?

— Мистер Адамс, нарушителя не видно.
— Да потому что, он сейчас сидит прямо передо мной в бункере, придурок.
— Как величественно. Даже если всё это краденно-перекраденно. Нам нужно поговорить.
— Это символ тоталитаризма, он и должен быть величественным, ну как скелет динозавра. Но местами уродливо... А поговорить. Что телефон потерял? Так нужно было сказать ребятам из Хьюстона.

В рамках тоталитарного государства не может быть иных картин, кроме портрета диктатора.

Вероятно, все правительства мира станут полностью или почти полностью тоталитарными еще даже до взнуздания атомной энергии; а что они будут тоталитарными во время и после этого взнуздания, кажется почти несомненным. Только широкомасштабное народное движение к децентрализации и самопомощи может остановить современную тенденцию к этатизму. Но в данный момент не видно признаков такого движения.

Арестант Нержин не рисковал ничем, кроме десяти суток карцера, — девушка рисковала анкетой, карьерой, может быть даже свободой, — но у неё не было сил оторваться от рук, запрокинувших ей голову. Первый раз в жизни её целовал мужчина!.. Так змеемудро скованная стальная цепь развалилась в том звене, которое сработали из женского сердца.

Бирма, Иран, Судан, Сомали, Ливия, Северная Корея, Демократическая Республика Конго, Куба, Венесуела. Я тебе могу назвать еще сто пятьдесят тоталитарных государств, где не стоит рождаться, где с самого раннего детства в тебе воспитывают ненависть для того, чтобы ты никогда не узнал правды и молчал. А правда состоит в том, что сволочь-мистификатор пользуется ситуацией и набивает себе карманы.

Бизнесмены — это единственная категория людей, отличающая капитализм и американский образ жизни от тоталитарного этатизма, который постепенно подминает под себя весь остальной мир. Все другие слои общества — рабочие, фермеры, профессионалы, ученые, солдаты — существуют и при диктатурах, хотя и прозябают в страхе, цепях, в нищете, в условиях прогрессирующего саморазрушения. Но при диктатуре такая категория, как бизнесмены, отсутствует. Их место занимают вооруженные бандиты: чиновники и комиссары. Бизнесмены — символ свободного общества, символ Америки. В тот миг, когда они погибнут, с ними погибнет цивилизация. Но если вы хотите бороться за свободу, вы должны начать с борьбы за ее обойденных наградами, непризнанных, негласных, но лучших представителей — американских бизнесменов.

Целью национальной революции должно быть тоталитарное государство, проникающее во все сферы общественной жизни.

Любой тоталитарный режим — это зло. Любой режим, подавляющий мысль.

— Чудные вы, большевики, люди, — сказал я. — Сами писателя травите, сами изгоняете, потом сами же его книги возите контрабандой. Разве это не идиотизм?

— А что? — сказал он. — Что тебя удивляет? Система идиотская, и я ей служу, но сам я не обязан быть идиотом. И другие не идиоты. Все всё понимают, но ничего сделать не могут.

Не обошлось и без скандала. Лысый парень напился и выкрикнул:
— Ну что, бежите с тонущего корабля!?
Но ему возразили:
— Значит, корабль тонет? И это мы слышим от члена партии?!
— Я — беспартийный, — реагировал скандалист, — мне обидно, что выпускают только евреев!

Оруэлл написал пародию на то, что существовало уже при нем. Он описал идеально действующий тоталитарный механизм, который в живом человеческом обществе существовать просто не может. Если взять Советский Союз, то его население проявляет лишь некоторое внешнее послушание режиму и в то же время абсолютное презрение к его лозунгам и призывам, отвечая на них плохой работой, пьянством и воровством, а так называемый Старший Брат — предмет общих насмешек и постоянная тема для анекдотов.

Революционеры готовят неслыханный по дерзости план — захватить только что построенный «ИНТЕГРАЛ», на котором установлено мощное оружие, способное сокрушить Единое Государство.

Примитивный московский царизм — это единственная форма, которая еще и сегодня в лучшей мере соответствует русскому духу.

Немедленно соединиться с Василием, он должен наконец понять, что он не просто сын Вождя, победитель буржуазной Олимпиады, что он еще и наследник данного Вождя, профессионального революционера! Где Берия, черт его побери? Этому гаду придется самому проводить всю эту историческую чистку, самому придется с пассатижами в руках проводить дознание, самому командовать расстрелами. Молотов, где этот лицемерный негодяй? Пусть немедленно звонит главам антигитлеровской коалиции, пусть собирают сессию ООН! Сейчас, прямо с Вершины, товарищ Сталин будет лично звонить уважаемому Ксаверию Ксаверьевичу Новотканному, как интеллигент интеллигенту, пусть вылетает на авиаматку готовить свое устройство для применения над Белградом. Дочери, настоящей юной жрице истинного сталинизма, предложить собрать грандиозную демонстрацию молодежи для защиты Вождя.

Какая разница для мёртвых, сирот и бездомных, во имя чего творятся произвол и разрушения — во имя тоталитаризма или во имя священной демократии и либерализма?