Юлиан Семенов – цитаты и высказывания

— По-моему, предательство страшно, но еще страшнее равнодушное и пассивное наблюдение за тем, как происходит и предательство и убийство.
— В таком случае, может быть только одно участие в это: прекращение убийства.
— Сие от вас не зависит.
— Не зависит. А что вы называете предательством?
— Предательство — это пассивность.
— Нет, пассивность — это еще не предательство.
— Это страшнее предательства...

Только дороги могут отодвинуть старость. Когда всё время ездишь и ложишься спать, зная, что ночью тебя разбудит будильник, чтобы успеть на самолёт, который идёт чёрт знает куда и вообще чёрт знает зачем ты на нём летишь, тогда время замирает.

Самолюбие — как нижнее бельё: его надо иметь, но не обязательно показывать.

Кто контролирует прошлое — не растеряется в настоящем, не заблудится в будущем.

Все революции проваливались или побеждали в зависимости от того, удавалось ли бунтовщикам завладеть средствами связи.

Проси у друга только то, что он в силах сделать. Не ставь его в неловкое положение. Это означает конец дружбы…

— Как же я завидую тем, кто выполняет приказ, и только!
Как бы я хотел только выполнять приказы! «Быть честным!» Можно подумать, что я то и дело думаю, как бы мне быть нечестным.

Нефть — это кровь, пульсирующая по артериям войны.

Разведчик может сомневаться в непогрешимости своих предсказаний, но не имеет права на одно только: он не имеет права сомневаться в их полной объективности.

Часто не входить в число великих — доказательство исключительного величия!

Не может быть честности в чем-то. Это не честность, если она частична.

— Почему вас заинтересовали эпосы? — Дагмар пожала острыми плечами.
— Потому что вы мне приятны. А человек познаётся по-настоящему, когда он говорит о своём деле.
— Это вы про мужчин. Женщина познаётся, когда она любит, кормит дитя, делает мужчине обед и смотрит, как он тревожно спит...

Тюрьма располагает к анализу.

Только человек, который умеет легко терять, может в конце концов найти.

Гений щедр, он не боится, что мысль, не занесённая в реестр, исчезнет. Значит, дерьмо эта мысль, если она порхает, как бабочка, и за ней надо бегать с сачком.

Девочка — девушка — молодая женщина — молодая женщина — молодая женщина — молодая женщина — бабушка умерла.

Когда горит дом, надо тушить пожар, а не дискутировать о том, чем тушить — водой или песком.

Ничто так не ценится, как помощь в самооправдании злодейства.

Человека больше всего ранит несправедливость.

Как только я попытаюсь помочь этим против тех или тем против этих, я из писателя превращусь в бессильного, ввязанного в поток человека, который теряет ощущение реального ориентира. Во всяком обществе должны быть недвижные точки среди хаоса. Время от времени люди, которые кружатся в хороводах, должны на чем-то останавливать глаз и вспоминать, кто они такие.

Слова сильны только тогда, когда они сложились в Библию или в стихи Пушкина... А так — мусор они, да и только.

Фюрер рассвирепел. Была ночь, но он приказал вызвать к себе Геринга и Геббельса, а Гесса пригласить в приемную. Геринг приехал первым — очень бледный. Гиммлер знал, почему так испуган рейхсмаршал: у него проходил бурный роман с венской балеринкой. Гитлер попросил своих друзей посмотреть «эту гнусность Гесса». Геринг хохотал. Гитлер накричал на него:
— Нельзя же быть бессердечным человеком!

Игра — это самое серьёзное, что есть в жизни. Игра и живопись. Всё остальное суетно и мелко.

— Зачем же вы говорите со мной как с личностью, когда вы предлагаете мне быть рычагом? Так и скажите: или мы тебя убьем, или подпиши эту бумагу.

Быть с народом — это одно, а чувствовать себя в том положении, когда ты поступаешь по справедливости и по вере — другое. Эти вещи могут совпадать и могут не совпадать.

Жажда предательства тоже своеобразная болезнь.

... Как же часто мир страдает беспамятством! Как трагично то, что он лишен дара чувствовать хитросплетение людских взаимосвязанностей! Как легко и бездумно мы бросаем ничего не значащую для нас фразу: «Чашку кофе, пожалуйста!» Мы садимся за столик, болтаем о пустяках и ничего не знаем о Лос-Ногалес, где коричневые зерна собирают люди, отдающие себе отчет в том, что в любую секунду из зарослей может простучать автоматная очередь контрас; отхлебывая глоток ароматной влаги, мы не думаем, чего стоит труд — по колено в воде, когда в горах выпадает холодная роса, как у нас в конце сентября, работают с температурой, не хватает лекарств, мало калорийной еды...

Лучше быть генералом в дни мира, чем фельдмаршалом в часы войны.

Когда человек арестован, он перестает бояться за себя — он боится за друзей.

Лучше получить оплеуху от умного, чем поцелуй от дурака.

Штирлиц настроил приемник на Францию — Париж передавал концерт молоденькой певички Эдит Пиаф. Голос у нее был низкий, сильный, а слова песен простые и бесхитростные.
— Полное падение нравов, — сказал пастор, — я не порицаю, нет, просто я слушаю ее и все время вспоминаю Генделя и Баха. Раньше, видимо, люди искусства были требовательнее к себе: они шли рядом с верой и ставили перед собой сверхзадачи. А это? Так говорят на рынках…
— Эта певица переживет себя… Но спорить мы с вами будем после войны.

Характер человека лучше всего узнаётся в споре.

— ... разве вы не являетесь патриотом Германии?
— Являюсь. Но что понимать под «патриотом Германии»?
— Верность нашей идеологии.
— Идеология — это еще не страна.

Благодарите бога, что вами занимается Штирлиц: он у нас славится либерализмом и логикой…