Томас Харди – цитаты и высказывания

Природа — она своего требует; выругаешься, и словно на душе легче; стало быть, надобность такая, без этого на свете не проживешь...

Но разве нельзя хоть раз —
Соври, притворись, сыграй! —
Представить, что мир у нас
Опять превратился в рай! И, может быть, — я готов, —
Вдыхая сладкий дурман,
Я сам бы в конце концов
Поверил в этот обман!

Мрак застилает вежды,
Но гибель не страшна,
Когда погребена
Последняя надежда.

Исчезновение Батшебы предоставляло Оуку счастливую возможность воспользоваться способом разлуки, который для людей некоего определенного склада оказывается как нельзя более действенным, а других побуждает идеализировать отсутствующий предмет любви, в особенности тех, чье чувство, — казалось бы, спокойное, ровное, — пустило глубоко прочные, невидимые ростки.

Известно, что цвета тел зависят не от тех лучей, которые они поглощают, а от тех, которые они отражают; так вот и людей характеризует их способность отталкивать, сопротивляться, а не их благожелательность, которая отнюдь не считается отличительной чертой.

Молчание иной раз обладает удивительной силой — оно как бы становится вырвавшейся на свободу душой чувства, покинувшей свою оболочку, и тогда оно гораздо значительней, чем слово.
А бывает и так, что иной раз сказать мало — значит сказать больше, чем наговорить целую массу слов.

Платье для женщины — это часть её самой, и всякий беспорядок в одежде это то же, что телесный изъян, рана или ушиб.

Если это путь к Лучшему, то нам не уйти от того, чтобы как следует разглядеть Худшее.

Хорошая жена — дело неплохое, но лучше не иметь никакой жены, чем иметь самую лучшую.

Если женщина с сильным характером безрассудно отрекается от своей силы, она становится беспомощнее самой слабой, которой не от чего отрекаться. Она беспомощна хотя бы потому, что впервые сознает свою слабость. У нее нет еще никакого опыта, и она не знает, как ей лучше поступить

Ясно, она уже не считала оскорблением его бесцеремонное восхволение ее внешности.
Вот это-то и было роковым упущением со стороны Болдвуда — он ни разу не сказал ей, что она красива.

Женщины вечно жалуются на мужское непостоянство, а к постоянству они относятся пренебрежительно.

Вообще говоря, обыкновенные мужчины и женщины, по-видимому, поступают так: мужчина берет женщину в жены из желания обладать ею, потому что без брака обладание невозможно, а женщина соглашается терпеть мужа, потому что без этого нельзя считаться замужней; та и другая сторона действуют совершенно одинаково, хотя и преследует разные цели.

Он был переполнен всем этим смешением чувств, из которых, в сущности, и складывется подлинная любовь влюбившегося без памяти человека.

Как быстро такая молоденькая, неопытная норкомбская девушка превратилась в невозмутимую властную женщину. Впрочем, некоторым женщинам только недостает случая, чтобы показать себя во весь рост.

Смысл веры не в том, чтобы поселиться на небесах, а в том, чтобы поселить небеса в себе.

На все плохое найдется что-то худшее.

Есть вещи настолько невероятные, что в них невозможно поверить, но нет вещей невероятных настолько, чтобы они не могли произойти.

Если хочешь найти Добро, внимательно изучи Зло.

И пенье птиц, и ароматы
Цветов, и неба купол звездный —
Все, что упущено когда-то,
Пронзает душу слишком поздно!

Я — образ поколений;
Истлеет плоть, а я
живу, черты и тени
В столетиях тая,
И вдруг являюсь снова
Из мрака забытья. Наследие столетий —
Цвет глаз, волос, бровей,
Я — то, пред чем ничтожно
Мерило наших дней;
Я — вечное на свете,
Нет для меня смертей.

Вера, надежда, любовь... предательство,
Как всё сложно в закономерности,
Хочется с обществом этим расправиться,
И вмиг забыть, о любви и нежности. Старые сказки о детской наивности,
Быть с тобой хочется, в бездне вечности,
Сердце не может никак успокоиться,
Бьётся в конвульсиях злобы и ревности. Это не я, я в душе не такой совсем,
Всё так запутанно и всё размыто так,
Хочется тварью стать и быть противным всем,
Хочется, хочется, хочется только так! Твёрдый асфальт, я в проклятом городе,
Может надеждой еще кто-то тешится,
Ярость моя становится голодом,
Кем же я стал, до сих пор мне не верится.

Глядя в пенную воду,
Завороженно, одна,
Дни напролет у моря
Молча стояла она,
В погоду и в непогоду,
С вечной печалью во взоре,
Словно найти свободу
Чаяла в синем просторе,
Морю навеки верна.

Ведь были же дни, когда я мог умереть легко,
Так низко смертная тьма тогда надо мною висла...
Я мог бы так и не знать, что жизнь не имеет смысла.
Были же дни, когда я мог умереть легко.

«У нас не осталось другого пути!» — я уговаривать начал
И вдруг убедился, что для неё весь мир ничего не значил!

Вмиг, Лизби Браун,
Ты расцвела,
А я не знал.
Ты мимо шла -
Не подозвал,
Зря, Лизби Браун!

В октябре грустит сосна
Возле моего окна.
Молчаливо и уныло
Зябнет птица на сосне.
Как и мне, ей всё не мило
И печально, как и мне.
Ведь опять зима настала.
Лета словно не бывало.
И не вспомнишь, как прошло
Солнце, счастье и тепло.

Лучше знать самое худшее, чем мучиться неизвестностью!

Он вступил в счастливейшую пору в жизни мужчины; и ум, и чувства его были четко разделены: он миновал то время, когда по молодости лет чувства у юноши вторгаются в разум и заставляют его подчиняться их внезапному пробуждению, но для него еще не настала пора, когда под влиянием жены и семьи чувства снова завладевают разумом и порождают предвзятость. Короче говоря, ему было двадцать восемь лет, и он был не женат.

Предаваться воспоминаниям — это не столько дар, сколько болезнь, а единственное отрадное чаяние, то, что зиждется на слепой вере, это нечто нереальное, тогда как ожидание, вскормленное надеждой или какими-то другими смешанными чувствами — терпением, нетерпением, решимостью, любопытством, — сводится к непрестанному колебанию между радостью и мучением.

Но у человека со свободным сердцем шире кругозор. Сильная привязанность суживает круг интересов, и хотя любовь обогащает человека переживаниями, она ограничивает его поле зрения.

Любовь — это зреющая сила, заложенная в преходящей слабости. Брак превращает ослепление в выносливость, и сила этой выносливости должна быть и, к счастью, нередко бывает — соразмерна степени одурения, на смену которому она приходит.

Любовь как зрелище — это было нечто хорошо знакомое ей; но о любви как о душевном переживании она не имела ни малейшего представления.

И разве ты не знаешь, что влюбленной женщине ничего не стоит на словах отречься от своей любви?

Я выпить никогда не откажусь, вино — наш целитель, только им и лечимся...

— Да так оно и случается в жизни: нипочем не сбудется то, что нам желанно, спокойно прибавил он, как человек, закаленный в испытаниях.

— Да я ужасно жалею, — быстро ответила она.
— О чем же ты жалеешь?
— О том, что мой роман кончился.
— Все романы кончаются со свадьбой.
— Зачем ты это мне говоришь? Ты ранил меня в самое сердце своей злой шуткой.
— А ты нагоняешь на меня тоску. Мне кажется, ты ненавидишь меня.
— Не тебя, а твои пороки! Да, я ненавижу их!
— Лучше бы ты постаралась исправить меня.

Но у некоторых людей, как у горожан, так и у крестьян, их манера держать себя зависит не столько от их костяка и мускулов, сколько от их душевного склада.

Ибо как не греха, если нет запрета, так нет и неприличия, если нет чужих глаз...

Такое прекрасное чувство — camaraderia (Товарищество (франц.).) обычно зарождается на почве общих интересов и стремлений и, к сожалению, редко примешивается к любви представителей разных полов, потому что мужчина и женищина объединяются не для совместного труда, а для удовольствий. Но если счастливое стечение обствоятельств позволяет развиватся подобному чувству, то лишь такая сложная любовь бывает сильна как смерть, — любовь, которую не загасить никаким водам, не затопить никаким потокам, любовь, в сравнении с которой страсть, обычно присваивающая себе это имя, — лишь быстро рассеивающийся дым.