Софья Ролдугина – цитаты и высказывания

Ненастоящей любви не бывает... Как не бывает и простой влюблённости в семнадцать лет. Любовь бывает одна и на всю жизнь, а всё, что после этого — лишь поиски утраченного.

Одиночество не может длиться слишком долго. Год, два, а потом ты либо привыкаешь, либо тихо сходишь с ума. Это аксиома. Я так и не привыкла.

Друзья — это те, кому ты прощаешь всё. Потому что друг не совершит того, что ты не сможешь простить.

Если можешь избежать лжи — говори правду, — считают на побережье, — ибо из маленького каждодневного лукавства складывается потом большая беда.

Я пыталась бороться с подступающим безумием. Цеплялась за каждый всплеск эмоций, как утопающий за соломину. Если смеялась — то до колик, до спазмов в груди и сведенных судорогой губ. Если злилась — то с криком, до сорванного горла, до разноцветных пятен в глазах, топая ногами и колотя хрусталь. Если плакала… Впрочем, нет. Чего тогда не было, так это слез.

Он то и дело проводил рукой по волосам — то зачесывая их назад, то опять взъерошивая. Белые и черные прядки перемешались, превратив яркую шевелюру детектива в совершенно неприметную. Соль с перцем, абсолютная серость… Интересно, а сколько ему лет? На вид немногим старше меня, но эти морщинки у глаз… Да и седина не в двадцать лет появляется. Тридцать? Тридцать пять? Сорок? Даже наметанный глаз хозяйки кофейни не мог определить. Путал мысли и невеликий рост Эллиса, и его неподражаемо живая мимика: казалось, что каждая черточка находилась в движении. Выгибались брови — удивленно, восторженно, скептически. Хлопали ресницы, по-юношески густые. Взгляд скользил от одного предмета к другому: фамильные портреты на стенах, городской пейзаж за окном, покрывала ручной вышивки на диванах, глухой ворот моего платья, Магда в подносом в руках…

Любое удовольствие бесценно.

Ох-хо-хо, одно дело – самой людей развлекать, другое – быть поводом для развлечения. Это даже шуту неприятно.

На первых порах помешательство было незаметным, необременительным. Оно начиналось с мелочей. Рассеянность, отстраненность, безразличие к деталям… Подумаешь — надела разные чулки. Под платьем все равно никто не видит. И расчесываться каждый день вовсе не обязательно, ведь некому оценить усилия. Разговаривать с собой вслух… А почему бы и нет? Кто осудит? Это было даже удобно...

Даже ежели тебе чего-то не хватает до скрежета зубовного и душа к чему-то замечательному тянется — и то не всегда оно на пользу будет. Иной раз сбудется мечта, а глянь — и стоишь с макушки до пят в той мечте изгвазданная, и хорошо еще, если она сладка на вкус покажется… Потянешься, как дитё за вареньем на самый верх кладовки — так не жалуйся потом, что по затылку звездануло.

В «Старое гнездо» приходили, как в гости. Большая часть клиентов, кроме постоянных, загодя направляла письма-уведомления, на которые лично я — или Мадлен под мою диктовку — составляла ответы с согласием и указанием даты, когда мы могли принять посетителя. К сожалению, необходимая мера, учитывая то, что мест в зале было всего две дюжины. Визит в «Старое гнездо» сильно бил по карману — наши цены считались заоблачными даже по меркам шикующего Бромли.
И не удивительно. Даже если не считать колоссальных затрат на лучшие специи, кофе и какао, если позабыть о весьма и весьма неплохих жалованиях для Георга, Мэдди и Роуз… Деньги с посетителей можно было брать за сам дух этого заведения. Второго такого не только во всем Бромли не сыскать, но и в целой Империи!
Каждый столик — оформлен в индивидуальном, уникальном стиле, не важно, для «гостиной» или для одного из «кабинетов». Скатерти — только из тончайшего кружева и бхартских тканей разных цветов. По стенам вместо картин — коллажи из осенних листьев, засушенных веток, трав и цветов. Освещение — старинное, лампы из дорогого анцианского стекла и полированной меди, ароматические свечи…
У нас никогда не играли музыку живые артисты, лишь изредка я заводила граммофон. И эта тишина, наполненная запахами кофе, корицы, ванили и миндаля тоже виделась посетителям особой чертой, эдаким «знаком отличия» нашей кофейни от всех прочих заведений.
И, разумеется, сердцем «Старого гнезда» была радушная хозяйка этого великолепного дома — графиня Эверсан. Раньше — Милдред. Теперь — Виржиния-Энн.
То есть я.

Я прошу — улыбнись!  
За окном столько света,  
Там деревья, и птицы, и запах дождя...  
И небесная высь  
Так ярка нынче летом,  
И скользит по реке белой птицей ладья.    
Оглянись с высоты:  
Этот сад так прекрасен!  
Видишь? Дети играют у яблонь внизу,  
Собирают цветы  
И хохочут от счастья,  
И мне кажется, смех — замечательный звук.    
Слышишь — птица поет...  
И пусть дождь льется где-то,  
После гроз будет лучше нам солнце светить.  
Леди, сердце мое...  
И в тебе — столько света!  
Как иначе меня ты могла ослепить?

Лишь время бесконечно, как и Вы.  
И тянутся мучительно часы  
От ледяной полночной синевы  
И до жемчужной утренней росы.    
И сколько не прошло бы горьких лет -  
Вы неизменны. Такова судьба.  
Но времени отравленный стилет  
Пронзает грудь владыки и раба,    
А Вы все так же — смотрите в окно,  
И кто-то рядом — скрашивает час.  
И Вам отчаянно желается одно:  
Чтоб этот кто-то не оставил Вас!    
Признанья нежные и огненная страсть  
Угаснут, не оставив ничего.  
И он уйдет. И Вы, чтобы не впасть  
В безумие — забудете его.    
Когда-нибудь истают дней мосты,  
Как будто лед, во времени лучах.  
А Вы... останетесь — молчать средь пустоты,  
С улыбкой сумасшедшей на устах...

Ты смеешься, и смех заглушает крик,  
Что рвется наружу из темной души,  
И изысканный яд уж под кожу проник  
И теперь вместо крови по венам бежит.    
Недоверчиво щуришь больные глаза,  
Что к мраку привыкли скорее, чем к дню,  
Ты уже никогда не вернешься назад,  
Ты сжигаешь мосты, чтоб дать пищу огню.    
И в безумии прячась, как кролик в норе,  
Ты пытаешься вновь насладиться игрой...  
... Никогда не признаешься даже себе,  
Что устала уже оставаться одной...

Старики в одной деревне решили поделиться с внуками мудростью. Созвали молодежь и стали рассказывать:
«Помните, дети, — вещал тот из них, кто всю жизнь провоевал. — Много у вас на пути преград будет, много крепостных стен, но сдаваться нельзя. Всякую дверь откроют упорство и сила».
«Это для тех, кого духи разумом обделили, — посмеивался тот, кто торговал. — Я же скажу вот что: много мне довелось поездить по городам и селам, и часто меня гнали, но любую дверь открывают хитрость и лестное слово».
«Любую дверь открывает знание», — уверенно возразил старый колдун.
«Талант, только талант», — покачал седой головой бард.
«Власть», — твердо ответил староста.
А малявки на сходке заскучали… Еще бы — в душной избе, в темной — только свечи и горят.
Не стали детки терпеть — прошмыгнули, будто мышки, на улицу.
Дверь-то открыта была.

— Ты еще так молод!
— Мне тридцать четыре года, — сверкнул глазами ученик. — Пора бы вам уже перестать считать меня ребенком. Я не был им даже в шестнадцать лет, когда мы впервые встретились. Улицы быстро старят.
Я не смогла не улыбнуться. Право, какой наивный мальчик!
— Мне не хотелось обижать тебя, лорд Авантюрин, — слова прозвучали немного иронично. — Но мой возраст исчисляется столетиями. Ты для меня всегда останешься ребенком, сколько бы ты не прожил.
— А себя вы, значит, считаете взрослой особой? — моментально нахохлился Мило. — И эта взрослая особа сидит второй день в шкафу, потому что огорчена смертью котенка?

Любить лишь раз — но всей душой,
Быть до последней капли крови — верным,
Подняться к солнцу — следом за мечтой,
И там парить — не думая о тверди...

Сторонись костей и карт,
Ведь почти наверняка
Даже умника азарт
Обращает в дурака!

Запомните, милая леди, не всегда перемены равносильны потерям.

Сначала вы забываете понятия, потом сами слова... Все заменяется суррогатом, имитацией, упрощенной версией. Побратим, наставник... Что следующее? Друг? — он усмехнулся. — Хотя уже теперь друзьями называют соучастников по пьянкам-гулянкам, тех, кто скрашивает одиночество. Или «друзья» в социальных сетях в Интернете — не первый ли это шаг к обесцениванию слова?

— Нет вечной любви.
— Лишь потому, что люди не вечны.

Сначала перестала видеть сказку за театральным представлением, разглядев убогие декорации и подтекший грим актеров. Потом разучилась слушать чужие сердца, погрузившись в свое безумие. Стала почти равнодушной...

Кровь хороша, только если это театральная краска...

Когда люди говорят, что им ничего не надо взамен, это значит, что им нужно всё без остатка...

Люди завистливы. Это душевное качество неистребимо и необозримо. Сравнивать себя с прочими, впадая в тоску или, напротив, радуясь — такая же потребность, как сон или еда. Зависть может быть светлой и темной, созидающей или разрушающей — смотря что за человек, но каждый хотя бы раз в жизни испытывал это острое, болезненное чувство.

Все мы просто живем, ожидая чуда и счастья, а придет ли оно — дело десятое.

Кто не рискует — и не живет по-настоящему.

— Вот уж сомнительный комплимент.
— Зато искренний.

Еще один обман, еще одна личина... А знал бы ты, Мило, как интересно срывать с людей маски, слой за слоем!

Нас ждет дорога долгая,  
Завитая в кольцо,  
Под ноги — галька колкая,  
И горький дым в лицо...    
Все те же повороты мы
Проходим вновь и вновь,  
И теми же заботами  
Нам путь попортит кровь...    
Друг другу дни — подобные,  
Но хоть еще разок  
Мы разомкнуть попробуем  
Кольцо своих дорог.  

Никакой ключ не может даровать свободу — уж мне ли не знать.
Она или течет в крови — или манит обещанием в небесах. Иного не дано.
Мы сами творцы своей свободы.

Страх одиночества – не из тех болезней, что лекарь может исцелить прижиганием. Такие раны, будучи растревоженными, ноют еще сильнее… Лучше позволить им заживать самостоятельно.

Весьма раздражительная, инфантильная, беспомощная особа, с деспотичным характером, вздорная, неразумная и капризная. Да еще и бессмертная к тому же — вот незадача!

Рыжая кошка с хитрым взглядом, что живет в каждой женщине, требовала запустить коготки поглубже в сердце мальчишке — как любим мы мучить других, когда сами страдаем от боли!

— Мир слишком жесток. Он наполнен злом и страданиями, не удивительно, что порою мне хочется отдохнуть от него.
— В одиночестве? — едко уточнил Мило.
— В одиночестве, дорогой. У этого слова множество граней, и не все из них ранят.

— Поэтому я безмерно благодарен госпоже Лале — если бы не ее доброе сердце…
— … моя неодолимая скука во дворце, Мило, не обольщайся…
— Не столь важно, госпожа моя.

Конец жизни, конец пути… И в тот момент, когда я осознала это, мне стало так страшно, как никогда до тех пор.
Скоро наступит осень — но не для меня. Созреют в приютском саду мелкие, но сладкие груши — но я их не попробую. Не пробегусь по улицам, не залезу на старое дерево, не поколочу вредного мальчишку, который оттаскал меня на днях за волосы, не признаюсь другому, столь же вредному, но такому родному, что люблю его… Миллион несказанных слов, тысяча пропущенных рассветов, сотня невстреченных друзей, десяток непрощеных врагов…
Одна непрожитая жизнь. Разве этого мало?

Запомни, главное в деле шута — вовремя уйти… Пока смысл шутки не дошел до тех, кого высмеиваешь.

Смерть не бывает нелепой. Страшной, отвратительной — да. Но смешных масок она не носит.

Я не люблю пышных слов. Они лживы и прячут суть чувства за бессмысленными потоками изящных конструкций.