Роберт Гэлбрейт – цитаты и высказывания

По натуре дотошный и четкий, Страйк был приучен вести следствие проверенными, скрупулезными методами. Перво-наперво дай свидетелю выговориться: в свободном потоке речи проскальзывают какие-то мелочи, явные нестыковки, которые впоследствии могут сослужить бесценную службу. А дальше, собрав первый урожай впечатлений и воспоминаний, направляй разговор сам, чтобы строго и точно упорядочить факты: кто, где, зачем.

... солидное постоянство старых зданий, смягченное огнями фонарей, внушает поразительную уверенность.

С годами человек становится мягче, сам того не замечая, – так распорядилась природа, ибо злость разъедает нас изнутри.

И ничего мучительнее нет,
Чем собственные злые мысли.

Когда меня выводят из себя, я выхожу из-под юрисдикции терпимости и благоразумия.

Писатели — особая порода. У человека либо талант, либо нормальный характер.

Благовоспитанные люди всегда лгут. К тому же вы женщина, а женщины не говорят, что думают.

Великими умами движет месть.

Мы любим не конкретного человека, мы любим свое представление об этом человеке. Очень мало кто это понимает и способен принять. Людьми движет слепая вера в свои созидательные способности. По большому счету любовь – это всегда любовь к себе.

Налево поверните, там тропинка,
Она ведёт от совести нечистой
В лес, полный недоверия и страхов.

Через сто лет после Эммелин Панкхёрст, боровшейся за права женщин, половозрелые представительницы целого поколения стремятся лишь к тому, чтобы их низвели до уровня бумажной куклы, плоской аватарки, чьи растиражированные эскапады скрывают за собой такие нарушения и расстройства, которые толкнули ее вниз головой с четвертого этажа. Внешний эффект – это все: модельер Ги Сомэ поспешил уведомить прессу, что Лула Лэндри выбросилась из окна в его платье, и вся коллекция была распродана за сутки после ее смерти. Можно ли придумать более действенную рекламу, чем сообщение о том, что Лула Лэндри отправилась к Всевышнему в платье от Сомэ.

Наш несоразмерный интерес, граничащий со скорбью, вполне объясним. До того, как Лэндри выбросилась с балкона, тысячи женщин отдали бы все, что угодно, лишь бы поменяться с ней местами. Даже после того, как ее тело увезли в морг, рыдающие девочки несли цветы к подъезду дома, где у Лэндри был пентхаус стоимостью четыре с половиной миллиона фунтов стерлингов. Разве хоть одну начинающую модель остановили в ее погоне за таблоидной славой взлет и жестокое падение Лулы Лэндри?

И лучший план, как раньше говорили, состоит в том, чтобы воспользоваться чужой глупостью.

Несчастлив тот, чья слава его несчастья проставляет.

— Мне требуется только одно, Страйк, — хрипло выговорил Бристоу, багровый от волнения. – Справедливость.
Он как будто ударил по магическому камертону: это слово зазвенело в убогом кабинете и отозвалось неслышной, но протяжной нотой в груди Страйка. Бристоу словно нащупал сигнальную лампочку, которую Страйк сумел уберечь, когда все остальное разбилось. Он отчаянно нуждался в деньгах, но Бристоу дал ему другую, более вескую причину отбросить угрызения совести.

Вот тебе и высшее общество, – выговорил Страйк. – Душить ребенка – это пожалуйста, а лошадку обижать – ни-ни.

Богатые держат нормальных людей за халявщиков.

Мертвые могут говорить лишь устами живых. А также оставленными по себе знаками.

А вообще-то, человеку свойственно усматривать симметрию и равенство там, где их нет. Вроде как одно и то же, а на поверку – совершенно разное…

Дети впитывают убеждения взрослых на каком-то глубинном, первобытном уровне.

Как ни странно, бесчисленные фотографии, демонстрирующие таинственную внешность топ-модели, до сих пор не помогали, а только мешали Страйку поверить, что Лэндри когда-то существовала в реальности. У нее были довольно стандартные черты, обобщенные, абстрактные, но при этом лицо поражало уникальной красотой. Однако сейчас, в конторе, эти сухие черные значки на бумаге, полуграмотные тексты с непонятными посторонними шутками и прозвищами вызывали перед ним призрак погибшей девушки. За ее сообщениями Страйку открылось нечто такое, чего не доказывали сотни ее фотографий: он скорее нутром, чем умом осознал, что тогда, на заснеженной лондонской улице, разбилась насмерть реальная девушка из плоти и крови, которая жила, смеялась, плакала. Перелистывая страницы дела, он рассчитывал найти хотя бы ускользающую тень убийцы, но вместо этого видел только призрак самой Лулы, глядевшей на него – как порой бывает с жертвами насильственных преступлений – сквозь обломки прерванной жизни.

У него вызывали омерзение СМИ, которые превозносили наркомана Даффилда. Героин не имел ничего общего с гламуром. Мать Страйка умерла на грязном матраце, брошенном в угол, и целых шесть часов никому не приходило в голову, что она мертва.

Ты как все, Страйк: хочешь гражданских свобод, чтоб от жены в ночной клуб бегать, но при этом, чтоб за твоим домом было круглосуточное наблюдение, а то, неровен час, кто-нибудь через окно сортира заберется.

Может быть, будет нам впредь об этом сладостно вспоминать.

Каждая новая ложь вплеталась в ее существо, в ткань ее жизни, а потому находиться с нею рядом, любить, добиваться правды и сохранять при этом рассудок становилось все труднее. Как же произошло, что он, который с ранней юности испытывал потребность расследовать, узнавать наверняка, извлекать истину из каждой головоломки, без памяти и без срока влюбился в женщину, которая врала так же легко, как дышала?

Горе я знаю — оно помогать меня учит несчастным.

Счастливы те, кто вещей познать сумел основы.

Какая же это великолепная штука: получить надежду, когда, казалось, все уже потеряно.

— Кто это нарисовал? — полюбопытствовала она, когда Страйк вернулся в свежей рубашке.
— Мой племянник Джек. Он ко мне хорошо относится, по непонятной причине.

При любом исходе выборов нужно было готовится к сокращению бюджетных средств, масштабному и болезненному; подчас лидеры политических партий своими вкрадчивыми речами напоминали Страйку хирургов – тех, кто осторожно предупреждал, что он, возможно, испытает некоторый дискомфорт; тех, кто никогда не пройдет через ту боль, которую готовится причинить.

Кто не заглядывал в городское чрево, тому не понять, что Лондон – это особый мир. Его можно презирать как средоточие власти и денег, недоступных другим британским городам, но надо сознавать, что нищета имеет здесь особый привкус, что здесь все имеет высокую цену, что непреодолимая пропасть между теми, кто преуспел, и всеми остальными здесь болезненно режет глаз.

Даже разъясни Страйк причины, по которым подозревал Уиттекера, люди, скорее всего, только высмеяли бы предположение о том, что любитель извращений и садизма мог отрезать женщине ногу. Страйк знал, как сильно укоренилось в людских головах убеждение, что злодей всегда скрывает свою опасную склонность к насилию и подавлению. Если же склонность эта выставляется на показ, доверчивый люд только хохочет, объявляет ее позёрством и находит в ней определенную изюминку.

Что на виду, того не видать.

... я тебе открою
Ту книгу чёрного
греха, что спрятана во мне.
... ведь сей недуг -
в моей душе.

В противоположность обычному порядку вещей, в джунглях славы мелкие твари загоняют и пожирают самого крупного зверя, тем самым воздавая ему должное.

Ничто – вот куда ушла Лула Лэндри. И все там будут, включая его и Рошель. Бывает, что болезнь шаг за шагом заводит тебя в ничто… Именно это и происходила с сейчас с матерью Бристоу. Бывает, ничто летит тебе на встречу и бетонной плитой раскалывает череп.

... в памяти один за другим всплывали те очевидные знаки, на которые она — сотрудница детективного агентства!  — сознательно закрывала глаза.
— Какая же я дура, – тихо сказала Робин, обращаясь к пустой, залитой солнцем комнате. – Дура набитая.

На сцене в художественном беспорядке были расставлены старинные, потертые стулья (один лежал на боку), на которых сидели три фотомодели. Это были существа особой породы, чьи лица и фигуры отличались редкостными пропорциями, занимающими положение ровно посередине между странными и поразительными.

... если за этим делом застукали старого волосатого уголовника, это в наше время серьезное преступление, а если образованного государственного мужа – то безобидная шалость.

Кто на кокаине сидит, у того мозги из ноздрей вытекают.