Право знать! – цитаты и высказывания

Сейчас в западном обществе русофобия — это единственная неосуждаемая... понятно, что не во всём обществе, но много где, особенно в СМИ, — это единственная неосуждаемая форма расизма. К сожалению, человеческое общество видимо так устроено, что ксенофобия для части общества, это в крови, боязнь чужих, боязнь других. Меняются предметы этой ксенофобии — евреи, чернокожие, цыгане, много кто... вот теперь — это мы — русские, россияне.

Давайте с вами поспорим, что как только демократы поймут, что больше из этой морковки нельзя выжать никакого сока, они начнут это отыгрывать обратно.

Во-первых, не надо бояться, потому что если бояться, то всегда будет страшно!

К сожалению, мифы не меняются только реальностью. К сожалению, можно жить в стране, полной свободы, и быть уверенным, что у тебя нет свободы, если тебе будут всё время об этом рассказывать.

Надо... Не врать надо! Вот что надо! Потому что зритель — не идиот, понимаете? И он чувствует, где то, что вы называете пропагандой, и неискренность, и недоверчивость, а где нет.

Я никогда не представлял правительство Израиля с тех пор, как оставил государственную службу. В отношении отношений Израиля и Украины... На мой взгляд, моё правительство проявляет излишнюю терпимость к проявлениям антисемитизма и возрождению нацизма, к почитанию бывших нацистов на Украине. <...> Это моя личная точка зрения. Но моё правительство иногда делает вещи, которые с моральной точки зрения — я их не принимаю, как, например, — непризнание геноцида армян. Моя страна это не признала, и Соединённые Штаты тоже. Я считаю — это аморально. Такие же элементы есть и в отношениях между Израилем и Украиной.

Надо уважать упёртых людей, они многого добиваются в жизни.

Компромисс и предательство — вещи разные.

Новая эпоха наступает. Но наступление новой эпохи займёт ну минимум пятнадцать лет. Поэтому, нам и спешить нельзя и надо понимать, что эти пятнадцать лет, по крайней мере — первая половина из этих пятнадцати лет, пройдут в очень острой и жёсткой борьбе. Поэтому нужно понимать, что история на нашей стороне, подкручивать, помогать ей, но ломиться в дверь истории, мне кажется, не надо. И, по-моему, Си Цзиньпин крайне осторожен. Мы, как русские, иногда говорим гораздо более ярко и гораздо более сильно. У нас другой национальный характер — мы не купцы, мы воины, но нам в этой ситуации нужно действовать тоже достаточно осмотрительно. Впрочем, в последние годы мы стали действовать именно таким образом.

Китайцы, как мне кажется, вот сейчас понимают одну важную вещь, <...> есть понятие — союзник, который им не нужен, а Китай психологически, он ни в какие альянсы не входит... Там есть сторонники альянса с Россией, но это крайнее меньшинство. Но есть гораздо более важное для них, это безопасный сосед, тыл. Вот в этом смысле, оказывается, что кроме России никого и нет, потому что все соседи остальные Китай боятся. А страх — это самое неприятное, потому что когда ты боишься... Это толчок или к агрессии превентивной, или к предательству. Преимущество России, что мы Китая не боимся.

Никогда не суди о своей жизни по жизни тех, кто живёт лучше тебя. Суди по жизни тех, кто живёт хуже... их всегда больше, и у тебя отпадут проблемы.

Очень просто быть лучше другого, и очень трудно — лучше себя самого.

Если быть абсолютно смертельно серьёзными на такие обвинения, то нужно прекращать дипломатические отношения, выдвигать флот и начинать угрожать, потому что это объявление войны. Вместо этого — наши посмеиваются. Что лучше? Тем более что, как мне кажется, наши партнёры не достойны серьёзного ответа пока.

Мы две тысячи лет восхищаемся Юлием Цезарем не за то, что он полководец (полководцев — как грязи, на самом деле), а за то, что он мог делать одновременно три дела. <...> В новом поколении каждый второй на двух — трёх экранах может работать. Но замечательно сказал один из студентов, которому я как раз, обращая внимание на этот факт, сказал: «Вот вы якобы слушаете мою лекцию, при этом гуглите и общаетесь в сетях». Он сказал: «Да, мы это умеем, но мы это делаем как утка». Я говорю: «В каком смысле?» А он говорит: «Утка и плавает и ходит и летает, но все три дела делает плохо». И это так, потому что идёт деградация системного мышления, ужасная деградация памяти...

Демократия — это антимеритократия. Выбирают подобных себе, а не лучших. За это сейчас вынуждена платить Европа.

Человек должен быть готов к тому кресту, который он на себя взвалил. Мне очень точно мама говорила: бойся тех, для кого власть — это мечта. А иди за теми, для кого власть — это крест.

Наша задача, как я ее понимаю — самосохраниться. Это нормальная задача для любой империи.

Все люди время от времени задумываются: как движется история? Я думаю, что есть четыре составляющих, которые являются основополагающими для прогнозирования. Первое — это объективные причины. Следующее — есть то, что у нас называется теорией заговора. Третий момент — это случай. Но ещё есть четвёртый фактор. Я его называю фактор Бога.

Я, во-первых, думаю, что величайшая, на мой взгляд, извините, глупость придумывать вообще какие-то особые ценности. Ну, надо сказать, это придумали в Европе. Вот эти европейские ценности, я вообще не понимаю, что такое... Как могут быть европейские ценности, как могут быть там китайские ценности, индийские ценности? Ценности человеческие едины. Они едины, потому что мы биологические существа, все, вместе. <...> К сожалению, это вот европейское изобретение, кстати, последних, наверное, пятнадцати — двадцати лет. <...> Общечеловеческие ценности-то есть, это очевидно. У меня и у Якуба, [оппонент в дискуссии — Якуб Корейба] наверняка есть общие ценности: да, мы любим своих детей; мы любим, наверное, женщин. <...> Дело всё в том, что они общие — ценности... и у нас, и у китайцев, и у европейцев. Но европейцы выстраивают некие свои, какие-то особые ценности, которым ты должен соответствовать. Что это такое — непонятно, я не понимаю.

Америка выиграла холодную войну? Это американская позиция. Холодную войну мы прекратили. Хотя это было некое безумие. Но мы в одностороннем порядке прекратили войну. Правильно мы сделали или нет — это другой вопрос. Но совершенно точно, что американцы её не выиграли.

Демократия, на мой взгляд, работает хорошо, когда мы имеем дело с какой-то стабильной, институционально устроенной страной, а когда перед страной колоссальные вызовы — демократия плохо работает... или вовсе не работает.

А вы верите в «первоисточники», кроме, естественно, официальных заявлений российского правительства? <...> Я предпочитаю «первоисточникам» не верить, потому что мы находимся в, так называемом, тумане войны, а первое, что погибает на войне — это правда.

Трагическая ошибка внешней политики последних двадцати пяти лет, не последних трёх — четырёх, — это желание понравиться Западу и надежда, что нас туда примут. Это была трагическая ошибка, которая привела... Мы являемся соучастниками нынешней трагедии в Украине, потому что мы слишком долго улыбались, думали, что как-нибудь рассосётся; на авось; подписывали основополагающий акт Россия-НАТО, и это всё тянулось где-то до 2008 — 2009 года — мы пытались договориться... И мы, таким образом, наших соседей тоже как бы сиренами загнали; они думали, что мы такие и будем, что вообще они всегда будут побеждать. Если бы мы встали пожёстче, там десять лет тому назад, то может быть не было бы вот этой трагедии Украины, которая теперь безысходна... Это наша ошибка.

С точки зрения идеологии, то могу вам сказать, — да, мы заменили пустое неверие и разочарование Советского Союза государственным национализмом, патриотизмом, который разделяет большинство населения. Это крепкая основа для сохранения государства, поэтому Россия несравненно сильнее, чем Советский Союз.

Когда речь идет о двух людях, у каждого из которых очень большая кнопка, гораздо лучше, чтобы они общались чаще, чем если они будут общаться реже. Очень важно в условиях холодной войны, когда генерал с одной стороны и генерал с другой стороны линии фронта могут смотреть друг другу прямо в глаза, обмениваться нормальными репликами и даже по-человечески относиться друг к другу, чтобы не было демонизации противника. Это — очень опасная вещь. Противник может быть очень серьезен, но демонизация затуманивает представление и ведет к ошибкам.

Я многократно говорил, что Путин, на мой взгляд, он даже не тактик, он фаталист в каком-то смысле. Он, действительно считает, что мы живём в такую эпоху переходную, когда тратить силы, время, деньги, ум на долгосрочные стратегии — бессмысленно. И, к сожалению, — он, в общем, прав, на мой взгляд.

Почему вы называете нас [Россию, русских] нецивилизованными? Потому что мы не завоёванные! Никакого другого понятия «оцивилизовывания» у западной цивилизации нет, кроме как завоева?ние!

Вы знаете, вот у меня такое ощущение, что все эти нюансы не будут играть никакого рояля, как говорят в Одессе...

— Может, лучше потратить деньги потратить внутри страны? Садик построить? Школу открыть? Еще что-то полезное сделать? А не заниматься тем, что рассказывать правду этому западному миру, который...
— [Дмитрий Куликов язвительно]: Раздайте бомбы бабушкам, нечего их на террористов в Сирии тратить?
— И Министерство обороны давайте закроем? Зачем оно? Войны же нет. Вы понимаете, что информация управляет мировыми процессами, и мировыми экономиками, и мировыми войнами. К счастью или к сожалению, в первую очередь, управляет информация. Информация — это та самая артиллерия, которую то же НАТО и эти державы бросают первой, когда они хотят что-то начать. Вот захотели разобраться с Сербией, первым делом залповым огнем все мировые СМИ эту территорию мощно обработали. Я вам больше скажу. Я имею право думать, что если бы мы существовали раньше, с большой долей вероятности войны в Ираке могло бы не быть. Я имею право думать, что многие жесткие решения, которые бывали не приняты по Сирии американцами, оказывались такими в том числе и с оглядкой на нашу аудиторию, с которой мы разговариваем. Я была бы счастлива строить детские сады, но, к сожалению, мир устроен так, что без Министерства обороны нельзя, без собственного источника информации о себе и о мире нельзя. К сожалению, это так.

В чём принципиальная разница между сталинизмом и гитлеризмом? Между Сталиным и Гитлером? В том, что Гитлер исступлённо ненавидел гуманизм и прямо говорил об этом, а Сталин всячески отстаивал гуманистическую парадигму развития человечества. Поэтому, как Томас Манн говорил: со Сталиным мы можем найти общий язык, в отличие от Гитлера, на почве воли к улучшению человечества. Поэтому у Рузвельта был общий язык со Сталиным — это был язык гуманизма. Советский проект исступлённо гуманистичен, нацистский — исступлённо антигуманистичен. <...> Теперь они ненавидят Сталина именно за гуманистический вариант сильной власти, а антигуманистический — возносят. Каждый раз, когда низводится Сталин — поднимается Гитлер. Низведение Сталина нужно только для поднятия Гитлера и нацизма и антигуманизма, потому что сегодняшняя западная элита не знает как управлять миром гуманистически <...>, а отдать власть не хочет. Поэтому она управлять будет вопиюще антигуманистиченски, а для этого надо будет не только Сталина отбросить, но и Христа! Надо будет вернуться к таким формам несправедливости...

Если бы наша страна ограничивалась Рублевкой, то Собчак была бы гениальным президентом для этой страны.

Британия — это самое подлое и коварное, что есть в мировой политике.

Сегодняшний мир — это не мир союзов и «треугольников». Это мир «разомкнутых углов». Мы общаемся с Турцией и Ираном, с Сирией и Израилем, с американцами. И, как ни странно, мы общаемся со всеми.

— Ну а если серьёзно, вот ХАМАС объявил, что интифада начинается, ФАТХ объявил, что они проводят мобилизацию и призывают под ружьё, Эрдоган через пару дней будет слёт исламских государств проводить и сказал, что ответит по полной и Израилю и Соединённым Штатам, в Европах вообще полный аут, я бы так сказал... Что дальше будет происходить? [ведущий: Дмитрий Куликов]
— А в задницу их всех!

Иллюзии определённые, рассеивание которых мы сегодня видим на Украине, другой тип иллюзий, он был характерен и для меня, и для моих товарищей... Иллюзий, связанных даже не с русской весной, не с донбасской историей, а иллюзий, связанных с тем, что... у меня было ощущение, что правда, честность, достоинство — побеждают всегда. Я до сорока лет пребывал вот в этом удивительном ощущении, что хорошее должно побеждать. И когда я начал писать эту книгу, мне пришла в голову очень простая и банальная мысль, что идеалистов надо бить лицом об стол. И меня жизнь ударила лицом об стол. Вот это огромное кладбище на Донбассе погибших моих товарищей, которые казались мне лучшими людьми на земле, которые, казалось мне, дают надежду на другую жизнь в России, на видоизменение ситуации, на что-то такое, о чём хочется писать стихи и петь песни. Их всех убили. Они лежат мёртвые. Я остался один. Я смотрю на это в глубокой тоске. И вот я об этом написал книгу, что я дожил до сорока трёх лет и я проиграл. Хотя русская весна осталась, Донбасс мы так или иначе отвоевали и никогда его не сдадим, но ощущение горькое у меня.

— Сейчас идет нарратив, что все катится к большой войне. У Вас, как у женщины с потрясающей интуицией, есть такое ощущение?
— Нет. Это ощущение возникло после захода этих несчастных корабликов в наши воды. Оно резко усилилось. Я помню, что все: а-а-а-а, что это значит? Война?
Ну и что? Ну немножко постреляли, ну Путин не встретился с Трампом. И что теперь? Кина не будет.

Вообще, конечно, мы дожили до удивительных времён, когда голосом разума, ну относительно, в Вашингтоне является человек по кличке «бешеный пёс», действительно, как профессиональный военный, который понимает, что это значит, что значат твиты, которые выпускает его главнокомандующий, к чему они могут привести для его подчинённых. <...> Люди, реально отвечающие за безопасность военных, они более адекватны, чем политики.

Что касается международных отношений... <...> Структуры, даже в самом эгоистичном мире, когда каждый за себя, это же не означает, что структуры вообще не нужны. Какие-то базовые правила общежития, либо это война всех против всех, такая первобытная, <...> либо это необходимость договариваться по конкретным и важным вопросам, но по конкретным и важным, а не то к чему мы привыкли за двадцать пять лет вот этой либеральной версии глобализации — что есть вот некая модель, которую все должны так или иначе принять, и она еще, якобы, саморегулируемая и, якобы, самая эффективная и оптимальная. Вот это всё рассыпается, просто рассеивается в воздухе, как Чеширский кот, не оставляя даже улыбки за собой, потому что улыбаться нечему.

— У нас нет идеологии...
— Что такое идеология? Это правила, по которым люди живут. Это страшное слово идеология. Сразу — коммунисты, буденовки, шлемы, кожаные куртки. Идеология — это правила, по которым люди живут. Это заповеди. Это же совсем просто. Это существование в социуме на своей земле, опираясь на те культурные и исторические корни, которые тебя взрастили. Это и есть идеология. Именно поэтому в эту идеологию не вписывается то, что предлагают наши коллеги с запада.

Но более опасная проблема — она другая. А кто сегодня борется за президентскую власть в Соединённых штатах? Я скажу очень грубо, но это будет очень точно. А борьба идёт между неграмотным жлобом и маразматиком. В полном смысле этого слова. Потому что так это определили американцы. <...> Так вот эти люди должны решать проблемы Соединённых штатов, которых никогда не было, по их остроте, по их сложности; в обществе, которое разорвано на несколько частей; с экономикой, которая стоит на пороге Великой депрессии; после эпидемии, которая доказала неспособность американской системы работать и пытаться решать какие-то национальные проблемы на общегосударственном уровне.