Иван Сергеевич Тургенев – цитаты и высказывания

Уходя, она обернулась, чтобы в последний раз улыбнуться и кивнуть Аркадию. Он низко поклонился, посмотрев ей вслед... и, подумав: «В это мгновенье она уже забыла о моем существовании» — почувствовал на душе какое-то изящное смирение...

Представилась ему опять покойница жена, но не такою, какою он ее знал в течение многих лет, не домовитою, доброю хозяйкою, а молодою девушкой с тонким станом, невинно-пытливым взглядом и туго закрученною косой над детскою шейкой. Вспомнил он, как он увидал ее в первый раз. Он был тогда еще студентом. Он встретил ее на лестнице квартиры, в которой он жил, и, нечаянно толкнув ее, обернулся, хотел извиниться и только мог пробормотать: «Pardon, monsieur»[1], — а она наклонила голову, усмехнулась и вдруг как будто испугалась и побежала, а на повороте лестницы быстро взглянула на него, приняла серьезный вид и покраснела. А потом первые робкие посещения, полуслова, полуулыбки, и недоумение, и грусть, и порывы, и, наконец, эта задыхающаяся радость… Куда это все умчалось? Она стала его женой, он был счастлив, как немногие на земле… «Но, — думал он, — те сладостные, первые мгновенья, отчего бы не жить им вечною, неумирающею жизнью?»

И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: какого вина вы хотите, красного или белого? «Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье...

Я не в состоянии передать чувство, с которым я удалился. Я бы не желал, чтобы оно когда-нибудь повторилось; но я почел бы себя несчастливым, если бы я никогда его не испытал.

Как все русские дворяне, он в молодости учился музыке, и, как почти все русские дворяне, играл очень плохо; но он страстно любил музыку.

Так легкое испарение ничтожной травки переживает все радости и все горести человека — переживает самого человека.

В тихом омуте... ты знаешь! Ты говоришь, она холодна. В этом-то самый вкус и есть. Ведь ты любишь мороженое?

Ага! На своём молоке обжёгся, на чужую воду дует. Знаем мы это!

Может быть, точно, всякий человек — загадка.

Она иногда сама себя не понимала, даже боялась самой себя. Все, что окружало ее, казалось ей не то бессмысленным, не то непонятным.

Ее душа и разгоралась и погасала одиноко, она билась, как птица в клетке, а клетки не было: никто не стеснял ее, никто ее не удерживал, а она рвалась и томилась.

Сын мой, — писал он мне, — бойся женской любви, бойся этого счастья, этой отравы...

Бывает эпоха в жизни молодых женщин, когда они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы.

Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.

Что ж, коли он заслуживает презрения!

– Вы честолюбивы, – заметил я, – вы хотите прожить не даром, след за собой оставить…
– А разве это невозможно?
«Невозможно», – чуть было не повторил я… Но я взглянул в ее светлые глаза и только промолвил:
– Попытайтесь.

Тебе не для чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал бы: я чувствую, что наши дороги начинают расходиться, а я просто говорю, что мы друг другу приелись.

Жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение… жизнь – тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное — вот ее тайный смысл, ее разгадка: не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы они возвышенны ни были, — исполнение долга, вот о чем следует заботиться человеку.

Разлука! Разлуку переносить и трудно и легко. Была бы цела и неприкосновенна вера в того, кого любишь — тоску разлуки победит душа... Скажу более: только тогда; оставшись одною, узнает она сладость уединения, не бесплодного, но исполненного воспоминаний и дум; только тогда она себя узнает, придет в себя, окрепнет... В письмах далекого друга найдет она себе опору; в своих она, может быть, в первый раз выскажется вполне... Но как два человека, отправившиеся от источника реки по разным её берегам, сперва могут подать друг другу руку, потом только сообщаются голосом, наконец уже теряют друг друга из виду, так и два существа разъединяются наконец разлукой. Так что ж! — скажете вы: видно, им не было суждено идти вместе... Но тут-то и является различие между мужчиной и женщиной. Мужчине ничего не значит начать новую жизнь, стряхнуть с себя долой всё прошедшее: женщина этого не может. Нет, не может она сбросить своё прошедшее, не может оторваться от своего корня — нет, тысячу раз нет!

Летучие рыбы некоторое время могут подержаться в воздухе, но вскоре должны шлепнуться в воду.

— Вам хочется полюбить, — перебил Базаров, — а полюбить вы не можете: вот в чем ваше несчастие.

Человек хорош, обстоятельства плохи.

Сердце во мне так и прыгало; мне было очень стыдно и весело: я чувствовал небывалое волнение.

В чемодане оказалось пустое место, и я кладу в него сено; так и в жизненном нашем чемодане: чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было.

 ... близкого человека только тогда и поймешь вполне, когда с ним расстанешься.

В однообразно тихом и плавном течении жизни таятся великие прелести.

Молодых людей должно в строгом повиновении держать, а то они, пожалуй, от всякой юбки с ума сходят. Ибо молодые люди глупы.

В деревне нельзя жить беспорядочно, скука одолеет.

У нас у всех есть один якорь, с которого, если сам не захочешь, никогда не сорвёшься: чувство долга.

Он глубоко несчастлив, презирать его — грешно.

Нечего мешкать; мешкают одни дураки да умники.

Критиковать и бранить имеет право только тот, кто любит.

Хочешь быть счастливым? Выучись сперва страдать.

Музыка — это разум, воплощённый в прекрасных звуках.

Знать, он был создан для того,
Чтобы побыть одно мгновенье
В соседстве сердца твоего.

Среди людей, мне близких… и чужих,
Скитаюсь я — без цели, без желанья.
Мне иногда смешны забавы их…
Мне самому смешней мои страданья.
Страданий тех толпа не признает;
Толпа — наш царь — и ест и пьет исправно;
И что в душе «задумчивой» живет,
Болезнию считает своенравной.
И права ты, толпа! Ты велика,
Ты широка — ты глубока, как море…
В твоих волнах всё тонет: и тоска
Нелепая, и истинное горе.
И ты сильна… И знает тебя бог —
И над тобой он носится тревожно…
Перед тобой я преклониться мог,
Но полюбить тебя — мне невозможно.
Я ни одной тебе не дам слезы…
Не от тебя я ожидаю счастья —
Но ты растешь, как море в час грозы,
Без моего ненужного участья.
Гордись, толпа! Ликуй, толпа моя!
Лишь для тебя так ярко блещет небо…
Но всё ж я рад, что независим я,
Что не служу тебе я ради хлеба…
И я молчу — о том, что я люблю…
Молчу о том, что страстно ненавижу, —
Я похвалой толпы не удивлю,
Насмешками толпы я не обижу…
А толковать — мечтать с самим собой,
Беседовать с прекрасными друзьями…
С такой смешной — ребяческой мечтой
Расстался я, как с детскими слезами…
А потому… мне жить не суждено…
И я тяну с усмешкой торопливой
Холодной злости — злости молчаливой
Хоть горькое, но пьяное вино.

Спорь с человеком умнее тебя: он тебя победит, но из самого твоего поражения ты можешь извлечь пользу для себя.
Спорь с человеком ума равного: за кем бы ни осталась победа — ты по крайней мере испытаешь удовольствие борьбы.
Спорь с человеком ума слабейшего: спорь не из желания победы, но ты можешь быть ему полезен.
Спорь даже с глупцом: ни славы, ни выгоды ты не добудешь, но отчего иногда не позабавиться?

Все чувства могут привести к любви, к страсти, все: ненависть, сожаление, равнодушие, благоговение, дружба, страх, — даже презрение. Да, все чувства... исключая одного: благодарности.
Благодарность — долг; всякий человек платит свои долги... но любовь — не деньги.

В жизни мужчины наступает — как и в жизни женщины — пора, когда более всего дорожишь отношениями тихими и прочными.

Предавший один раз, предаст и второй.