Хорхе Луис Борхес – цитаты и высказывания

Хороший читатель встречается реже, чем хороший писатель.

Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутное ощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть — это больше, чем быть чем-то, что в известном смысле это означает быть всем.

Демократия — это злоупотребление статистикой.

Линия состоит из множества точек; плоскость – из бесконечного множества линий; книга – из бесконечного множества плоскостей; сверхкнига – из бесконечного множества книг.

Я должен притворяться, что есть и другие.
Но это ложь.
Есть только ты.

Литература — это управляемое сновидение.

Всё существующее — сон; всё, что не сон — не существует.

Не надо слишком очаровываться настоящим, которое мы измеряем сутками и сотнями листков бесчисленных календарей, своими целями и свершениями, — оно то самое настоящее, черту которого мы переступаем каждое утро, перед тем, как проснуться, и каждую ночь, перед тем как заснуть.

Судьба любого человека, как бы сложна и длинна она ни была, на деле заключается в одним-единственном мгновении – в мгновении, когда человек раз и навсегда узнаёт, кто он.

Зеркала и совокупление отвратительны, ибо умножают количество людей.

О будущем мы ничего не знаем, кроме того, что оно будет отличаться от настоящего. Всякое предположение вполне может оказаться предрассудком.

Юмор... жанр исключительно устный, искра, блеснувшая в разговоре, а не пассаж, закреплённый на письме.

Жизнь есть сон, снящийся Богу.

Оригинал неверен по отношению к переводу. Реальность одна из ипостасей сна.

Кто-то гордится каждой написанной книгой, а я — прочитанной.

Мы уже не верим в прогресс — разве это не прогресс?

Любая жизнь, даже самая долгая и сложная, состоит из одного мгновения, когда человек раз и навсегда узнает, кто он такой.

Ни одно решение не является окончательным, все они разветвляются, порождая другие.

... нет на земле ничего, что не стерло бы забвение и не исказила память, если ни один из нас не ведает, во что его преобразит грядущее.

В детстве меня изумляло, что буквы в закрытой книжке не перепутываются и за ночь не теряются...

Стоики учат: не должно сетовать на жизнь, дверь тюрьмы открыта. Я всегда чувствовал это, но лень и трусость останавливали меня.

Всё на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Века проходят за веками, но лишь в настоящем что-то действительно совершается: столько людей в воздухе, на суше и на море, но единственное, что происходит на самом деле, — это происходящее со мной.

Мы не знаем, что нас окружает — кем-то построенный космос или случайный хаос. Но наша обязанность думать, что есть лабиринт, а главное, что в нашей руке — нить. Мы не владеем ею, мы находим ее случайно, и снова теряем, поверив, заслушавшись или заснув. Мы забудем о ней в философских беседах, и не вспомним про нить, если будем когда-нибудь счастливы.

Если и это утро, и эта встреча — лишь сон, каждый из нас вправе думать, что именно он спит и грезит. Мы, быть может, очнемся, а быть может, нет, но я знаю одно — мы должны принимать этот сон за реальность, как принимаем вселенную и то, что живем, смотрим и дышим.

Всё, что может приключиться с человеком от рождения до смерти, предрешено им самим. Поэтому всякое неведение — сознательное, всякая случайная встреча — свидание, всякое унижение — раскаяние, всякий крах — тайное торжество, всякая смерть — самоубийство.

Признание потомков не ценнее внимания современников, которое не стоит вообще ничего и легко покупается за пару звонких монет.

Думается, люди очень часто будут совершать ещё более страшные жестокости и скоро останутся только воины да разбойники. Я даю им совет: «Тот, кто идёт на лютое дело, должен представить себе, что уже его сделал, должен видеть будущее необратимым, подобно прошлому».

Слава — это недомыслие, и, видимо, самого худшего свойства.

Я не знаю, может ли музыка наскучить музыке, а мрамор устать от мрамора. Но литература — это искусство, которое может напророчить собственную немоту, выместить злобу на самой добродетели, возлюбить свою кончину и достойно проводить свои останки в последний путь

Полвека не проходит даром. Во время нашей беседы, беседы двух человек, начитанных в неодинаковой степени и с разными вкусами, я осознал, что нам не понять друг друга, а это всегда осложняет диалог. Каждый из нас был пародийным пересмешником другого. Ситуация была слишком искусственной, чтобы занимать много времени. Спорить или советовать не было смысла, ибо его неизбежным путем становился путь мой.

Кто запретит мне грезить, что однажды
Я вникну в суть вещей и нанесу
Рукою знаки, как гроза росу,
Которая избавит дол от жажды?

Ни собственника нет в любви, ни вещи
Ему принадлежащей в виде тела.

Резная кость, светильники, пергамент,
Луна, созвездья, инструменты, розы,
Ноль, девять цифр и их метаморфозы
И выверенный Дюрера орнамент...
<...>
Есть всё! Есть все! Но это будет ложью.
Осталось только ты, моё злосчастье,
Слепое и безмерное, как счастье.

Лучшая страница, страница, в которой нельзя безнаказанно изменить ни одного слова, — всегда наихудшая.

Мыслить анализировать, придумывать — это не аномальная деятельность, а нормальное дыхание разума. Возносить при этом до небес случайно удачное свершение, накапливать старые и чужие идеи, вспоминать с невероятным упорством то, что думал об этом некий «doctor universalis», — значит признаваться в собственной слабости или невежестве. Всем людям должны быть по силам все мысли, и думаю, что когда-нибудь так и будет.

Ты слишком доверчив, — сказал учитель. — Я не нуждаюсь в доверчивости. Мне нужна вера.

Говорить — это погрязнуть в тавтологиях.

Сон, как известно, — одно из самых загадочных наших действий. Мы отдаём ему треть своей жизни, но не постигли его. Для одних он лишь помрачение сознания, для других — сложнейшее состояние, охватывающее три измерения времени: вчера, сегодня и завтра, а для третьих — это непрерывное чередование сновидений.

Индивидуум может презреть и любовь и дружбу. Отныне ему не грозят болезни и страх перед смертью. Он занимается одним из искусств, философией, математикой или играет в шахматы сам с собою. Если захочет – убьет себя. Человек – хозяин собственной жизни и собственной смерти.

Читатель обогащает книгу.