Фредерик Бегбедер – цитаты и высказывания

Раньше браки было не разрушить такими интрижками. Сегодня браки стали интрижками. Общество, в котором мы родились, основано на эгоизме. Социологи называют это индивидуальностью, хотя есть объяснение попроще: мы живем в обществе одиночества. Нет больше семей, нет деревьев, нет бога. Наши предки избавили нас от лишнего, и взамен включили телевидение. Мы предоставлены самим себе и не способны заинтересоваться чем то бы ни было, кроме собственного пупа.

Сегодня меня занимает моя следующая женщина. Поэтому я их часто меняю: ищу не очередную, а самую последнюю. Я знаю, что где-то меня уже ждет та, с которой я пока не знаком.

Влюблённый бабник — это сердцеед, ставший жертвой душегуба.

Мне двадцать семь, а я уже перегорел: рок – слишком сложно, в кино не протыришься, все великие писатели мертвы, республика погрязла в коррупции, а со смертью мне теперь хочется встретиться как можно позднее.

Ради нее я бы сел во все раздолбанные «жигули» Поволжья.

Русские вынуждены соответствовать необъятности среднеазиатских степей и сибирской тундры — они безответны, но лиричны, обобраны, но высокомерны. Они из кожи вон лезут, чтобы напоминать персонажей чеховской «Чайки» и говорят о высоком на кухнях, где бродит квас и сушатся грибы. У них нет ни гроша в кармане, но деревенские столы ломятся от картошки, пирогов с маком, пряной селедки, малосольных огурчиков, графинов водки с выгравированными на них птицами, разнообразного варенья и медных самоваров с обжигающим чаем. Вы знакомы всего пару минут, но они уже вещают вам о тщетности любви, гибели счастья и о том, что мир сошел с ума. Они говорят долго, беспрестанно наполняя рюмки и пичкая вас pirozhnoie. Они гордятся своим фатализмом — да, Россия катится под откос, как всегда, ничего не поделаешь, еще выпьешь? «Нравственные шатания», милые сердцу Достоевского, — самый безболезненный способ смотреть жизни в лицо и верная гарантия от приятных сюрпризов.

Любовь – источник проблем с дыхалкой.

Ведь теперь трэш — это мейнстрим!

Одиночество — логическое следствие индивидуализма.

Чтобы снять телку, главное не уступать ее бесконечному «нет». <...> Никто из великих плейбоев не страдает излишним самолюбием, зато им свойственна невыносимая легкость танков. У них на «нет» свой ответ. Они берут измором.

Знаешь разницу между браком и разводом? Свадьбу празднуют только один раз, а развод — каждый день!

Мой пуст остаканел.

Вон мой парень стоит, пойду его брошу.

Я предпочитаю быть вышвырнутым из фирмы, нежели из жизни..

Секс – большая лотерея: двое могут обожать это по отдельности и не словить кайфа вместе.

Вообще-то любой автор, заводясь новой книгой, должен прикинуться эдаким симпомпончиком, но я не желаю скрывать правду: я нелицеприятный рассказчик. Более того, я представляю собой вполне мерзопакостную сволочь, способную загадить всё, до чего дотронусь.

Всегда как-то неловко выглядеть подонком на людях.

Из 558 типов человеческих обществ моногамны только 24%. Большинство видов животных полигамны. Об инопланетянах и говорить нечего: Галактическая Хартия Х23 давным давно запретила моногамию на всех планетах типа В#871.

Мне кажется, я наконец понял, в чем прокол: я бы хотел быть героем. Стоять на носу «Титаника» и кричать, что я властитель мира. Я бы хотел пить цикуту, завоевывать империи, изменять Солнечную систему, свергать «Данон». Я хочу, чтобы со мной происходили исторические события, а у меня одни «случаи из жизни». Мир на замке, я не могу к нему подступиться.

В Петербурге разработан классический метод кадрежа: перевозите девушку на противоположный берег, и она никуда от вас не денется, пока не сведут мосты, часов в пять утра.

Все приезжающие в Петербург беспрестанно повторяют слово «фантастика».

Реклама — виновница того, что народ выбрал себе в вожди Гитлера. Реклама призвана убеждать граждан, что ситуация нормальна, когда она катастрофически ненормальна.

Бумага плюс ручка равняется Литература. Меня всегда поражало, как такими скудными средствами можно создать такие великие шедевры. На телевидении все наоборот.

Глядя на подрастающее поколение, я чувствую гордость: мы были не самыми жесткими у*банами, прогресс не стоит на месте.

Каждое поколение имеет своих героев: некоторые из них гибнут, других постигает худшая участь – о них попросту забывают.

Капиталистический принцип «все, что приятно, — необходимо» так же глуп, как христианская покаянность «все, что приятно, — грех».

Все мужчины – сексуальные маньяки, но опасны лишь те, что прямо об этом заявляют.

От себя убегаешь сломя голову, и это так приятно, что прямо сердце екает.

Можно поиметь кого угодно, вопрос в тарифе: вот Вы бы отказались сделать минет за миллион, за десять миллионов, сто миллионов? В большинстве случаев любовь лицемерна: красивые девочки влюбляются (они уверены, что искренне), как раз в тех типов, у кого тугой кошелек и кто способен устроить им сладкую жизнью. Разве они не похожи на шлюх?! Похожи!

Что мне кажется самым сексуальным в женщине? Её возраст, если ей 18 лет.

Когда он знакомил меня с Сергеем, тот спросил: «Вы вместе?», и Октав ответил: «Нет, мы счастливы».

Придурки любят, когда им льстят. Умные — когда их критикуют.

Виртуальность — наше спасение от правды.

... Как ни пародоксально, новизна возникает, только если хранишь верность одной женщине. Донжуаны лишены воображения. Казанову принято считать многостаночником, а он был просто лентяем. Потому что, как ни меняй баб, ты-то остаешься всё тем же мужиком, поборником пути наименьшего сопротивления. Чтобы хранить верность, необходим талант.

Изменять глазами — самый приятный способ хранить верность.

... Во Франции – та же хреновина с писателями: их примерно столько же, сколько читателей.

Родня – это тяжко, даже когда она ваша, что уж говорить о чужой…

Лучшее — враг хорошего, худшее — враг лучшего. Бездарное — враг гениального. Отстой — враг суперского. Дерьмо — враг прикола. Вау! Век живи, век учись и шевели мозгами.

Завтра — это поцелуй в шею. Капля дождичка на лбу. Завтра — это поехавший чулок и упавшая с плеча бретелька. Завтра — день вечного Великого поста. Завтра ночь пройдет в тишине.

Система побеждает в тот миг, когда ей удается заставить людей полюбить свою тюрьму.