Эмили Бронте – цитаты и высказывания

Живя среди мужланов и мизантропов, она едва ли была способна оценить людей более приятных, когда встречалась с такими.

«Входите» было произнесено сквозь стиснутые зубы и звучало как «ступайте к черту».

Честные люди не скрывают своих дел.

Я слишком счастлив; и всё-таки я счастлив недостаточно.

Сперва потешались над его невежеством, а теперь высмеивают его старания преодолеть это невежество.

Я просто утратил способность наслаждаться разрушением — а я слишком ленив, чтобы разрушать впустую.

Радость так велика, что я боюсь, вдруг это окажется неправдой!

Я устала рваться в тот прекрасный мир и всегда оставаться здесь: не видя его — хотя бы смутно, сквозь слёзы, — и томясь по нему в своём изболевшемся сердце; а на самом деле с ним и в нём.

Твою холодную кровь не разжечь до лихорадки: в твоих жилах течет студеная вода; а в моих всё кипит, и, когда я вижу такое хладнокровие, меня трясет!

На вас не угодишь: и друзей много, и забот никаких, а вы все недовольны!

— А если б она рассыпалась в прах или того хуже, о чём мечтали бы вы тогда? — я сказала.
— О том, чтоб рассыпаться в прах вместе с нею.

Два слова определили бы тогда всё моё будущее — смерть и ад.

Если я не могу сохранить Хитклифа как друга... Если Эдгар хочет быть мелким и ревнивым, я нарочно погублю себя и разобью им обоим сердца, разбив своё.

У неё был всё тот же отсутствующий, блуждающий взгляд, и, казалось, она едва ли узнаёт окружающее посредством зрения или слуха.

Я скорее забуду себя самого, чем тебя!

Как моря не вместить в отпечаток конского копыта, так её чувство не может принадлежать безраздельно Линтону.

Пусть Бог наказывает злых людей, мы должны учиться прощать.

... иногда мы питаем жалость к тем, кто не способен жалеть ни себя, ни других.

Я бродил вокруг могил под этим добрым небом; смотрел на мотыльков, носившихся в вереске и колокольчиках, прислушивался к мягкому дыханию ветра в траве — и дивился, как это вообразилось людям, что может быть немирным сон у тех, кто спит в этой мирной земле.

Странно, до чего привычка меняет наши вкусы и понятия: иной человек даже и вообразить не в состоянии, что можно быть счастливым, живя в таком полном отрешении от мира, как живете вы, мистер Хитклиф.

Я «не позволял своей любви высказаться вслух»; однако, если взгляды могут говорить, и круглый дурак догадался бы, что я по уши влюблён. Она меня наконец поняла и стала бросать мне ответные взгляды — самые нежные, какие только можно вообразить. И как же я повёл себя дальше? Признаюсь со стыдом: сделался ледяным и ушел в себя, как улитка в раковину; и с каждым взглядом я делался всё холоднее, всё больше сторонился, пока наконец бедная неискушенная девушка не перестала верить тому, что говорили ей собственные глаза, и, смущенная, подавленная своей воображаемой ошибкой, уговорила маменьку немедленно уехать. Этим странным поворотом в своих чувствах я стяжал славу расчетливой бессердечности — сколь незаслуженную, знал лишь я один.

Когда же мы переезжаем с места на место, мы как бы сидим за столом, уставленным произведениями французской кухни, пожалуй, извлечёшь не меньше удовольствия из всего в целом; но каждое отдельное блюдо в наших глазах и памяти — только малая частица целого.

Вы поневоле развивали свои мыслительные способности, потому что лишены были возможности расточать свою жизнь в глупых пустяках.

Усталость и горе так меня придавили, что я забыла думать о своём достоинстве.

Тиран топчет своих рабов, и они не восстают против него: они норовят раздавить тех, кто у них под пятой.

Я редко испытываю иное чувство, кроме счастья, когда сижу над покойником, — если только со мною не делит эту скорбную обязанность кто-нибудь из его близких, бурно убивающийся или застывший в безнадежной тоске. Я вижу тогда успокоение, которое не нарушат силы земли и ада, и преисполняюсь веры в бесконечное безоблачное будущее — вечный мир, куда вступает душа, мир, где жизнь безгранична в своей длительности, и любовь в своем сострадании, и радость в своей полноте.

Моя душа в своём блаженстве убивает тело, но не находит удовлетворения для себя самой.

Он и любить и ненавидеть будет скрытно и почтет за дерзость, если его самого полюбят или возненавидят.

Рано или поздно мы непременно вспомним о себе; но только кроткий и великодушный любит самого себя с большим правом, чем властный.

Трудно пробивался я в жизни, с тех пор как в последний раз слышал твой голос; и ты должна меня простить, потому что я боролся только за тебя!

У него хватало места в сердце только для двух идолов — для своей жены и самого себя: он носился с обоими и боготворил одного из них, и я не могла себе представить, как он переживет потерю.

Её тщеславие уязвлено, когда правда вставлена напоказ.

У тебя то же сердце, те же нервы, что и у всякого другого! К чему ты хлопочешь скрывать их? Бога не ослепит твоя гордость! Ты искушаешь Его терзать их до тех пор, пока Он не исторгнет у тебя постыдного крика боли!

Он совершал своё утреннее молебствие, состоявшее в том, что он посылал к черту каждую вещь, попадавшуюся ему под руку.

Когда он убедился, что неизбежно должен сойти на низшую ступень, то уже нипочем не желал сделать хоть шаг, который позволил бы ему подняться.

Их счастье кончилось, когда обстоятельства заставили каждого почувствовать, что его интересы для другого не самое главное.

Один надеялся, другой предался отчаянию: каждый их них сам избрал свою долю.

Ее поведешь только той дорожкой, какую она выберет сама.

Рай был бы для нее страной изгнания, если только, расставшись со смертным телом, она не отрешилась бы и от своего нравственного облика.

Видишь ты эти две черточки у себя между бровями? И густые эти брови, которые, вместо того чтобы им подниматься дугой, западают вниз у переносья? Видишь ты эту пару черных бесенят, так глубоко схоронившихся? Они никогда не раскрывают смело окон, а только смотрят в них украдкой, точно шпионы дьявола! Так вот пожелай и научись разглаживать угрюмые морщины, поднимать смело веки; смени бесенят на доверчивых, невинных ангелов, глядящих без подозрений, без опаски и всегда видящих друга друга, когда не знают твердо, что перед ними враг. Не гляди ты шкодливым щенком, который знает сам, что получает пинки по заслугам, и все-таки зол за свои обиды на того, кто дает пинки, и на весь свет.