Элиф Шафак – цитаты и высказывания

Меня всегда удивляет, почему женские имена так сильно отличаются от мужских. В женских именах есть что-то прихотливое и мечтательное, словно женщины принадлежат не к реальности, а к миру воображения. Мужские имена исполнены силы, значительности и власти. Например, Музафер означает «победитель», Фарух – «тот, кто отличает правду от лжи», Гусам эль Дин – «меч истинной веры». Женские имена, напротив, похожи на фарфоровые вазы – такие они изящные, изысканные и хрупкие. Если тебя зовут Нилюфер – «цветок лотоса», Гюльсерен – «расцветающая роза» или Бинназ – «тысяча комплиментов», твое дело – украшать этот мир своим присутствием, но никак не изменять его.

Наверное, у меня вообще проблемы с ощущением времени. Я не умею жить сегодняшним днём, забыв о дне вчерашнем. Снова и снова вспоминаю о девочке, одержимой великими идеями, которой была когда-то. От этой девочки, так любившей играть словами, сегодня мало что осталось. Думая о ней, я чувствую, что меня предали. Хотя предатель не кто иной, как я сама.

Когда Элайас был мальчишкой, одно лето он провел с бабушкой и дедушкой в Бейруте. Он часами бродил вдоль моря по теплому мягкому песку. Всякий раз после шторма на берегу можно было увидеть выброшенных волнами обитателей морских глубин. Элайаса всегда поражало, какими беспомощными они становятся в непривычной среде. Впоследствии, живя в западных городах и наблюдая за иммигрантами первого поколения, он всегда вспоминал картины, виденные на морском берегу. Люди, вырванные из привычной обстановки, тоже становились беспомощными, беззащитными, уязвимыми. Они тоже мечтали, чтобы волна подхватила их и унесла в знакомую стихию, где они смогут свободно дышать и двигаться. Или же о том, чтобы берег принял их как родных и стал для них настоящим домом. Элайасу были понятны чувства этих людей, хотя себя он считал человеком, способным выжить на любом берегу. Он ощущал себя своим везде, с легкостью приспосабливался к любой новой культуре, ибо не был привязан к какому-то конкретному уголку земли.

Впервые становясь отцом, ты не сомневаешься в том, что твой ребёнок станет продолжением тебя самого. Ты гордишься им, как самым выдающимся своим достижением, его появление на свет придаёт твоей жизни значение и смысл. А потом ты постепенно начинаешь понимать, что у твоего сына своя собственная жизнь. Он пойдёт своим путём, даже если ты хочешь, чтобы он следовал по твоим стопам, и прилагаешь к этому все усилия. В тот момент, когда Эдим осознал это, он почувствовал себя обманутым и уже не смог избавиться от этого чувства. Когда сам он был подростком, он относился к отцу совсем по-другому, уважительно внимал каждому его слову, никогда не противоречил. О, если бы он догадался тогда, что может встать на крыло и улететь прочь. Теперь уже ничего не исправишь. Но его сын в полной мере пользуется свободой, которую сам он не смог получить у собственного отца.

С самого первого дня знакомства эта женщина поражала его своими противоречиями. Она казалась робкой, пугливой и застенчивой, но он чувствовал, что под хрупкой наружной оболочкой скрывается прочная сердцевина, что в нежную ткань её души вплетены нити отваги, упорства и решительности. Иногда глаза её лучились светом, который в далёком детстве Элайас видел лишь в глазах своей матери. Но в то же время на лице её постоянно лежала грустная тень. Собственно, именно аура неизбывной печали, окружившая Пимби, толкнула к ней Элайаса.

Каждая травинка, каждый камешек скрывали в себе тайну, которую вложил в них Бог. Людям эти тайны, как правило, неведомы. Они смотрят на омелу и видят лишь вьюнок-паразит, обвивший ствол дерева, не догадываясь о том, что омела способна улучшать кровообращение. Джамиля понимала: для того чтобы обладать знанием, необходимо достичь доверия. Если природа доверяет тебе, она откроет свои секреты. Не сразу, постепенно. Со временем ты узнаешь всё про целительную силу растений. И не только. Ты поймёшь, что во вселенной нет ничего мелкого, ничего незначительного, потому что любая её частица дает ответ на какой-то важный вопрос. Всё зависит от того, насколько прозорлив твой взгляд.

Всякий раз после шторма на берегу можно было увидеть выброшенных волнами обитателей морских глубин. Элайаса всегда поражало, какими беспомощными они становятся в непривычной среде. Впоследствии, живя в западных городах и наблюдая за иммигрантами первого поколения, он всегда вспоминал картины, виденные на морском берегу. Люди, вырванные из привычной обстановки, тоже становились беспомощными, беззащитными, уязвимыми. Они тоже мечтали, чтобы волна подхватила их и унесла в знакомую стихию, где они смогут свободно дышать и двигаться. Или же о том, чтобы берег принял их как родных и стал для них настоящим домом.

Православный христианин по рождению, агностик по убеждению, Элайас тем не менее любил рождественскую атмосферу: нарядные витрины, семейные сборища, подарки, но особенно предчувствие чудес. В детстве его любимым святым был Андрей Критский — не потому, что он превосходил прочих святых благочестием и добродетелями, но потому, что он сам был ходячим чудом. Немой от рождения, святой Андрей в семь лет неожиданно заговорил и начал изрекать истины, казалось бы, непостижимые для ребёнка его возраста. Маленький Элайас обожал эту историю и с особым удовольствием представлял, как поражены были взрослые, когда немой мальчик произнёс первые слова. Радовал его также тот факт, что святой вошёл в историю как пламенный проповедник и сочинитель церковных гимнов и канонов. Если тот, кто от рождения был обречён молчать, смог достичь всего этого, значит жизнь не такая уж безнадёжная штука, какой иногда кажется.

К этому времени Элайас уже привык к постоянной боли. Она зарождалась где-то в желудке и расползалась по всей грудной клетке, мешая ему смеяться, а иногда даже дышать. Друзья продолжали ему звонить и требовать, чтобы он прервал своё затворничество. Они оставляли сообщения на автоответчике, устраивали ему свидания вслепую. Но Элайасу не хотелось встречаться с незнакомыми женщинами — женщинами, которые слишком переоценивали или, напротив, недооценивали себя. Он предпочитал проводить время наедине с собой и находил всё больше оправданий своему выбору. Одиночество, которого он так боялся всю свою жизнь, стало теперь осязаемым, он плавал в нём, точно в мутной воде, и оно проникало во все поры его кожи, наполняло кровеносные сосуды и насквозь пропитывало ткани его тело. Как ни странно, это ощущение вовсе не было ужасным.

В этом мире слово «честь» было не просто словом, но и именем. Но это имя давали только мальчикам. Только мужчины имели честь, будь они стариками, мужами в расцвете сил или даже юнцами, на губах которых ещё не обсохло материнское молоко. У женщин чести не было. Честь им заменял стыд. Но носить такое имя, как Стыд, никому не пожелаешь.

Мужчина, утративший свою честь, подобен мертвецу. Он более не имеет права смотреть в глаза другим людям и должен ходить, потупив взгляд. Он не решается зайти в чайную, чтобы сыграть в триктрак, не смеет смотреть футбол в пивной. Плечи его навсегда опускаются, кулаки разжимаются, глаза западают, а тело словно усыхает при каждом новом слухе, достигшем его ушей. Когда он говорит, никто не смотрит в его сторону, слова его имеют не больше веса, чем сушеный навоз. Никто не станет курить предложенную им сигарету; кофе, который он пьёт, отдает горечью. Его не приглашают на свадьбы, помолвки и церемонии обрезания, потому что он приносит несчастье. Отделённый своим бесчестьем от прочих людей, такой человек гниёт, словно тронутый порчей фрукт.

Ему нравилось смотреть, как она спит. Лицо её становилось совсем другим, расслаблялось. Во сне она не сердилась, не досадовала на него за то, что он никогда не станет тем, кто ей нужен. Рот, с которого она на ночь стирала персиковую помаду, становился меньше и уже не казался надменным. Волосы рассыпались по подушке, точно нити волшебного клубка, указывающие во всех направлениях, но главное — в направлении его сердца.

И помни: по пустыне жизни лишь дурак путешествует один, умный — с караваном.

Юнус смотрел на Тобико с нежностью и удивлением. Впервые со дня их знакомства он обнаружил, что внутри её живет маленькая девочка. Выяснилось, что не только он один лезет вон из кожи, чтобы казаться взрослее и круче, чем это есть на самом деле.

Безмятежность. Бесчувственность. Иногда Пери мечтала о них как о великом даре. Если бы только она могла забыть. Если бы только могла не испытывать боли. Она пыталась отделаться от прошлого, но, несмотря на все её усилия, оно упорно преследовала её. (…) Сознание своей вины, стыд и ненависть к себе, соединившись, переплавились в некую плотную субстанцию, тяжким грузом лежавшую на её душе.

Роженица знает, что нет рождения без боли, мать без боли не может подарить жизнь своему дитяти. Точно так же необходимы трудности, когда рождается другое «я». Глине, чтобы закалиться, надо пройти через огонь. Любви, чтобы стать совершеннее, надо пройти через боль.

Когда люди сталкиваются с вещами, которые находятся за пределами их понимания, они дают своему воображению полную волю. Небылицы, которые они выдумывают, избавляют их от мучительного недоумения, для которого жизнь предоставляет слишком много поводов. Взять хотя бы наше пребывание в этом мире, столь краткое и мимолётное.

Если там, наверху, есть Бог, Он, наверное, лопается со смеху над людьми, которые способны были создать атомные бомбы и искусственный интеллект, но до сих пор тревожатся по поводу собственной смерти и не знают, что делать с мёртвыми. Как же это убого — выносить смерть на периферию жизни, когда она в центре всего!

Настоящая грязь находится внутри. Всё остальное легко смывается. Есть только один вид грязи, который нельзя смыть чистой водой, это пятна ненависти и фанатизма, разъедающие душу. Ты можешь очистить тело воздержанием и голоданием, но только любовь может сделать чистым твое сердце.

Память её была своего рода кладбищем — там были похоронены отрезки её жизни, они лежали в отдельных могилах, и у Лейлы не было ни малейшего желания оживлять их.

— Пожалуй, я ограничусь тем, что приведу известную цитату, — сказал профессор-атеист. — Религия — это сказка для тех, кто боится темноты.
— В таком случае атеизм — это сказка для тех, кто боится света, — парировал религиозный профессор, говоривший с мягким ирландским акцентом.
Все взгляды устремились на профессора Азура.
— Признаюсь, я очень люблю сказки, — начал он и в глазах его блеснули озорные огоньки. — В сказках герою часто предлагается выбрать один путь из трёх. По-моему, мои уважаемые коллеги сделали неверный выбор. Один из них отрицает возможность веры, другой — возможность сомнения. Оба отказываются понимать, что человеку равно необходимы и вера, и сомнение. Неопределённость, друзья мои, — это великое благо. Мы не должны от него отказываться. И я выбираю третий путь — путь неопределённости.

Хюмейра полагала, что есть нечто общее между ожирением и склонностью к меланхолии. В обоих случаях общество обвиняет самого больного. Ни к одной другой болезни так не относятся. Люди с другими недугами по крайней мере получают хоть толику сочувствия и моральной поддержки. Но только не полные и не те, кто подвержен депрессии. Можно попридержать свой аппетит… Можно контролировать свои мысли… Но Хюмейра знала: ни вес, ни привычное отчаяние от неё не зависят.

Предназначение не означает, что твоя жизнь предрешена изначально. Поэтому отдавать всё на волю судьбы есть признак полнейшего невежества. Музыка вселенной проникает повсюду, и её сочиняют на сорока различных уровнях. Твое предназначение — это тот уровень, на котором ты будешь играть свою собственную мелодию. Ты можешь никогда не менять инструмент, но, насколько хорошо ты будешь играть, зависит только от тебя.

Вероятно, все боятся смерти, но гораздо больше это делают те, кто всю жизнь притворялся и исполнял какой-то долг, кто всецело подчинялся нуждам и требованиям других людей.

Беспомощность Налан усиливала даже не внезапная смерть Лейлы, не ужас и жестокость, которые ей сопутствовали, а совершенное отсутствие справедливости во всём этом. Жизнь полна несправедливости, но, как теперь понимала Налан, смерть превосходит её в этом смысле.
Даже в детстве кровь у неё закипала, когда она видела, что с кем-нибудь — не важно, с кем, — обращаются жестоко и несправедливо. И если сравнить эту долю достоинства с малюсеньким наделом земли, которые принадлежит тебе, и только тебе, именно ты посеешь семя своей надежды. Этот крохотный зародыш в один прекрасный день даст ростки и расцветёт. По мнению Налан, именно за это малюсенькое семя и следует бороться.

Смерть не особо пугала её. Да и в жизнь после жизни она не верила — не могут все бесчинства этого мира обернуться благодатью в том. Будучи единственной открытой атеисткой среди друзей Лейлы, Налан считала плоть, а вовсе не абстрактность вроде души вечной. Её молекулы проникают в почву и дают удобрение растениям, эти растения поедают животные, а животных — люди, так что, несмотря на предположения большинства, человеческое тело бессмертно и находится в бесконечном путешествии по природным циклам. Чего ещё требовать от загробного мира?

Исследователи в нескольких организациях с мировым именем наблюдали неослабевающую мозговую деятельность у тех, кто только что умер. В некоторых случаях она длилась всего несколько минут, а в иных — до десяти минут и тридцати восьми секунд. Что происходит в это время? Вспоминают ли умершие своё прошлое, и если да, то что именно и в каком порядке? Как разум может сжать целую жизнь так, чтобы она уместилась всего в несколько минут — столько же, сколько требуется для закипания воды в чайнике?
Последующие исследования показали, что более тысячи генов продолжают функционировать в телах и спустя несколько дней после констатации смерти. Возможно, мысли человека живут дольше, чем его сердце, мечты — дольше, чем его поджелудочная, а желания — дольше, чем желчный пузырь… Если это правда, может, людей следует считать полуживыми, пока воспоминания, которые сделали их самими собой, всё ещё колышутся, расходятся кругами и остаются в этом мире?

Люди напоминают соколов: у тех есть умение и возможности для полёта в небо, где можно быть свободными, лёгкими и ничем не связанными, однако порой птицы тоже живут в неволе — под нажимом или по собственной воле.
Живя в Анатолии, Налан вблизи наблюдала, как соколы сидят на плечах своих хозяев и послушно ждут следующей команды или очередного лакомства. Свист соколятника — звук, заканчивающий свободу. А ещё она видела, как на этих величавых хищников надевали клобучок, чтобы они не боялись. Видеть — значит знать, а знать — страшно. Каждый соколятник уверен: чем меньше видит его птица, тем она спокойнее.
Но под этим клобучком не существует направлений — небо и земля сливаются в единую полосу из чёрной парусины. Немного успокоившийся сокол всё равно нервничает, потому что удар может обрушиться в любой момент. Теперь, спустя годы, Налан казалось, что религия — равно как и власть, деньги, идеология и политика — действует точно как этот клобучок. Все суеверия, пророчества и веры словно лишают человека зрения, держат его под контролем, а в глубине души настолько сильно ослабляют его самооценку, что он начинает бояться всего, буквально всего.

Кофе подобен любви, – гласила старинная поговорка, – чем больше проявишь терпения, тем лучше вкус.

Человек может убежать на край света, но не способен убежать от своего прошлого...

Большинство проблем человечества вырастают из взаимного недопонимания. Нельзя воспринимать слова прямолинейно. Когда мы вступаем в зону любви, язык не годен к употреблению. Любовь нельзя втиснуть в слова, её можно передать лишь в молчании.

Мне бы очень хотелось, чтобы он меня простил. Простил бы от всего сердца. Конечно, я понимаю, что он не может меня любить. Об этом я и мечтать не могу. Но если бы он меня простил, это было бы лучше для него самого. Злоба — сильный токсин, способный вызвать рак.

Печаль окутала её, словно плащ. Для неё религия всегда была источником надежды, стойкости и любви. Неким лифтом, поднимавшим её из темного подвала на свет духовности. Ей было больно от мысли, что этот же лифт способен, напротив, опустить других людей на самый низ. Учения, которые согревали её сердце и сближали с человечеством, вне зависимости от убеждений, цвета кожи и национальности, можно интерпретировать так, что они послужат разобщению, смятению и раздору между людьми, посеют семена враждебности и приведут к кровопролитию.

Поиск Любви меняет нас. Нет такого человека, который не возмужал бы на этом пути. Едва начинаешь поиск Любви — и сразу меняешься внутри и снаружи.

Налан уже имела достаточный опыт в этом деле и прекрасно знала, что, в отличие от масла и воды, эти два чувства с лёгкостью смешиваются. Те, кто ненавидит тебя, могут неожиданно проявить бешеное желание, а те, кто, казалось бы, любит, вдруг становятся злобными и жестокими, как только получают то, чего хотят.

Надежда — опасный реагент, способный спровоцировать цепную реакцию в человеческой душе.

Влюблённость влечёт за собой душевное смятение; расставание влечёт смятение ещё более мощное. На все эти чувства и переживания придётся потратить уйму сил, а на обеды, ужины, прогулки, бесконечные ссоры по самым ничтожным поводам и сладостные примирения — уйму времени. Всё это очень изматывает.

Эдим никогда не задавал ни себе, ни другим вопросы, которые начинались со слова «почему». Вопросы, которые начинались со слова «как» (как наполнять коробки печеньем? как управлять станком?) или со слова «что» (что делать за рулеточным столом? на что ставить?), представлялись ему более простыми и понятными. Но все «почему» относились к области абстракций и неизменно ставили его в тупик.

Детство заканчивается не переменами в организме и не пубертатом, а в тот момент, когда человек способен увидеть собственную жизнь глазами постороннего.

Горе как ласточка. Однажды ты просыпаешься и думаешь, что оно прошло, но оно просто улетело в тёплые края погреть свои пёрышки. Рано или поздно оно вернётся и снова усядется у тебя на сердце, словно на карнизе.