Арчибальд Джозеф Кронин – цитаты и высказывания

Уж когда люблю, так люблю. Я упрям. И подхожу ко всему со своей собственной меркой. Пусть какой-нибудь критик хоть двадцать раз твердит мне, что картина хороша, а если она мне не нравится, я её не повешу у себя. Я покупаю картину только в том случае, если она завладевает мною, и тогда я уже не могу с нею расстаться.

Деньги достаются медленно, а уходят быстро.

Есть кое-что и похуже бедности… Унижение.

Сердце у вас львиное, сила — как у быка... гм... а гордость дьявольская.

Грэйс промолчала. Она придерживалась простого правила: ничего не говорить там, где молчание — лучший ответ.

Если не давать воли своим чувствам, то можно убить всё, что заложено внутри.

Люди всегда говорят плохо о том, кому они завидуют.

— Вы что-то сказали, бабушка?
— Нет! Я ничего не сказала, я просто открыла рот, чтобы ловить мух. Это замечательное занятие для тех, кому делать нечего!

Мне хотелось уважения, хотелось все делать правильно. Но ничего не вышло. Поэтому теперь я поступаю так, как чувствую.

Только то, что достаётся нам тяжело, после борьбы, становится дорого по-настоящему. А то, что просто попадает в руки, не даёт удовлетворения.

Он сказал, что её жизнь должна вместить целую галерею картин, но в настоящее время вся её жизнь состояла лишь из одной картины: его портрета.

Не тормози, когда путь открыт.

Вам не кажется, что когда ходишь пешком, то замечаешь больше? И домов, и людей.

— Вы на меня всё ещё сердитесь, Лаура? — спросил он смиренно.
— Я о вас просто не думаю.

За деньги ведь не купишь то, что действительно имеет значение.

— У вас добрые намерения, Лаура, — сказал он хрипло и пошатнулся. — И у меня тоже всегда были добрые намерения. Мы оба люди добрых намерений. — Он рассмеялся. — Но сделать мы ничего не можем.

Принудительная военная служба – чудовищное изобретение, одно из самых больших зол современности. Кому это нужно: напяливать на людей мундиры и посылать их убивать друг друга? Когда-то рыцари по доброй поле вступали в поединки, война была для них спортом, и ни на что другое они попросту не годились. Но никому и в голову не приходило заковать философа или поэта в латы и погнать его на поле боя.

Врач — это не профессия, это — призвание.

— Как это ужасно — полюбить вопреки своей воле, — произнесла она наконец. — Когда я с вами, я больше не принадлежу себе.

Дэвид насмешливо смотрел на нее, вспоминая беспокойные искания ее ранней юности, страстное желание добиться славы на сцене.
— А как же насчет великих стремлений, Салли?
Она благодушно рассмеялась:
— Они тоже немножко заплыли жиром, Дэвид.

Ужасно было принимать участие в этой войне, но ещё ужаснее — не принимать в ней участия. Он не хочет идти на войну убивать. Но можно же пойти на войну спасать людей. А бездеятельно стоять в стороне, когда человечество бьётся в тисках мучительной борьбы, было всё равно что навсегда стать в своих глазах предателем. Это было всё равно что стоять наверху у спуска в шахту, смотреть, как ползёт вниз клеть, переполненная людьми, обречёнными на гибель, и, оставаясь наверху, говорить: «Вы в клетке, братья, а я не войду туда с вами, потому что тот ужас и опасность, на которые вас посылают, не должны были никогда существовать».

Каждый думает только о себе, и жизнь других людей для него — лишь дополнительные аксессуары его собственного существования, не имеющие значения; важно лишь все, что касается его самого. Жизнь других людей кое-что значила для каждого лишь постольку, поскольку от нее зависело его счастье...

Он называл её своей чудесной, милой девочкой. Он говорил, что вёл себя по отношению к ней как грубое животное, но зато теперь, на весь остаток жизни, ляжет ей под ноги ковром — только не красным, так как она возражала против этого цвета. Ещё многое он говорил ей. А к концу недели он уже требовал, чтобы она принесла ему ночные туфли.

Чистота побуждений — вот единственное мерило, подлинное выражение души.

То, что потрачено на других, никогда не потрачено впустую.

— Эта война ведётся для того, чтобы навсегда покончить с войнами.
— Это самое говорилось всегда, — воскликнул Артур зазвеневшим голосом, — и это самое будут твердить, чтобы заставить людей убивать друг друга, когда начнётся следующая война.

Бешеный бег автомобилей был как бы символом человеческой жизни, этого движения в одном направлении. Всё вперёд да вперёд, вперёд да вперёд. Всегда в одном направлении. И каждый сам по себе.

Слишком чуткая совесть никому добра не приносит.

Его общественное значение росло, а вместе с ним росло и одиночество.

Великое дело, когда у человека есть такая хорошая жена, что его тянет домой.

Надо же выпить за успех этой большой косноязычной овцы перед его отъездом в стадо.

Этот дом казался ему более подходящим для тюрьмы, чем для жилья.

Что за странный дом? — спрашивал он себя. — И что это за люди?

Быть красивой — не преступление.

Вы, конечно, большой человек, что и говорить, но поступаете, как тот, кто, рассердившись на свое лицо, отрезал себе нос.

Так ты нас намерен удивить? Всё та же старая история — всегда ты только собираешься что-то делать. Никогда не услышишь о том, что ты уже сделал, а только о том, что будет когда-нибудь!

Ни один художник не должен заботиться о том, чтобы снискать похвалы или хотя бы одобрения своих коллег. Его работы должны прежде всего удовлетворять его самого.

Все новое в эстетической мысли и ее воплощении всегда вызывало издевки. Всякий значительный сдвиг в искусстве подвергался сначала осмеянию и порождал яростные нападки невежд.

Она была для него бруском, на котором он оттачивал и без того острое лезвие своей ярости.

Но как чудесно в этот век обесценивания морали встретить такое искреннее, неиспорченное простодушие!