Александра Захарова – цитаты и высказывания

Обними меня, Лис. Так умеет обнять
Только Солнце восходом и звездами — ночи.
Никому на планетах, увы, не понять,
Почему мы друг к другу привязаны прочно.
Я смотрю на людей. Очень странный народ.
Могут с легкостью бросить, унизить, обидеть,
А порою всех тех, с кем судьба их сведет,
Могут раз — и до ужаса возненавидеть.
Я боюсь самой страшной планеты, мой друг,
Где все, скрючившись, что-то считают и пишут,
Никого не любя и не видя вокруг.
Там ребенку не верят и чуда не ищут.

Когда кустится в ладони клевер,
И солнце щиплет, и ветер гладит,
Ты веришь в мир, как никто не верил.
Тебя, счастливую, лихорадит.

И последним листочком вдохнет ледяной октябрь.
Тишина будет вечно плескаться в моей груди.
Я воскресну, как тот, упомянутый всуе Лазарь,
Потому что пора моей жизни вперед идти.

Кто сказал, что осень не может быть океаном,
Течь, как чай в холода, и впитаться в девчачью кровь?
Да, ругала тебя, но теперь уже я не стану.
Ты, октябрь, меня изменил и меняешь вновь.

Не серчай на слезы, скопившиеся в глазах.
За меня держись. За цветы на моих руках.
Ты забудешь все, что клонило тебя во тьму.
Ты держись за меня.
А я тебе помогу.

Останется воздух, останется море,
Останется все как всегда.
На этом тягучем, лазурном просторе
В глаза будет капать вода. Останутся чайки, останется ветер
И пара забытых идей.
Останется солнце, останутся дети,
Которые станут взрослей.

Я читаю свой текст голубям, что сидят у окна,
И они головами качают и крыльями машут.
Пусть мне зрителем будет Природа, и только она.
Может, Ветер и Солнце мне лучшую рифму подскажут...

…Зимы запирают двери.
Осень, став ужасным зверем,
Превратила свет в химеру.
Вёсны, лета — все одно:
«Тьма — и больше ничего».

Будь правдивым, мой дорогой непослушный мальчик. Пусть вобьется набатом «нет!» в твой воздушный дом, но ты будешь спокоен. Ведь ты — не такой, как раньше. Эта храбрость теперь полыхает в тебе огнем.

Одни видят сны. Но их жизнь — настоящий сон.
Другие живут. Но их жизнь — как глухой притон. Твой выбор. Твоя сторона. И твои мечты.
Падение только сюда.
Остальное — ты.

Теперь мы — тень, последний струнный всхлип.
Но плакать здесь нельзя. И нет нужды.
Земля издаст едва поющий скрип —
и мы проснемся там, где так нужны. Подтянем струны, выстроим басы —
и будем петь для вечности, для вас.
Слова просты. Слова всегда просты: Цените час. Цените каждый час.

Короче, друг мой, я всё это время себя собирала снова:
Толстела, худела, жила, пьянела (но вовсе не от спиртного).
Катились будни, и я катилась, весь мир за собой увлекая.
А в спину летели обрывки писем и фраза «Она не такая!». Летели тексты, летели люди, летели весенние птахи,
И я купалась в прекрасной жизни, как утром в его рубахе. Короче, друг мой, я прилетела. Готова служить Высоким.
А ты присмотри за мной, ладно?
С Богом!
Ах, Бог ты мой синеокий!..

Это же Питер. Друг перьев и стран,
Творческий замок и маленький дом.
Он обнажает серьезный талант,
Тот, что однажды расскажет о нем. Это же Питер. Такой вот чудак.
С ним подружиться — исчезнуть навек.
Мне улыбаются все города.
Питер целует, снимая берет.

Эпицентр души и экватор тела.
Если б знала Земля о такой Луне,
То ни в жесть, никогда бы не захотела
Вот такого вот «спутника». Легче мелом
Начертить серый круг на своей спине. Зверь, которого выгнали из вольера,
Не сказав, как ему в этом мире жить.
Кто-то умный назвал это «новой эрой».
Я зову это просто «потерей веры
И надежды на то, что смогу любить».

Мы с тобой уедем куда-нибудь далеко,
Чтобы вместо реки — шоколадное молоко,
Вместо солнца — опустится к городу наш фонарь,
И впервые звонить будут птицы, а не звонарь.

Понимаешь, мой дорогой, непослушный мальчик: говорить можно много, а можно — по существу. Если правда на свет появиться желает раньше, то словам суждено затеряться в глухом лесу.
Понимаешь, никто не любит понятных истин. Легче пулю пустить себе в лоб, чем сказать: «Давай...». И преследуя чьи-то цветущие солнцем жизни, понадеяться, что попадешь непременно в рай.

Мы родились не вовремя и немножечко поэтичными.
Мы родились не в городе — в называемых неприличными
Бело-пустынных домиках, громко дышащих полуставнями.
Мы родились не вовремя. Нас никто не задумал равными.
Чайки нас кличут за́ морем, омывающим наше прошлое.
Звезды кричат и падают, рассыпаясь по небу крошками.
Мы родились запретными. Мы для мира себе царапаем
Руки и сердце перьями. В океанах событий плаваем.

Если заметишь на сцене птицу,
Крылья которой покрылись пылью,
Знай: она их отряхнуть стремиться,
Сделав для зрителей сказку былью.

Ты прыгаешь утром в пальто и — вперед, на подвиг!
Хоть места в вагоне метро для меня и нет,
Я рядом, сынок. Я — руль твой и поворотник,
Я — свежесть цветов и солнечный мягкий свет. Когда все вокруг поет о деньгах, успехе,
Мой голос становится тихим и ледяным.
Но я оживаю в твоем звонком-звонком смехе,
В вечерних часах, проводимых с тобой одним.

Это же Питер. Город дождей,
Город изменчивых лиц и имен,
Город хороших, волшебных людей.
Ими бы хвастался каждый район. Это же Питер. Город сердец,
Пылких признаний и плеска воды.
В Питере все, где начало — конец,
Все, что кончается — встреча судьбы.

Я соткал за свой век полотно из громких интриг,
И никто не зовет такого, как я, человеком.
Я выискивал черные знания в тысяче книг,
Столь же черных, как если бы их размешали с пеплом. И душа не проходит проверку на чистоту,
И ладони грязны, как и мысли, от смрадных желаний.
Я ценю слабый пол только лишь за его красоту.
Мне нет дела до женских обид и вселенских страданий.

Хорошие девочки тоже умеют стрелять.
Не взглядом в упор, а свинцовыми пулями в спину.
Они научились курить и в лесах пропадать,
И тихо молиться, как мать, обнимая осину. Хорошие девочки знают о нашей войне
И в бой, засучив рукава, рвутся жадно и смело.
На третьей, четвертой, седьмой и десятой волне
Сражаются так, как мужчины порой и не смеют. Хорошие девочки не замечают цветов,
Которые дарит им Смерть перед каждым свиданьем.
Они отвечают:
— Наш взвод умирать не готов!
И в легких ботиночках мчатся за новым заданьем.

Пусть колышутся листья, как волны о дикий берег.
Пусть во всей атмосфере витает простор Земли.
Волшебство прилетит даже к тем, кто в него не верит.
Если примет нас ветер, то и мы бы его — смогли.

Она была очень, невыносимо красива.
Читала взахлеб скандинавские грустные сказки.
Храбрилась, мешая тайфуны и яркие краски.
Жила через раз, но других никогда не винила.

Тверже камня — уставшее сердце.
Мягче облака — мысли вне мира.
Я пытаюсь спастись, отогреться
На руках черно-белого сира. Сир, сеньор, господин, Вы простыли
И меня заразили простудой.
Вы совсем обо всем позабыли.
Ну и ладно. Я больше не буду Утешать Вас кофейною гущей
И чаинками с мятой и медом.
Окрестите Вы новую «лучшей»,
А она Вас — «Святейшим Милордом».

Останется всё. Не останутся только
Следы моих ног на песке.
Вода не соленой окажется
— горькой
На лунном дырявом куске. Зашлепает осень
по нежной ладони
И в лужу прибой превратит.
Меня унесут
белоснежные кони,
И травы заменят гранит. Сольется пейзаж
В одной маленькой капле,
Которую я сохраню.
Так лучше беречь что-то в сердце,
Не так ли,
Минуя души западню?

Ну и пусть, что с утра шел дождь.
Он не сбил наш ночной маршрут.
(Лужи вздыбились — не пройдешь.
Свою линию кроны гнут). А сейчас город так красив!
Горстью звезд поделилась Ночь.
Одеяло на плащ сменив,
День, зевая, уходит прочь.

Мы с тобой допивали все то, что было на дне,
что осталось от нежных нектаров, питающих вены.
Мы горели в воде и тонули в бурлящем огне.
В каждом доме ломались к чертям окна, двери и стены. Это было давно. А теперь — тишина и покой.
И одна только песня в стареньком магнитофоне.
Нет, мы все еще здесь. Допиваем вишневый прибой.
Но висят на крючках золотых золотые короны.

Когда ты вдруг понимаешь, что ты молодой,
тебе 23, и вся жизнь — непробитый купон,
твой день загорается в небе новой звездой
и реки вливаются в море и в твой капюшон. Когда ты вдруг понимаешь, что можешь бежать,
но не от чего-то, а к новой зарытой мечте,
Бог кинет лопату, чтоб ты ее мог откопать
и плыть туда на непокорном своем корабле.