Цитаты на тему «современное искусство»

Интересно, как бы я смог понять, что это высокое искусство, если бы ты меня об этом не предупредил?

Нам нравится то искусство, где не видно искусства.

Ближе к искусству коврик в моём туалете, который с тем же успехом можно назвать «Одетый, поднимающийся по лестнице» и повесить на стену.

Чтоб понять мои картины необязательно на них смотреть, перцовый баллончик передаст тебе всю их глубину.

Мне кажется, что из современного искусства полностью ушла жизнь и всё это такая конвульсия, которая длится, может быть, лет десять. Жизнь происходит где-то в другом месте, во всяком случае не в области искусства.

Я знаю, что случайные встречи — это единственная возможность сказать правду.
Я знаю, что мода — это средство покорить других и не выдать себя.
Я знаю, что никогда не надену ничего бирюзового. А может, и надену, прямо завтра.
Я знаю, что мой путь и сложен, и интересен как никогда.
Я знаю, что кинематограф дал мне столько же, сколько и чтение книг, и гораздо больше, чем живопись.
Я знаю, что рецепт моего творчества — правильное сочетание идей.
Я знаю, что современное искусство нужно, чтобы понять жизнь.

Моя живопись несёт с этим сообщение боли. Считают, что я сюрреалист. Но я никогда не рисовала сны. Я рисовала мою реальность.

Мы дарим безвкусицу, пошлятину, отбиваем критическое мышление, насилуем само слово «искусство». И ныкаем в блескучие карманы настоящие таланты, шедевры прошлого и настоящего, воровато оглядываясь по сторонам. Ведь нам совсем не нужно сравнение.

Не всегда же режиссеры расхваливали свои картины перед показом. Не всегда же был закон о запрете критики «искусства». Не всегда же толпа ряженых, развлекающих людей с психологическими проблемами, отвлекающих от серости существования, налагала на себя полномочия олимпийских богов, растрачивая последние крохи трудоспособности и связи с реальностью…

Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, — саркастически произнёс Кент. — Увеличьте его и повесьте в Музее современных искусств.

Современное искусство — это зона бедствия. Никогда еще в истории человечества столь многое не было сосредоточенно в руках столь незначительного количества людей для того, чтобы сказать так мало.

— А это? Я здесь не вижу названия. Это что?
— Это? Это, сэр, вентилятор для проветривания помещения.
— Просто вентилятор? Как неловко.

Картины – это маленькая жизнь. Через них можно передать свои эмоции, выразить чувства и донести некий помысел.

— Эй, Сквидвард, ты понимаешь, о чем это кино?
— Это искусство — его никто не понимает!

Вы презираете тех, кто принадлежит к высшим кругам, за их снобизм, за высокомерный тон, за напыщенные манеры, верно ведь? А что вы им противопоставляете? Мелкое тщеславие, любование собой, тем, что не позволяете себе неприличных мыслей, неприличных поступков, неприличного поведения. А вы знаете, что всё великое в истории искусства, всё прекрасное в жизни фактически либо оказывается тем, что вы считаете неприличным, либо рождено чувствами, с вашей точки зрения совершенно неприличными? Страстью, любовью, ненавистью, истиной.

Красота будет конвульсивной, или её не будет.

В искусстве происходит в настоящее время господство перманентной революции. Мало даже сказать, что все позволено: всякое новаторство заранее провозглашается и приравнивается к гениальности Ван Гога или Пикассо, все равно — идет речь о рваных афишах или о консервной банке, подписанной художником.

Идея арт-процесса должна принадлежать критику.

Не стоит бояться выставок современного искусства, но надо быть готовым к новым художественным формам и новому художественному языку, который складывается из всего того, что уже было создано прежде. Современные художники ищут, так присоединяйтесь к их поискам и не будьте слишком серьезными.

Настоящих творцов в мире — единицы. Имитаторов — миллионы, но кому интересны имитаторы? Они занимаются поверхностным репродуцированием чужого. Всюду фотки, фотки, фотки, я, я, я... Но при этом тотальное отсутствие человечности. Сегодня появилось столько каналов связи, а по большому счету ничего важного по ним не пересылается. У меня есть Twitter, но я никогда не пишу туда, чем я занимаюсь в данную минуту или что ем на завтрак. Я считаю, что искусство должно быть надличностным, иначе это уже не искусство, а личный дневник. Искусство обязано проникнуть в наше коллективное бессознательное, потому что иначе нам грозит планетарная катастрофа и распад общества.

— Не стесняйся, говори честно. Я слушаю.
— Ну, вы решили выставить себя напоказ, почему нет, но это можно раз, два, три, ну четыре раза, но не больше. Вы не можете в самом себе разобраться и всячески пытаетесь привлечь всеобщее внимание, вот и все. И нам это совершенно неинтересно.
— А, шутка? Ясно. Ну пока.
— Ты что, с ума сошел?
— Он сам просил честно.
— В таких местах не принято говорить честно.

— И все же? — напирал он дальше – Вы поняли задумку? Главное… — и тут перебила его я.
— Главное это показать мир за гранью. Мы столько слышали о нем, но увидим лишь однажды. Существа, порядок, ритуалы и обряды – виденье постановщика, а ему должны поверить. Зрителю может нравиться увиденное, а может и нет, но он обязан ощутить посыл, прочувствовать жизнь там – ответила я, глядя ему прямо в глаза.
— А вы? – спросил он.
— А я осталась равнодушной к тому, что происходило на сцене. Только хотелось прекратить это шоу.

Сегодня происходит переосмысление социальных проблем, ряда тем, связанных с историей, природой, экологией, насилием, расизмом, мировым голодом, загрязнением окружающей среды. Художники подходят ко всему этому многообразию тем мультимедийно — средствами живописи, инсталляции, фотографии, а также средствами видео.

Современное искусство — демократическое, так как использует повседневный материал, занимается реальностью, и поэтому узнаваемо. Я думаю, что государство можно назвать демократическим только тогда, когда оно позволяет передовому искусству существовать без цензуры. Искусство — это всегда также политическое соприкосновение. Но оно не должно быть связано ни с политикой, ни с государством. Оно должно быть абсолютно независимым.

Художественная экстравертность сменилась интровертностью, которая предполагает более камерные формы. Важнее сегодня не шок-эффект, а медитативность, сконцентрированность.

Сейчас все искусство превратилось в мейнстрим.

Зачем-то устраивается пленум по детской литературе. Выступать я не буду. Если бы я выступил, я обратился к юным поэтам с единственным вопросом: отчего вы так бездарны? Эта речь была бы очень короткая — но больше мне нечего сказать.

Визуальная ничтожность произведений современного искусства играет и другую важную социальную роль — она защищает в обществе всё слабое, неполноценное, инвалидное.

Поп-арт фактически индустриальная живопись, это то, чем скоро станет целый мир.

Современное изобразительное искусство это не искусство, которое изображает. Это искусство, являющее художника. Да, висят картины. Но, может, это не его картины, а подделки. Может, это часть перформанса, когда он начнет их сжигать. А, может, это периферийное действие, которое транслируется по телевизору в другое помещение, где все и происходит. Приходя на выставку, надо смотреть на художника: а как он себя ведет? Чем он назначил быть этим картинам? Может, они часть его художественной деятельности. А может, это часть его мистификационной деятельности. Может, это часть перформанса, а может, часть проекта длиной в десять лет.

В некотором смысле он истинный наследник Энди Уорхола, Уорхол повторял знаковые образы, пока они не теряли всякий смысл, однако в том, как он это делал, он сохранял их знаковость, а Терри окончательно лишил их всякого смысла.

Но больше всего сегодня мне нравится наблюдать за переменами, которые происходят в искусстве. Очень интересно понять молодежь, которая увлекается так называемыми новыми формами. Меня заботит, почему классику, которая была создана в прошлые века, всегда старались ставить в исторических декорациях того времени, в которое было написано произведение. Это считалось очень интересным с точки зрения познания. Сегодня все упрощается современными декорациями и современным бытом. «Травиата» в джинсах — я этого не понимаю.

В искусстве, стыд забыв, забыв высокое призвание,
На содержании у формы нынче приютилось содержание.

Берем пионэра, опускаем его в раствор кислоты. В результате у нас получается расщепленный пионэр. Это продается. Сначала ты станешь провокатором, потом – богатым и знаменитым художником. Вот и все. Никакого волшебства.

Сегодня грех не просто очевиден... Сегодня грех демонстрируется самым притягательным способом — через кинематограф, через театр... И искусство, которое призвано культивировать человеческую личность, обогащать её, подымать её к небу, становится гирей, которая не даёт человеку взлететь

Никогда еще этот город не знал более заразительной моды. Молодежь кулаками прокладывала себе путь в залы, где исполнялась его беззвучная музыка, втридорога покупала у спекулянтов билеты в дансинги, где можно было потанцевать его «недвиже». В кинотеатрах яблоку негде было упасть, за место перед телевизором буквально дрались: пустой экран быстро завоевал сердца кино– и телезрителей. Книги с белыми сплошь страницами были нарасхват, торговцы картинами покупали по астрономическим ценам девственные холсты Освальдо. Все это было модным, а как известно, нет ничего страшнее, чем отстать от моды.

iPhilm-индустрия, или «айкинематограф» (почему бы маркетологам не позволить нам простое «айф» или даже «к-айф» – все поймут, о чем речь) развивается сегодня в том же направлении, что и все остальные виды «энтертейнмента»: пустая динамика, повторение сделавших когда-то кассу клише, virtue signalling в форме угодливого подчинения последнему писку левой цензуры (проблемы для бизнеса не нужны никому) – и при этом полный отказ от всего, что может хоть ненадолго задержаться в умственном кишечнике. Сознание потребителя должно оставаться пустым и готовым к немедленному приему нового продукта: пока мы писали эту фразу, на подступах к его глазам, ушам и носу уже образовалась бешено сигналящая пробка. Неудивительно, что взыскательные ценители сомневаются, можно ли вообще считать айфильмы искусством или правильнее причислять их к жанру порнографии – востребованному, но не осененному крылом музы.

— Крутой арт-дилер, но работает в таком районе? Сплошные граффити.
— Это Какако, здесь лучшие художники острова. Вот взгляни, какая красота. И композиция глаз не нарадуется. Плюс Умато, отдаёт эпохой раннего Ренессанса. Да это практически уличный Тициан. За неё отваливают рэперы миллионы.
— Ты шаришь в искусстве, но ты, брат, здоровый, ты не похож на знатока.
— У меня степень по истории искусств. В саму школу не взяли, пришлось изучать историю искусств. Сказал только сейчас, иначе твой мозг был бы шокирован, что друзья тоже подкованы. Ну вот, ты шокирован...

Проблема с кино в наши дни заключается в том, что оно превращается в математику. Люди могут читать фильм математически; они знают, когда это произойдет и что произойдет; примерно через 30 минут понимают, как это закончится. Таким образом, фильм стал математическим решением. И это скучно, потому что искусство не математика.

Поездив с «Орлом и Решкой», мы уже можем утверждать, что современное искусство — это верный признак богатой страны. Оно дорогое, непонятное и люди тратят на него деньги в последнюю очередь. Ну, когда уже вкусно покушал, сладко поспал, а обычное искусство как-то приелось.