Цитаты на тему «филология»

Физику простительно путать прямое и обратное утверждения, а филологу — не знать, что это такое.

Филологи думают, что философы что-то знают, те смутно надеются на историков, историки на микробиологов, микробиологи на физиков-ядерщиков. Физики-ядерщики надеются только на авось и майора Пахомова, который сидит на главном пульте управления ракетами, разгадывает кроссворд и сожалеет, что не стал филологом.

То, что было философией, становится филологией.

Существуют в мире точные науки. А значит, существуют и неточные. Среди неточных, я думаю, первое место занимает филология.

Филолог — это учитель медленного чтения.

А ведь я предупреждала: арифметика ведёт к филологии, а филология — к преступлению.

В правильной оценке происходящего Ивану очень мешало его образование. Кто-то очень верно заметил, что все беды нынешних филологов проистекают от их начитанности и соответственно убеждённости в незыблемости вычитанных знаний. Эльфы ДОЛЖНЫ быть только такими – благородными, красивыми, романтическими, и точка! А действительность порой весьма бесцеремонно возит нас мордой об асфальт с одной лишь просьбой – принимать её такой, какая она есть, а не той, которую нам навязали литературоведческим образованием…
Видимо, всему виной этот великий и могучий русский язык! Язык, который живёт, ширится и развивается исключительно по своим собственным законам, постоянно ставя в тупик всю лингвистически-филологическую братию. Язык, в котором буквально каждое слово имеет сразу два, а то и три зачастую совершенно противоположных значения. Как угнаться за ним, как придумать для него чёткие понятия и рамки? Что соответствует незыблемым «правилам русского языка», а что нет? Он же кардинально меняется каждое столетие…
«Боже, ну кто так пишет?! Это сущий бред, это надругательство над высокими традициями нашей литературы, над столпами классики, над канонами жанра, над самой системой культурного образования народа!» – в полный голос вопиют знающие люди. Но народ их не слышит, он читает и… смеётся. Смеётся! Потому что видит в книге своё, родное, тёплое, близкое и внятное – свой язык, свою речь, своих героев…
Иван Кочуев попробовал лишь чуть-чуть сместить угол зрения – и всё встало на свои места. Итак, продолжим…

Не теряет ли свою востребованность профессия филолога?»
Нет, не теряет совершенно, потому что ведь филолог занимается наиболее важной, на мой взгляд, вещью — он занимается способом передачи опыта, способом передачи впечатлений. То, что вы транслируете, и то, как вы это транслируете,— это же самое важное.
Законы литературы, по-платоновски, существуют вне конкретных текстов. Это, в конце концов, постижение тех законов, по которым устроено мироздание. Почему то или иное сочетание звуков гармонично? Я помню, как меня у Крапивина в своё время совершенно заворожила мысль, что если собираешься заплакать, то надо сказать «зелёный павиан Джимми» — и почему-то слёзы проходят.

— ЧТО ЭТО БЫЛО?
— Пропаганда чистоты русского языка.
— ЗАЧЕМ?
— Потому что я филолог, и мне больно.

Я никогда не думал, честно говоря, что филология и история искусств могут прокормить человека.

При филологической подготовке в вузах студенты вновь берутся за изучение «образов» русской и мировой литературы, как это делали в школе, однако с тем отличием, что теперь им надобно снимать эти образы со страниц многих десятков литературных произведений. Читать все, что указано в программах по курсам, нет времени, хоть оно и не всегда, как это бывало во все времена, тратится разумно, — и вот в общежитии, в коридоре учебного здания возникает фигура сказителя, студента, который почему-либо прочел «Записки охотника», «Обломова» или «Утраченные иллюзии» и вкратце передает их содержание товарищам. И от них на экзамене порой можно получить довольно верные — в общих чертах — сведения об этих романах.

Почти все «девочки» и некоторые «мальчики» однокурсники. Зачем они на литфаке? Некоторые, явно, решили неопределённость в выборе профессии таким образом. Некоторым здесь учиться казалось (так, пожалуй, и есть) всего легче. Некоторые, одержимые болезнью «самомнения», заявились «учиться на писателей и поэтесс». Многим нужен университетский знак, а литература — легчайший способ его присвоения. И почти все эти здесь случайно. Литературу они не любят, не понимают, не ценят. Они ничего не хотят видеть в ней и ничего не сделают для неё.

Ничто так не помогает справиться с меланхолией, как грамматика.
Грамматика — лучшее средство от хандры.
Заниматься иностранным языком, рыться в словарях, сладострастно доискиваться до мелочей, сравнивать разные учебники, выписывать в столбик слова и обороты, не имеющие ничего общего с вашим настроением, — сколько способов одолеть хандру! Во время немецкой оккупации я носил с собой списки английских слов, которые учил на память в метро и в очередях за табаком или бакалеей.

— Везет тебе на твоем филологическом. Как бы ты сильно не косячил, тебя и не думают отчислять.
— Глупости, на филфаке сложно как и везде.
— Да тебе же вообще все прощают. Ты можешь завалить сессию, убить короля, трахнуть сестру, потом одеть ее платье, чтобы она трахнула тебя.
— Так, следи за языком. Не одеть, а надеть!

— Ты позвОнишь?
Катя заныла, как от зубной боли.
— Сижу в пальте, играю на пианине, пью чёрное кофе, за всё уплочено — ведь это твоё день рождение!
— Ладно-ладно, я понял, что ты филолог… — застонал Андрей.
— ПозвонИшь! Сколько раз тебе повторять — позвонИшь! Иначе я тебе вообще звонить не буду.

— Отнюдь.
— Филолог, что ли? Сказал бы просто «нет».

— «Аз тебе жалею». Ты чё, со мной из жалости?
— Это «я тебя люблю» по-старославянски. Глагол «любити» означал тогда плотскую любовь, а «жалити» — настоящую.
— «Эго се филео», — напряжённо прочитал Денис.
— А это то же самое, только по-древнегречески.
— А нормально написать нельзя было?
— Ну я же всё-таки филолог, — смутилась Люся. — Из филфака вообще нормальными не выходят.

Только филологи могут быть настолько наивны, чтобы думать, что исключение подтверждает правило.