Умберто Эко – цитаты и высказывания

Чтобы воротить стадо, надо было воротить отверженных.

Что добро для одних — зло для других. Но и в волшебных сказках тоже разница между феей и ведьмой — это вопрос возраста и внешности.

«В мире всякое творенье — книга и изображение... — пробормотал я. — Обозначить что?»
«Этого-то я и не знаю. Но не будем забывать, что существуют знаки, притворяющиеся значищими, а на самом деле лишенные смысла, как тру-ту-ту или тра-та-та...»
«Чудовищно, — вскричал я, — убивать человека, чтобы сказать тра-та-та!»
«Чудовищно, — откликнулся Вильгельм, — убивать человека и чтобы сказать Верую во единого Бога...»

Кстати, не очень обольщайся по поводу этих реликвий. Обломков креста я перевидал очень много и в самых разных церквах. Если все они подлинные, значит, нашего Господа терзали не на двух скрещённых брёвнах, а на целом заборе...

Я принадлежу к утраченному поколению, и мне комфортно в компании таких же потерянных и одиноких.

Важные вещи – те, которые есть, хоть налево и направо их лучше не показывать, потому что зависть – гадость.

Ибо любой допрашиваемый, как правило, страшится, что его подозревают, и поэтому говорит следователю именно то, что может навлечь подозрения на другого человека.

Я не уважал идеи, за которые требовалось класть жизнь, но из двух или трех не уважаемых мной идей можно было образовать чудесную мелодию. Или чудесный ритм, лучше всего джазовый.

Да, есть сладострастие боли, так же как сладострастие веры и даже сладострастие смирения. Если ангелам-бунтовщикам столь немногого хватило, чтоб огонь обожания и смирения стал в них огнем гордыни и бунта, что говорить о слабом роде человеческом? Ну вот, я рассказал тебе, какие мысли смущали меня при ведении следствия. Из-за них я отказался от должности. Не хватало духу преследовать слабости грешников, коль скоро у них те же слабости, что у святых.

Утверждать обман — грех! Но обманно свидетельствовать о том, во что ты сам веришь, это достойное занятие!

Книги пишутся не для того, чтоб в них верили, а для того, чтобы их обдумывали. Имея перед собою книгу, каждый должен стараться понять не что она высказывает, а что она хочет высказать.

В истинной любви важнее всего благо любимого.

В грех вводит как избыток сведений, так и их недостаток.

Город всегда порочен.

Не слишком смейся над себе подобными. Над теми, кого не можешь любить, также не смейся: лучше их бойся.

Дьявол — это не победа плоти. Дьявол — это высокомерие духа. Это верование без улыбки. Это истина, никогда не подвергающаяся сомнению.

От вожделения добра до вожделения зла один шаг: оба суть вожделения.

Что такое любовь? На всем свете ни человек, ни дьявол, ни какая-нибудь иная вещь не внушает мне столько подозрений, сколько любовь, ибо она проникает в душу глубже, нежели прочие чувства. Ничто на свете так не занимает, так не сковывает сердце, как любовь. Поэтому, если не иметь в душе оружия, укрощающего любовь, — эта душа беззащитна и нет ей никакого спасения.

Мне бы, признаться, хотелось повстречать единорога, пробираясь через густой лес. Иначе какое удовольствие пробираться через густой лес?

Никто и никогда не понуждает знать. Знать просто следует, вот и всё. Даже если рискуешь понять неправильно.

Ничто так не подбадривает струсившего, как трусость другого человека.

Любая система образования неизбежно является отражением общества, которое её создало, разработало и внедрило.

Когда приходит вера, науку предают огню.

Ничто не порождает столько толкований, как бессмыслица.

Если впереди нас ждёт нечто важное или захватывающее, мы должны воспитывать в себе искусство медлить.

Помедлить — не значит терять время: мы часто останавливаемся подумать, прежде чем принять важное решение.

Читая литературный текст, мы бежим от тревоги, одолевающей нас, когда мы пытаемся сказать нечто истинное об окружающем мире.

Любое чтение — проверка себя на способность прислушаться к недоговоренным подсказкам.

В общем, легко понять, почему нас так притягивает литература. Она даёт возможность неограниченного применения наших способностей к перцептуальному восприятию мира и к воссозданию прошлого. У литературы та же функция, что и у игры. Играя, дети научаются жизни, поскольку воспроизводят ситуации, в которых могут оказаться, повзрослев. А мы, взрослые, через литературу упражняем свои способности структурировать прошлый и настоящий опыт.

Я считаю, что, помимо прочих важных эстетических соображений, мы читаем романы вот почему: они дарят нам уютное ощущение, будто мы оказались в мире, где понятие правды бесспорно, тогда как настоящий мир — место куда менее надёжное.

Поскольку вымышленная среда куда уютнее естественной, мы пытаемся читать жизнь так, будто она тоже является художественным произведением.

В конце концов, всякий текст (как я уже писал) — это ленивый механизм, требующий, чтобы читатель выполнял часть работы за него. Текст, в котором излагалось бы всё, что воспринимающему его человеку надлежит понять, обладал бы серьёзным недостатком — он был бы бесконечен.

Искусство есть побег от личного чувства.

Смех свидетельствует о глупости. Смеющийся и не почитает то, над чем смеется, и не ненавидит его. Таким образом, смеяться над злом означает быть неготовым к борьбе с оным, а смеяться над добром означает не почитать ту силу, которою добро само распространяется.

Он не поверит. Не такой дурак. Но именно потому, что не дурак, он притворится, будто верит.

В отроческую пору все писали стихи, настоящие поэты потом уничтожили стихи этого периода, а плохие их опубликовали.

Если мне нечего сказать, я не пишу.

Восхождение души — это шелковая веревочка, которая позволяет благочестивому намерению найти, как бы на ощупь, в темноте, путь к свету.

Выдумывание новых миров в конечном счете приводит к изменению нашего.

Иногда у заклинателя возникает чувство, что хотя он не верит в дьявола, дьявол почему-то поверил в него.