Роберт Рождественский – цитаты и высказывания

И, зубы стиснув, жить, во что бы то ни стало!
И маяться одной, забытой, как растенье,
И ждать очередной проклятый день рожденья...
И в зеркало смотреть и все морщины видеть.
И вновь себя жалеть. А чаще — ненавидеть!
Нести свою печаль, играть с судьбою в прятки.
И плакать по ночам. А утром быть в порядке!

Я знаю, как трудно рождается слово.
Когда оно истинно и безусловно.
Прозрачно. Пока что ни в чем не повинно...

Я буквы выучил ещё до школы,
и это было сладко и рисково...
Но я любую книжную лавину
бесстрашно сокращал наполовину.
Природа
и другие «трали-вали»
меня совсем не интересовали.
Читал я от заката до рассвета, —
сюжета требовал от книг!
Сюжета!
И ничего не принимал взамен...
Стать грамотным
я так и не сумел.

Первыми будьте и только!
Пенными, как моря.
Лучше второго художника
Первый маляр.

А ты —
беспощадней пожаров.
Сильнее
землетрясений.
И в тысячу раз
беспомощней
двухмесячного
пацана…

Но мы ещё придём просить прощенья
у этих рек,
барханов
и болот,
у самого гигантского восхода,
у самого мельчайшего малька...
Пока об этом
думать неохота.
Сейчас нам не до этого
пока.

Для человека национальность —
и не заслуга,
и не вина.
Если в стране
утверждают иначе,
значит,
несчастна эта страна!

Давай увидимся с тобой —
я очень жду —
Хотя б во сне!
А то я не стерплю,
В ночь выбегу без шапки, без пальто...
Увидимся давай с тобой, а то...
А то тебя сильней я полюблю.

Пишите о главном, пишите о главном!
На мелочь ни часа не тратьте...
Пусть кровь запульсирует в слове багряном
И очень горячими станут тетради.
Пишите о главном! Решитесь. Посмейте.
Прислушайтесь к сердцу и с трусостью сладьте.

— Мама,
а правда, что будет


война,
и я не успею
вырасти?..

Филологов не понимает физтех, —
Молчит в темноте.
Эти
не понимают тех.
А этих —
те.

Пусть голова моя седа, -
зимы мне нечего пугаться.
Не только груз — мои года.
Мои года — мое богатство.

Всё меньше -
окружающей природы.
Всё больше -
окружающей среды.

Наверное,
я у тебя в долгу,
любовь, наверно, плохо берегу:
хочу услышать голос —
не могу!

Я прошу, хоть ненадолго,
Боль моя, ты покинь меня,
Облаком, сизым облаком,
Ты полети к родному дому,
Отсюда к родному дому.

Красивая женщина – это профессия.
И если она до сих пор не устроена,
ее осуждают и каждая версия
имеет своих безусловных сторонников.
Ей, с самого детства вскормленной не баснями,
остаться одною, а, значит, бессильною,
намного страшнее, намного опаснее,
чем если б она не считалась красивою.
Пусть вдоволь листают романы прошедшие,
пусть бредят дурнушки заезжими принцами.
А в редкой профессии сказочной женщины
есть навыки, тайны, и строгие принципы.
Идет она молча по улице трепетной,
сидит как на троне с друзьями заклятыми.
Приходится жить — ежедневно расстрелянной
намеками, слухами, вздохами, взглядами.
Подругам она улыбается весело.
Подруги ответят и тут же обидятся...
Красивая женщина — это профессия,
А все остальное — сплошное любительство.

Ненависть проще любви.
Ненависть объяснима.

Если я в твоей судьбе
Ничего уже не значу,
Я забуду о тебе,
Я смогу, я не заплачу.
Эту боль перетерпя,
Я дышать не перестану,
Всё равно счастливой стану,
Даже если без тебя.

Всё начинается с любви...
Твердят:
«Вначале
было
слово...»
А я провозглашаю снова:
Всё начинается
с любви!.. Всё начинается с любви:
и озаренье,
и работа,
глаза цветов,
глаза ребенка —
все начинается с любви. Все начинается с любви,
С любви!
Я это точно знаю.
Всё,
даже ненависть —
родная
и вечная
сестра любви. Всё начинается с любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия,
тоска
и подвиг —
все начинается с любви... Весна шепнет тебе:
«Живи...»
И ты от шепота качнешься.
И выпрямишься.
И начнёшься.
Всё начинается с любви!

На Земле
безжалостно маленькой
жил да был человек маленький.
У него была служба маленькая.
И маленький очень портфель.
Получал он зарплату маленькую...
И однажды — прекрасным утром —
постучалась к нему в окошко
небольшая,
казалось,
война...
Автомат ему выдали маленький.
Сапоги ему выдали маленькие.
Каску выдали маленькую
и маленькую —
по размерам —
шинель. ... А когда он упал —
некрасиво, неправильно,
в атакующем крике вывернув рот,
то на всей Земле
не хватило мрамора,
чтобы вырубить парня
в полный рост!

Тихо летят паутинные нити.
Солнце горит на оконном стекле.
Что-то я делал не так — извините:
Жил я впервые на этой земле.
Я её только теперь ощущаю.
К ней припадаю. И ею клянусь...
И по-другому прожить обещаю.
Если вернусь...
Но ведь я не вернусь.

Одинокими не рождаются. Одиночеству учатся.

Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы на ладони клена.

Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Где всё впервые:
светлый дождь грибной,
который по кустарнику бежит.
И жить легко.
И очень надо
жить!
Впервые «помни»,
«вдумайся»,
«забудь».
И нет «когда».
А сплошь -
«когда-нибудь».
И всё даётся малою ценой.
Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Вернуться б к той черте... А где она?
Какими вьюгами заметена?

Человечество — в дороге.
Дорогое баловство.
Может, это от здоровья.
Может, и не от него...
Суетливо, бестолково, -
кто? зачем? за что? куда?
От нашествия такого
сладко стонут города.

Со мною бабушка моя,
И значит, главный в доме -
Я!
Шкафы мне можно открывать,
Цветы кефиром поливать,
Играть подушкою в футбол
И полотенцем чистить пол.
Могу я есть руками торт,
Нарочно хлопать дверью!
А с мамой это не пройдёт.
Я уже проверил.

Грибные июньские ливни
звенели,
как связки ключей.

А кто слабым был — сильным стал тогда.
А кто сильным был — стал еще сильней. И кричали враги потрясенные:
«Может, русские заколдованы?!
Их сожжешь огнем, а они живут!
Их пронзишь стрелой, а они живут!
Их убьешь сто раз, а они живут!
А они живут и сражаются!..» Были реки от крови красным-красны,
Было небо от дыма черным-черно...
И была Земля, неподвластная
Никакому врагу на века веков!

Остаток терпенья
колотится в левом боку
Все реже
«Успею».
И все невозможней
«Смогу».

Все обычно в моей мечте:
Я желаю совсем не вдруг
Быть распятою на кресте
Осторожных и сильных рук.

Делают ученый вид депутаты спорящие...
А вокруг страна вопит: «Дайте обезболивающего!...»

Неслышанное:
«Ты моя — навеки!..»
Несказанное:
«Я тебя ждала…»

Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю...
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю!..

Что ж, собираться начнем помаленьку.
В город уедем от непогод...
Надо бы в море бросить монетку,
чтобы вернуться сюда через год.
Здесь был спокойно и солнечно прожит
месяц, где так далеко до зимы.
Здесь были счастливы мы,
а быть может, нам показалось,
что счастливы мы.

Живут во мне воспоминания,
живут во сне и наяву.
Они — тепло мое весеннее,
моя мечта, мое везение,
моя надежда и спасение.
Пока я помню, — я живу.

Если ты Баку не видел...
Мне сказал один приятель:
«Ты, старик, наверно, спятил!
Я понять твоих симпатий, -
извиняюсь — не могу.
Ты же сожаленья стоишь, -
Что ты бредишь? Что ты стонешь?
Что, как проклятый долдонишь
про Баку,
Баку,
Баку?»
Он сказал мне:
«Я зимою искупался в Красном море,
ел в Японии лимоны,
жил на рейнском берегу.
Был на юге, на востоке, -
то немного, то подолгу,
так что мне смешны восторги
про Баку,
Баку,
Баку...»
Я приятелю ответил: «Что, поездив по планете,
Ты узнал дородный ветер,
видел это, видел то...
Но зачем себя обидел?
Ты ж еще Баку
не видел!
Если ты Баку не видел, -
Что тогда ты видел?
Что?

Такая жизненная полоса,
а, может быть, предначертанье свыше.
Других
я различаю голоса,
а собственного голоса
не слышу.

Время
в символах разобраться!
Люди — винтики.
Люди — винтики...
Сам я винтиком был.
Старался!
Был безропотным.
Еле видимым.
Мне всю жизнь
за это расплачиваться!
Мне себя, как пружину,
раскручивать!
Верить веку.
И с вами
раскланиваться,
люди-винтики,
люди-шурупчики.
Предначертаны
ваши шляхи,
назначение каждому
выдано.
И не шляпы на вас,
а шляпки.
Шляпки винтиков,
шляпки
винтиков!
Вы изнашивайтесь,
вы ржавейте,
исполняйте
всё, что вам задано.
И в свою исключительность
верьте!
Впрочем,
это не обязательно.
Всё равно обламают отчаянных!
Всё равно вы должны остаться
там, где ввинтят, -
в примусе,
в часиках,
в кране,
в крышке унитаза.
Установлено так.
Положено.
И -
не будем на эту тему...
Славься,
винтичная психология!
Царствуй, лозунг:
«Не наше дело!»
Пусть звучит он
как откровение!
Пусть дороги
зовут напрасно!..
Я
не верю, -
хоть жгите, -
не верю
в бессловесный
винтичный разум!
Я смирению
не завидую,
но, эпоху
понять пытаясь, -
я не верю,
что это винтики
с грозным космосом
побратались.
Что они
седеют над формулами
и детей пеленают бережно.
Перед чуткими
микрофонами
говорят с планетою бешеной.
И машины ведут удивительные.
И влюбляются безутешно...
Я не верю,
что это винтики
на плечах
нашу землю держат!..
Посредине двадцатого века
облетают
ржавые символы... Будьте счастливы,
Человеки!
Люди умные.
Люди сильные.

Такая жизненная полоса,
а, может быть, предначертанье свыше.
Других
я различаю голоса,
а собственного голоса
не слышу.
И все же он, как близкая родня,
единственный,
кто согревает в стужу.
До смерти будет он
внутри меня.
Да и потом
не вырвется наружу.

Слава людям,
что я
не такой!
Что по жилам
бунтует сила,
недовольство собой
храня!
Слава жизни!
Большое спасибо
ей
за то, что мяла
меня!