Паскаль Киньяр – цитаты и высказывания

Чем ближе старость, тем труднее нам отделить себя от окружающей природы. Нашу кожу дубит ветер, растягивают годы, изнашивают усталость и наслаждения, и ее частички, вместе с волосами, слезами, ногтями и слюною, падают наземь, точно сухие листья или сломанные былинки, открывая душе все больше выходов наружу из дряхлеющего тела. И ее последний взлет не что иное, как окончательное распыление.

И американцы, и русские теперь поклоняются общему идолу. Их идолом стали деньги, а еще жажда владычества, попрание человеческих свобод и гипнотическая зачарованность «зрелищем». И повелевает их идолом рынок с его людьми-рабами.

К кому обращена наша улыбка, когда мы невольно и глуповато улыбаемся перед объективом? К нам самим на пороге смерти.

Одна только смерть вырывает нашу жизнь у нее самой. Невозможно забыть свои первые страхи. Лишь умирая, можно избавиться от тоски, от плотских желаний, от радости.

Я выступаю за отрешение и социальную апатию, за презрение к существующему строю.

Всё доступное быстро приедается. Сперва мы жаждем удовольствий, но, получая их регулярно и неизбежно, воротим от них нос.

В сорок лет Моум говорил, что насчитал за свою жизнь восемь экстазов. Одному своему римскому помощнику, желавшему узнать, что это за экстазы, он ответил «Видение, воспоминание, картина кисти Клода Желле, подаренная им в 1651 году и изображающая святую Паулу в Остийском порту; далее, молодая девушка в гавани Брюгге, на фоне кораблей». Тут он замолчал и ушел в себя. Из семи экстазов он назвал лишь четыре.

Когда люди вспоминают прошлое, можно сколько угодно говорить правду, — она всегда будет звучать как ложь.

Слова быстрее утрачивают смысл, чем губы, с которых они сошли, испускают последний вздох.

Всё в мире натянуто, всё стремится к точке притяжения. На небе и на земле всё стремится выйти за свои пределы. Тишина вырывается за пределы места, где она родилась, тайна рвётся за пределы тела, которое ищет укрытия; порыв вовне — и замкнутость, океан, разливающийся всё шире, — и остров, сосредоточенный на самом укромном; всё это вместе открывало глубины, доступные только нам двоим: ни с кем другим мы этого разделить не могли.

Может, здесь ничего и нет. Но это ничто принадлежит мне, только мне.

Печаль — самое древнее и почти самое чистое из наших чувств, чище даже красоты.

Играть при всех, творить, подставляться под удар, идти на возможную смерть — это всё одно и то же. Впрочем, именно поэтому столько людей, блистающих талантами, делают выбор в пользу убийства. Их называют критиками. Что есть критик? Некто, очень боявшийся умереть. В больших европейских и североамериканских городах те, кто способен умереть и воскреснуть, постоянно сталкиваются с теми, кто не способен воскреснуть и поэтому убивает. Это называется культурная жизнь.

Став одиноким, он бросился на поиски иного мира. Даже звезды в небесах — и те сбиваются в стаи.

Всё есть ненависть к жизни, всё есть смирение и сон.

... трудно искоренить глубоко въевшийся страх.

У каждого из них было свое заповедное царство: у Лены – когда она приезжала в Италию – гроза, у Анны – длинная комната, выходившая на Тирренское море. У Джулии – диван и белое вино, у Армандо – мастерская из стекла и стали, у Жизнерадостного Старикана – наркотические оргии, у Филис – церковные скамьи, у княгини Кропоткин – горы, у Шарля – каждая книга в его библиотеке. Они дружили, но виделись мало. Каждый спешил вернуться в свои владения.

Что это за детство, если память о нём тает быстрее, чем дымок сигареты LM над засохшей тиной берегов Луары?

Реальность во всей полноте определяется двумя главными свойствами: она непознаваема и она иллюзорна.

Американская цивилизация накопила такое великое множество ненужных, быстро устаревающих изобретений, что ее храмом можно было назвать огромное кладбище разбитых автомобилей и сломанных инструментов.

Развязные жесты и бесстыдные речи плохо сочетались с неожиданной добропорядочностью, истовая религиозность — с жаждой обогащения, внезапная агрессия — с неуемным дружелюбием. Словом, все в этом американском мирке, включая губившие Риделла наркотики, ускользало от понимания.

Желание найти иной мир, смешанное с жаждой одиночества, разбудило в нем яростное неприятие всего на свете.

Открытие застало его врасплох: детство кончилось, всякая связь с ним оборвалась навек. Оказывается, время шло, а он не замечал. И теперь, в один краткий миг, волшебство разрушилось, и все вокруг стало будничным. Всё стало осознанным. Всё стало чужим. Всё стало речью. Все стало памятью. Всё подлежало переоценке. Всё куда-то отдалилось, исчезло из поля зрения.

Здесь говорят впустую — ничего конкретного, ничего важного.

Как только личность радостно оторвётся от общества, в лоне которого увидела свет, как только она противопоставит себя сантиментам и излияниям этого общества, так сразу же её манера мыслить становится самобытной, независимой, сложной, искренней — и вызывает подозрения, и провоцирует преследования, и сбивает с толку, и не приносит ни малейшей пользы коллективу.

В ней жила привычка к одиночеству — такая умиротворяющая, такая зрелая.

Кому познание не приносит радости, тому бесполезно учиться.

Даже лжец никогда не лжет до конца.

Женщины, живущие в этом мире, часто хранят в себе дурное воспоминание.

Любовь или вынырнет из страсти, или не родится никогда.

Всего больнее видеть покинутого человека, когда он ещё дорог. Всего страшнее осознавать, что ты причина его несчастья.

Все утра мира уходят безвозвратно.

... мир схватила за горло некая ужасная всесильная рука. Что она грозит задушить землю. Ее цель — абсолютное владычество, ее средство — неослабная хватка. Эта рука навязала людям свой закон. Его суть — деспотичное потворство, его голос — хруст долларовых бумажек. Торговцы вырядились военными и впервые в истории заполонили всю планету. Но это — последнее нашествие.

Разум в человеческой голове горит, подобно свече во мраке гипноза. Когда мы пьем, уходим с головой в музыку, глотаем книги, любим или ширяемся, мы тушим это пламя.

Мне плевать, как другие самовыражались в разных там шедеврах тысячу лет назад. Я хочу самовыражаться здесь и сейчас, понял?

Катаклизмы, настигающие человечество, гораздо чаще таят в себе порядок, нежели хаос, нежели слепое преклонение, нежели бурное желание.

Аргумент — древнее слово, и оно означает ясный свет зари. Всё, что проясняется и проступает в этом бледном свете, который длится всего несколько мгновений. Аргумент не терпит возражений: невозможно в половодье повернуть реку вспять. Или задержать рассвет.

Общественная жизнь превратилась в абстракцию, лишенную якоря — груза реальности, в бесконечную абстракцию, избравшую своим идеалом ярко размалеванную низость, превратившую благородство и щедрость в полуминутный рекламный ролик.

Мы будто играем в политику, семью, социальную сферу и личную жизнь, а на самом деле ворочаемся во сне и храпим.

Любят лишь однажды. И в тот единственный раз, когда любят, не знают об этом, поскольку это впервые.