Орхан Памук – цитаты и высказывания

Конечно, понимать человека, которого любишь, очень важно. Но если не получается, остается думать, будто сможешь понять.

Когда рушатся цивилизации и стирается память поколений, первыми теряют нравственность дети. Они способны быстро и безболезненно забыть прошлое, им легче вообразить нечто новое.

Счастье — главная проблема в жизни. Кто-то счастлив, а кто-то не может быть счастливым. Большинство людей, конечно, пребывает где-то посредине.

В жизни так много всего, так много может произойти, а я все время чего-то жду. То, чего я хочу, происходит, но будто бы очень медленно, и когда случается, то совсем не так, как я думал и как ожидал. Так мне кажется.

Я хочу Бога, перед которым мне не надо снимать обувь, не надо вставать на колени и целовать кому-то руку. Бога, который поймёт моё одиночество.

Как бы ты ни любил, лицо, которое не видишь, постепенно забывается.

Любовь делает людей глупыми или влюбляются только глупые? Очень бы мне хотелось познакомиться с парой людей, которые, влюбившись, стали умнее и хитрее.

Когда людям... за вас стыдно, они именно так себя и ведут — избегают смотреть вам в глаза.

... иногда его охватывало ощущение, которое он испытывал, когда бродил по улицам Стамбула: ощущение того, что все несчастные – братья.

Иногда мне кажется, что причина популярности сигарет не в воздействии никотина, а в том, что, когда куришь, создаётся ощущение, что делаешь нечто крайне важное.

Самая лучшая похвала художнику — сказать, что его работы вызывают желание взяться за кисть.

Оказывается, чтобы увидеть, как изменился мир, достаточно понять, что ты сам стал другим человеком.

Часто, когда два человека молчат, это молчание бывает гораздо значительнее, чем разговор.

Я должен быть самим собой, я должен быть самим собой и не обращать внимания на их голоса, запахи, желания, любовь и ненависть, я должен быть самим собой, повторял я, глядя на свои ноги, покоящиеся на подставке, и на сигаретный дым, который пускал в потолок; ведь если я не являюсь самим собой, я становлюсь таким, как они хотят, а я не хочу быть тем человеком, каким они хотят меня видеть, и я ничего не буду делать, чтобы стать тем невыносимым человеком, каким они хотят, чтобы я был, лучше пусть меня совсем не будет...

Но что бы ни сказали мы о городе, о его характере, духе и атмосфере — все это в большей степени будет относиться к нам самим, к нашей жизни и нашему душевному состоянию. У города нет иного центра, кроме нас самих.

Гораздо позднее, здесь, лежа в своей кровати, я поняла: когда путешествие на повозке, что зовется жизнью, закончится, ты не сможешь еще раз отправиться в него, но, если у тебя в руках есть книга, какой бы сложной и запутанной она ни была, ты всегда можешь вернуться в начало, когда она закончится, чтобы понять жизнь и то, что ты понять не смог. И тогда ты еще раз прочитаешь уже оконченную книгу.

Ложь  — во рту, кровь  — в жилах, а девушку, которая хочет сбежать, не удержишь.

Современность говорит нам: будь мобильным, не вникай в вещи, не засиживайся на одном месте. Это несбыточный идеал, а точнее, чья-то выдумка, которую пытаются выдать за модель жизни. Посмотрите вокруг: большинство людей не скачут с места на место, а живут на одном месте, врастая в него, становясь частью пейзажа. Вот и я стараюсь быть на своём месте и рассказывать истории, как бы «стоя на нём».

Большинство людей всю жизнь не искренне переживают какие-то чувства, а постоянно играют в ограниченном пространстве для узкого круга зрителей спектакль из вынужденных и обязательных предписаний, ограничений и верований.

Писателю нужна наивность, ему нужен взгляд ребенка, иначе он не разглядит в до боли знакомом мире ничего из того, о чем стоило бы сказать, что стоило бы сделать незнакомым и удивительным. Сентиментальность же работает в области передачи: позволяя писателю оставаться восприимчивым, она дает возможность его детскому взгляду находить какие-то общезначимые, космополитичные способы передать эти чувства. <...> Детский взгляд нужен затем, чтобы выполнять главную задачу литературы — делать незнакомое знакомым и знакомое незнакомым.

Читай мало, но с наслаждением, будешь выглядеть более начитанным, чем те, кто читает много, но без удовольствия.

... народы, которые не в состоянии быть самими собой, цивилизации, подражающие другим, нации, довольствующиеся историей других, обречены на крах, вымирание, забвение.

Никто из нас не является самим собой, — сказал Галип шёпотом, словно открывая тайну, — никто не может быть самим собой. Ты никогда не думал о том, что каждый видит тебя другим? Ты абсолютно уверен, что ты — это ты? А уверен ли ты в том человеке, который уверен, что ты — это ты? Чего хотят эти люди?

Любовь  — это болезнь,  — сказал ученый человек.  — И женитьба  — единственное лекарство. Но это лекарство подобно страшно горькому хинину, и тебе придется принимать его всю оставшуюся жизнь, даже после того, как жар прошел.

Я, следуя примеру большинства турецких мужчин из моего мира, оказавшихся в подобном положении, вместо того чтобы пытаться понять, о чем мечтает любимая женщина, о чем она думает, сам мечтал о ней.

И знаете, я не могу сказать, что теперь, встретившись со смертью, понял, что деньги в жизни совершенно не важны. Даже мертвый человек знает, как важны деньги.

Страдания, перенесенные любовью, с одной стороны, в каком-то смысле учили меня и делали более зрелым, но, с другой стороны, захватив целиком мой разум, оставляли мало возможностей для умения рассуждать, дарованного зрелостью.

Я сказала себе: Самиха, не думай об этом, это неправильно. Однако женщина может контролировать свои мысли не более, чем свои сны; и подобные мысли принялись бродить в моей голове, как грабители в темном доме.

Жизнь, как известно, не предопределяется заранее, и всё происходящее является лишь цепью случайностей. Но даже те, кто знает эту истину, в какой-то момент своей жизни оборачиваются назад и понимают, что пережитые ими случайности были закономерностью…

Мастер не тот, кто рисует пережитое, а тот, кто рисует незнаемое.

В светлые моменты я, конечно же, за Толстого. Когда я доволен собой, когда я счастлив и уравновешен, когда я вижу, что мир вокруг прекрасен и осмыслен — так, как это происходит у Толстого, — я чувствую себя по-толстовски и пытаюсь запечатлеть в своих романах гармонию и целостность мироздания. Но бывают моменты, когда мне не нравится все происходящее — и вот тогда в моей душе просыпается мятежный дух Достоевского, который нашептывает мне: «Толстой лжёт, всё, что он говорит, — утешительные и наивные выдумки». В такие моменты я вижу, что мир слишком драматичен, слишком зациклен на себе, и это вызывает мой гнев, который находит выход через неистовство Достоевского, через его ярость и боль. Я бесконечно восхищаюсь Достоевским как личностью и визионером, поэтому в моменты раздражения, тревоги и депрессии я, конечно, автоматически оказываюсь на его стороне.

Мы часто видели падавшие звезды. Махмуд-уста считал, что каждая звезда — это чья-то жизнь. Всемогущий Аллах сотворил летние ночи такими звездными, чтобы было понятно, сколько в мире живет людей, сколько в нем жизней. Поэтому, когда падала очередная звезда, Махмуд-уста иногда начинал грустить, словно бы в самом деле стал свидетелем чьей-то смерти....

Эмигрируют не для того, чтоб убежать от домашних проблем, а для того, чтобы добраться до глубин своей души.

Свобода писателя должна быть только абсолютной! Я не политик, не государственный человек. Если бы я был государственным человеком, то отвечал бы за свое государство, за свой народ, за то, за это. Но я — писатель и отвечаю только за свои слова. Да, есть этические, этнические, религиозные запреты, которые постоянно мешают мне высказываться свободно. Но если я, писатель, каждый раз буду думать о том, что я несу ответственность перед своим народом, перед своим государством, перед своим прошлым, то — всё! Свободе писательского самовыражения наступит конец.

Если мы отдаем кому-то, кого больше всех любим, самое дорогое, не ожидая ничего в ответ, тогда мир вокруг становится прекрасным.

Мне нравится тема вины. Потому что я все время чувствую себя виноватым. Это первая причина. Во-вторых, вина — суть этики и большинства религий. Вина позволяет понять того, кто оказался в трудной ситуации. Мы идентифицируем себя с людьми, которые не похожи на нас. Общаемся с теми, кто не похож на нас. Обращаем внимание на тех, кто страдает. Вина побуждает нас делать это. Нет, мы не получаем удовольствия от того, что испытываем вину по отношению к другим. Но это искусство романа, дух романа — сердцем прочувствовать вину. Люди пишут романы потому, что у них есть особенные мускулы — талант.

... неудачники, получившие по лбу дверями рая любви.

Умереть — всё равно что внезапно забраться под одеяло. Словно сказать: пусть всё будет как будет, я хочу уйти.

Потом он обнял меня: человек, умеющий обнимать, — хороший человек.

Жизнь проживают не для приницпов, а для того, чтобы быть счастливым.