Наталия Перевезенцева – цитаты и высказывания

Апрель. И я тебя люблю.
В июле тоже, только меньше.
И позабуду к декабрю,
как распоследняя из женщин.

Счастье... Цепи ежедневные звенья:
алая вишня, крыжовник зеленый.
Может, совместная варка варенья
больше, чем плач или сон разделенный... Может... Полжизни потрачено даром.
Тихо пыхтит в неизвестном предместье
наш самовар, отражающий пару,
так никогда и не бывшую вместе.

Церкви полны народу, как перед войной,
очереди в посольства — побег? исход?
По телевизору очередной герой
требует ящик водки и самолет

Злой девчонке завидуют не за то,
что красива или умна,
а за то, что выбежит без пальто
и крикнет в след: «Да пошел ты на...»

Пора учиться расставаться, пока не поздно.
Хотя давно уже не двадцать, но все же звезды
доселе милостивы были... Сегодня ветер
с утра поднялся, намекая — забудь о лете.
Благодари судьбу за милость, за все, что тлело,
и вспыхивало, разгораясь, но догорело.

У нас была гражданская война,
окраина горела и взрывалась.
Огромная российская вина,
на всех разложенная — небольшой казалась. Неважной то ж... Главнее было — жить
сейчас, сегодня: не хватало денег,
ушел любимый, кончили топить,
а на дворе — мороз и понедельник.

Ты предал не женщину — Дом.
Там лампа неярко горела,
там шел разговор за столом
и ночь незаметно летела
со смехом и белым вином,
с бессчетными чашками чая.
С любовью? Не знала о том,
и нынче — не знаю.
Я знаю: коснется тепло
души сопредельной — и снова
поверю... Но примет ли Дом -
чужого?

Как отрастают после стрижки волосы,
посмотришь в зеркало — опять копна,
так возвращается любовь — и льстивым голосом
меня опять приветствует она.
Что, шелапутная, набегавшись, намаявшись,
опять пришла погреться у огня?..
Такой дорогой я уже ходила,
такую стрижку я уже носила.
Прости меня.

Пусть никто от женщины не берет
ни тепла, ни хлеба, ни даже — любви.
Думаешь — свободен, а счет растет,
и тебя когда-нибудь удивит. Вот она рыдает, кругом неправа,
вот и ты стоишь, дурак дураком...
Вся твоя свобода — слова, слова,
плачущая женщина, остывший дом.

Черный лебедь плывет из вчерашнего дня
а завтрашний день — мимо меня.
Светел закат и прозрачна вода,
каждому «нет» соответствует «да». Господи, мне возвращаться домой
в полупомешанный город родной,
где я хочу доверять и любить,
но получаю в ответ: «может быть».

Природа говорит: неспешны облака,
и дерева с достоинством кивают.
Природа говорит: не нужен адвокат
осенней сырости, грозе в начале мая. Природа говорит: искусства нет и лжи
ни в облике цветка, ни в перекличке птичьей.
Решайся, наконец, и сам себе скажи:
кому подобен ты и от кого отличен.

Душа чужая может жить,
как ей угодно.
Свою же душу отпустить
могу свободно.

Эти сумерки. Они придут и плачут
переливами огней, волной тумана.
Намекают: все могло бы быть иначе,
вынимают острый месяц из кармана.

Любовники в собрании гостей,
особенно — в компании своей,
где — все о всех, но ни ему, ни ей
не надобно внимания друзей. Ни стол их не разделит, ни сосед
стола меж ними нет, соседа — нет.
И не просунешь лезвие ножа
в зазор меж ними... Грань, стена, межа - в их словаре отсутствуют... А мы,
на их костер глядящие из тьмы...

... я по квартире малогабаритной
скользну во сне неслышно и незримо
прислушаюсь к дыханию ребенка
и проведу рукою бестелесной
по клетчатой рубашке на полу
не потревожив тех двоих что слиты
на залитой луной тахте двуспальной ... ты позвонишь мне завтра и расскажешь
что допоздна сидел в библиотеке
... а у меня короткое дыханье
его опять не хватит на «прощай».

Это не я тебя прощаю, и это не голос мой,
это ангел-хранитель, он за моей спиной.
Обо мне радеет, ищет душу мою в золе,
сокрушается: как я живу во зле.

Двор проходной или дом проходной -
это по-нашему. Ветер сырой -
то ли болотный, то ли балтийский -
не остановишь искусным витийством.
Ибо сквозные у нас переходы
в доме, дворе и душе, — а погоды
здесь ни при чем.
только жалобно: «Чьи вы?»
женщина, чайка ли спросит... Дождливо,
солнечно — но неизменно избиты
чувств проходных повороты, изгибы.

Жесть театральная гремит,
судьба на ниточке висит,
ждём «бога из машины».
Но не торопится Зевес
покинуть плоскости небес
и нам явить из всех чудес
хоть четверть половины.
Ты думаешь, что будет дождь,
тебя поймут, и ты поймешь,
все люди станут братья.
Да, это будет дождь — и суд,
тебя, конечно же, поймут
и окончательно возьмут
в железные объятья.
До той воды, до той горы
еще осталось пол поры,
отмеренной не мною.

... так умирает Виолетта
за час последний до рассвета,
и, потеряв ее, Альфред
к виску подносит пистолет,
потом в себя приходит... Всё же
Париж прекрасен, жизнь дороже
стенаний о былой любви
и выбор сделан.

Мы, видимо, тогда чего-то не сказали,
забылись обстоятельства, детали.
Да, собственно, — о чем? Да, собственно, — когда?
Да с Вами ль, наконец... Не помню, вот беда.

Все перепады и безумства ноября,
все листья черные, все ветреные ночи,
когда вода в Неве вскипает, и не зря
правитель бронзовый по площадям грохочет.
И просыпаешься в постели не своей,
защиты ищешь у чужого дома.
Бездумная эротика ветвей,
раздетых ветром — так знакома.

Мой друг, — погода, нервы, электрички
свисток последний, дачные привычки
всё перечитывать и переобъяснять,
попытки всех простить и всё понять -
наверно, ни к чему.

Флейта играет в парке пустом,
ни для кого ни о чем.
Воздух ноябрьский резок и сух,
рано темнеет: уже после двух.
Вход заколочен, продан дворец,
песенке флейты скоро конец.

Так и зима промелькнет, и весна придет,
и ласточка спустится из небесных далей.
Звал ты ее, не звал — это ее черед,
ее право — и не мы его дали. Право облака — не вовремя дождь лить,
право яблони — расцветать бело-розовым раем.
Право человека — любить или не любить,
но он не птица, не облако: он выбирает.

Завелась в мужской породе
удивительная прыть:
одну любят — к другой ходят,
чтоб о первой говорить.

Спасибо августу, спасибо
за яблоки в чужих садах,
за то, что кто бы, с кем бы ни был -
он возвращается сюда, где костерок чужой дымится,
и голос незнакомой птицы
звучит надрывно и тревожно,
как будто всё еще возможно. Еще я вспомню поздний ужин
и быстрый взгляд чужого мужа.
Не знаю — что, но, может быть,
придется что-нибудь решить. Это август.
Ничего не выйдет.
Знаешь ты и слишком знаю я...

Промокло правое плечо,
а левому — так горячо,
когда под зонтиком вдвоем...
Беседуя, одним путем,
и даже под руку идем. И не могла пять лет назад
надеяться дожить я
до дня, в котором мы идем
под зонтиком... Идем вдвоем...

Здесь, на обратной стороне — любви? Луны?
всё те же горы и моря, всё те же сны.
На этой вечно теневой, где мы с тобой,
звучат такие же слова, что и на той.
И разницы особой нет, где свет, где тьма,
и не от чего волком выть, сходить с ума,
оттенки тонкие искать в простых словах,
и краденые полчаса топить в слезах.

Ты ведь тоже, в сущности, одинок,
несмотря на жену, собаку, дом в предместье
мегаполиса... Знай, сверчок, свой шесток
и благодари за то, что пока есть он.

Не опера, а оперетта
мне суждены. Два-три куплета
и выход в яростный канкан.
Пляши и знай: жива осталась,
благодари за эту малость.

Я любила героя, слабака и зануду,
я любила такое, что и помнить не буду.

Маэстро, врежьте отходняк
на духовых, ударных, струнных,
ввергая чаек в кавардак
и сотрясая мир подлунный.

Листок в подземном переходе,
кленовый, с выпуклостью жил.
Он не принадлежит природе
уже. Он просто так лежит. Притормози свой бег прохожий,
пока не хрустнул под ногой
кленовый лист — такой несхожий
с моей, твоей... ничьей? — судьбой.

Снег еще лежит по углам дворов,
жизнь еще во лжи, но уже в трудах.
Разгребает комья смерзшихся слов,
принимает стыд, отгоняет страх.

Нож по стеклу пропоет,
сгинет фонарь за окном.
Ночь ледяная придет,
накроет своим сукном.
Снова не видно ни зги,
проходит февраль впотьмах.
И проникает в мозги
маленький жалкий страх.
Будто бы кто-то взял
и, сверху накрыв тьмой,
— Не рыпайся, — приказал, -
а то придут за тобой.

Эти добрые медведи возле елки новогодней,
эти старые мультфильмы: волки, зайцы, дед Мороз.
Я — с насмешкою вчера лишь, с умилением — сегодня,
ну а завтра, ну а завтра не сдержать мне будет слез.

Я Вас читала, словно вспоминала.
Как будто медленно задумчиво вступала
возможно — невпопад, возможно и умно,
в какой-то разговор, прервавшийся давно.

Казенная дача, любовной удачи
не скрыть от ушей за стеной.
На утренней кухне инкогнито рухнет,
того, кто был ночью с тобой.