Мэтью Грин – цитаты и высказывания

Сейчас десять часов пятьдесят одна минута, то есть скоро кончится сериал, и нельзя ничего пропустить. Можно, если хочешь, пропустить первые десять минут, но последние десять минут — никогда, потому что именно в это время происходит самое интересное.

Миссис Хьюм как-то сказала маме Макса, что у таких детей, как он, часто бывают воображаемые друзья и они держатся дольше, чем у других.
«Держатся». Мне понравилось это слово.
Я держусь.

Ждать — это одна из самых худших вещей в мире.

Я терпеть не мог Пиноккио. Думаю, я один во всем классе. Пиноккио был живой, но ему было этого мало. Он мог ходить, говорить, дотрагиваться до настоящих вещей, но он всю книжку хотел еще чего-то. Пиноккио не понимал, какой он счастливый. Этой ночью я вспомнил про Пиноккио из-за того, что сказал Освальд про призраков и воображаемых друзей. Думаю, он был прав. Быть призраком лучше. Призраки хоть когда-то жили. Воображаемые друзья вообще никогда не жили, в реальном мире их никогда не было. Призрак не исчезнет, если вдруг кто-то перестанет в него верить. Или забудет про него. Или придумает кого-нибудь получше. Если бы я был призраком, я бы ни за что не исчез.

Я не хочу, чтобы что-то мне напоминало о тех, кого больше нет в моей жизни.

Нужно быть очень храбрым, чтобы каждый день оставаться самим собой в мире, где тебя никто не любит.

Я вот думаю, что исчезнуть — это самое худшее, что может случиться.

— Почему ты не боишься?
<...>
— А чего мне бояться? — спрашивает он.
— Того, что будет после того, как ты умрёшь.
— А что будет?
— Я не знаю, что будет.
— Тогда чего бояться? — спрашивает Освальд. — Я думаю, что, наверное, ничего не будет. А если там лучше, чем ничего, то тоже хорошо.
— А если хуже, чем ничего?
— Нет ничего хуже, чем ничего. Но если там ничего нет, я об этом всё равно не узнаю, потому что меня тогда тоже не будет.

Взрослые часто молчат, чтобы этим сказать то, чего они не хотят говорить вслух.

Только последние вонючки нападают на девочек.

Он не всегда может получить что хочет, даже если делает всё правильно.

И тут Освальд делает невероятное. Он меня обнимает. Он обхватывает меня своими огромными руками и стискивает плечи. Он отрывает меня от сиденья. Впервые он касается меня не для того, чтобы ударить, и это странно. Освальд тает, но обнимает меня.
— Я узнал, что исчезаю сегодня утром, когда проснулся и посмотрел сквозь руки, — говорит он, все еще не отпуская меня. — Сначала я испугался, но я и в больнице все время боялся. А теперь я познакомился с тобой и с Тини. Я катался на лифте и в автобусе. Я познакомился с миссис Госк. Я спасу Макса. Это важнее, чем все, что я сделал в своей жизни.

Странное дело, люди столько учатся в колледжах, чтобы стать учителями, но не все знают даже самые простые вещи. Например, как рассмешить детей. Или дать им понять, что их любят.

Иногда я думаю, что аккуратные и организованные люди тратят слишком много времени на планы, что и как нужно сдалеть, и у них не остается времени, чтобы что-то сделать.

... правильные решения самые трудные.

Они ссорятся, потому что они взрослые. Взрослые любят ссориться.

Обо мне никто и не вспомнит, когда я исчезну. Получится, что меня вроде как никогда и не было.

— Ты хороший друг, Будо, — говорит Макс. Макс никогда так не говорил. Я хочу жить вечно, но, если бы я попрощался с жизнью сейчас, я ушёл бы счастливым. Таким счастливым, каким никогда не был.

Она как будто старается показаться настоящей, вместо того чтобы быть настоящей.

Может, мы все для кого-нибудь дьяволы.

Родители не всегда знают, что лучше для их ребёнка.

Сегодня ты есть, завтра тебя уже нет.

Когда умерла бабушка Макса, его папа сказал, что бабушка будет жить в сердце Макса и что, пока они помнят о бабушке, она жива в их памяти. Это были замечательные слова, и, наверное, Максу стало немного легче, только вот бабушке Макса легче не стало. Она умерла, и, даже если у Макса в сердце она жива, ее все равно больше нет. Ей безразлично, что творится в сердце Макса, потому что ей теперь вообще все безразлично. Все так волнуются за живых, а по-настоящему плохо тем, кто умер.

Если <...> большинство людей счастливы, когда проводят время со своими друзьями, то Максу, для того чтобы быть счастливым, друзья не нужны. Макс не любит других людей, потому он счастлив, когда они оставляют его в покое.

Очень легко забыть о том, что люди в тебя не верят.

<...> Она как актриса в телесериале. Притворяется кем угодно, только не собой.

Макс не знает, что такое дружеская болтовня. На самом деле Макс не очень-то и хочет это знать.

Монстры — это жуткие твари, но те монстры, которые ходят и говорят по-человечески, еще хуже.

Я знаю, что спасать Макса правильно. Но какая разница, правильно ли я поступаю или нет, если я исчезну? Правильные поступки хороши, только когда ты остаёшься, чтобы порадоваться, что их совершил.

— Может быть, все дьяволы похожи на обычных людей, — говорит Освальд. — Может быть, потому они и успевают сделать много зла.

Я никогда бы не бросил его одного. Но сейчас не время для правды. Я должен солгать, обмануть так, как никогда раньше не обманывал. Как мне даже в голову не приходило.
— Макс, — говорю я, глядя ему прямо в глаза, — я не настоящий. Я воображаемый.

Я никогда не рассказываю <...> о своих прогулках. Мне кажется, что они принадлежат только мне. Это — мой личный мир.

В мире есть два типа учителей: те, которые играют в школу, и те, которые учат в школе.

— Что хорошего в том, что спишь?
— Когда спишь, видишь сны.

Он просто по-своему относится к людям. Они ему нравятся, но по-своему. Он любит их на расстоянии. Чем дальше от него, тем больше нравятся. И ему не нравится, когда до него дотрагиваются. Когда кто-нибудь до Макса дотрагивается, весь мир вокруг сразу становится ярким и хрупким.

Еда — это очень большое удовольствие.

Трудно не волноваться, потому что если стараешься не волноваться, значит точно есть причины волноваться.

Я был в подвале всего две минуты назад, осматривал там шкафы, нашел ящик с гвоздями. Две минуты назад миссис Паттерсон не было в подвале, а сейчас она выходит из подвала и закрывает за собой дверь.
Мне становится страшно. Так страшно мне еще никогда не было.