Мэрилин Мэнсон – цитаты и высказывания

Я научился ценить музыку, я увидел в ней некую панацею, универсального целителя. Я понял, что музыка — это возможность проникнуть туда, где меня примут и полюбят; туда, где нет ни правил, ни догм.

Если мне все-таки суждено умереть, то я знаю как хочу это сделать... И я точно не хочу умереть в одиночестве. Я хочу, чтобы меня убили... Это романтично... Жестоко, мрачно, страшно, но романтично…

На самом деле, все мы — просто участники скандального ток-шоу. Просто не всех из нас туда приглашают.

Если у вас плохое дыхание, то с вами никто не станет разговаривать. Если у тебя прыщи, то девчонки не будут спать с тобой. Это компания страха и потребление. Вот почему все на одной базе. Идея в том, чтобы напугать, тогда люди купят.

Есть два типа людей: те, кто меня любят и тупые.

Деньги можно кидать на ветер, пока ветер дует в твою сторону.

Музыка — это самый сильный вид магии.

«I hate love/I love hate» — Мне нравится данное противопоставление. Ненависть такое же здоровье и полезное чувство как и любовь, надо только уметь правильно им пользоваться. Идеи типа «давай любить всех, включая врагов» просто глупы: любовь надо концентрировать на тех вещах, которые для вас действительно важны. Полюбив всех подряд, вы лишь растратите это чувство. То же касается и ненависти.

Если вам, родители, стыдно за своих детей, то вы сами в этом виноваты.

В одном из своих эссе я написал, что Христос был знаменит в первую очередь из-за того, что его убили. У каждой религии есть свой Иисус, которого убивают. Всё это происходит из-за того, что людям надо во что-то верить, потому что они не верят в себя.

Хватит отчаянно пытаться соответствовать тому, что считается красивым или политкорректным. Верьте в себя и придерживаетесь того, что верно. Если вы хотите походить на меня, будьте собой.

Если делаешь что-то плохое каждый день, быстро втягиваешься.

Я благодарен за то, что у меня есть два средних пальца, хотя неплохо бы иметь еще пару.

От малодушия к мании величия, от дерьмоеда к уничтожителю дерьма, от червя к разрушителю мира.

Давай прыгнем на острые мечи и срежем наши улыбки, без опасности смерти нет смысла жить.

Всякий раз, когда мы сворачиваем доллар трубочкой, мы душим президента.

Как много разорванной кожи, а я и перчаток не снял.

Люди, говорящие, что они хотят всегда быть в андеграунде, — полное дерьмо. Они боятся самих себя, боятся осознать масштабы своих талантов, и их поступки находятся в подчинении этому страху. Лично я никогда не ставил перед собой задачу быть коммерчески успешным — мною двигало желание снабдить моей музыкой как можно большее количество людей. Я этого никогда не скрывал!

Если ты нашел того, с кем ты можешь быть нежным, то имеешь полное право быть при этом грязным и примитивным. Любовь в полной мере оправдывает факт существования человека. Но не всем это чувство доступно.

Я боюсь помещений, в которых полно народу. Я не люблю находиться посреди большой толпы, но чувствую себя вполне комфортно, выступая на сцене перед несколькими тысячами людей. По-моему, это правильный способ преодолеть свой страх. Может показаться невероятным, но я ужасно застенчив. Смешное качество для эксгибициониста, всегда находящегося в гуще толпы. Но я действительно ужасно застенчив.

Если я хочу кому-либо сказать о своей любви, у меня должен быть способ как-то выразить это. И я не думаю, что есть лучший или более сильный способ, чем выражение своего чувства через песню или рисование. Я понял — вот мой путь самовыражения. Я подошёл близко к той грани, когда человек умирает как артист и как личность. Вот что заставило меня подумать о том, что я должен по-другому взглянуть на общественное мнение.

Приравнивать себя к большинству. Это действительно сложная задача. Создавай искусство таким способом, который сможешь контролировать. Я всегда выбирал труднейший. Я всегда избегал очевидных и наиболее подходящих вещей. Вместо них, я использовал то, что подходит мне только сейчас. Жить трудно. Не жаловаться на жизнь ещё труднее. Я создал нечто, что сделало меня сильнее.

Я обнаружил, что на свете есть множество людей, являющихся как бы составной частью меня, придающие нечто эстетическое тому, что я делаю. Есть люди, которым нравятся мои картины, или которые хотели бы снимать со мною кино. Я понимаю, что не всем нравится музыка, которую я создаю, да и я не часто слушаю музыку, похожую на мою. Может быть, именно по этому я делаю то, что делаю. Я не понимал, что я выражаю себя наименее мощным и прямым способом. Я не скажу, что этот способ, более честный или личный, это за меня сделают все те люди, которые, услышав меня, скажут — «О, эта запись более человечна!», как будто на свете существует что-то заставляющее меня чувствовать себя еще более бесчеловечным.

Макияж мне нужен не для того, чтобы быть похожим на клоуна или Джина Симмонса, что для меня — одно и то же. Я делаю мейк-ап с той же целью, с какой его делают женщины. Я всегда хожу в гриме. Даже если вам кажется, что на моем лице нет косметики, она все равно есть. Знаете, это излюбленный трюк студенток колледжей. Девушка говорит вам: «Я не накрашена», — но это вовсе не значит, что она пришла без макияжа. Кто знает, может, она напомадила себе половые губы?

Что ты можешь ответить тем, кто считает, что в последнее время твои работы стали слабее? Ты все еще видишь необходимость в том, чтобы выглядеть шокирующе? Никогда не считал шокирующим ничто из того, что делаю. Шокировать публику — слишком сложная задача, особенно если сравнивать с тем, что происходит в мире. Или с тем, что предлагает мне мое воображение. Ещё неизвестно, что гротескней. Я живу так, как мне нравится, и прекрасно себя чувствую.

Смерть искусства наступает тогда, когда ты позволяешь людскому мнению и требованиям менять то, что ты делаешь. Есть разница между тем — начальник ты, или слуга. Есть разница между тем, даешь ли ты людям то, что они хотят, или то, что считаешь нужным давать, и она огромна.

Меня так достали люди, думающие, что искусство должно быть красивым и приятным глазу. Искусство может быть красивым, оставаясь в то же время страшным, гротескным или пугающим. Это не делает его менее значимым. Если люди испуганы или шокированы, они должны спросить себя, почему, а не выдвигать в ответ цензуру.

Люди не хранят дневники для себя. Они хранят их для других как секрет, о котором не хочется рассказывать, но при этом хочется, чтобы о нем знали все. Единственный надежный сейф — твоя собственная память, в которую никто не может залезть без твоего ведома. Мне начинает казаться, что Интернет — это СВ радио девяностых, когда домашний компьютер становится местом парковки души, опаснейшим прибором в руках идиотов.

Сегодня поползли слухи, что я собираюсь покончить с собой. Я слишком много раз умирал за последний год и не думаю, что стоит это делать еще раз.

Зачем мне изучать эту грёбаную математику, если у меня достаточно денег, чтобы купить себе долбаный калькулятор.

Слабые существуют, чтобы оправдывать сильных.

Я представлял, как на вопрос священника: «Готовы ли Вы взять эту женщину в законные жены до тех пор пока смерть не разлучит вас?» я обливаю себя бензином и поджигаю.

Единственная бессмертная вещь в этом мире — деньги. Единственная воображаемая вещь в этом мире — это почему мы уничтожаем вещи. Всё уже было создано и мы можем придумывать только новые способы уничтожения.

Всё, что тебя не убьёт, оставит шрам.

Моя политика — это моя музыка. Искусством можно влиять на политические убеждения людей гораздо эффективнее. Я лучше бы стал президентом Клуба Микки-Мауса, чем политиком.

Если кому-то не нравится моя музыка, то мне на это наплевать. Действительно наплевать. Если кому-то не нравится то, как я выгляжу, если кому-то не нравятся мои высказывания, это значит, что я отчасти добился, чего хотел. То есть получаю от людей то, что и хотел.

Я всегда верил в то, что отдельно взятый человек умён изначально. В отличие от толпы, которая глупа.

Апокалипсис не приходит с огнём и разрушениями, он происходит на персональнальном уровне. Если ты веришь, что ты центр собственной вселенной, и ты хочешь увидеть эту вселенную разрушенной, достаточно одной пули.

Единственное, чего я не мог понять — испортила ли меня средняя школа или, наоборот, возвысила. Может быть, произошло и то, и другое, ведь развращение и просвещение часто оказываются неразделимыми.

Моя слабость превращалась в силу, уродство — в красоту,
Апатия к миру — в желание спасти его. Я стал парадоксом.
Сейчас, как никогда прежде, я стал верить в себя