Леонид Владимирович Шебаршин – цитаты и высказывания

Возможно, и я в своей жизни врал не меньше любого президента, но делал это по менее значительным поводам и после честно переживал.

В мире абсурда рациональное кажется нелепостью.

Нет ничего хуже пустоты, наполненной вопросами и сомнениями. Человеку нужна вера, и каждый, будь он законченный безнадежный рационалист и циник, во что-то верит — в Бога, в приметы, в нечистую силу, в человеческую доброту. В разумность мира, в деньги, наконец. Верят в то, что даже рационалисты не могут или боятся поверить разумом, верят в абсурдное именно потому, что оно абсурдно, верят в то, что хотя бы немного светит во мраке суеты.

Мы платим, когда что-то покупаем, и мы же расплачиваемся, когда нас продают.

Если бы государством управляли кухарки, они не оставили бы народ голодным.

Мужчины плачут редко, ибо за них плачут женщины.

Судить всех, правых и виноватых, будет история; и, как это принято в нашей стране, неоднократно. Ее вердикт каждый раз будет зависеть от предпочтений людей, оказавшихся у власти, и будет пересматриваться с их сменой.

У человека — лицо, у политика — имидж.

Минута спокойствия для неврастеника дороже, чем год спокойствия для уравновешенного человека.

От прицельной лжи к вранью по площадям.

Мнение о том, что нынешним лидерам нет альтернативы, просто обидно для великого народа. Неужели он не сможет произвести еще один набор шарлатанов.

Американцы истребляют иракцев за то, что Ираком правит Саддам. Гуманисты вьетнамской школы.

К старости ума не прибавляется, но его и требуется меньше. Невостребованный ум называется мудростью.

Человеческая душа — глина. Она сохраняет след прошедшего по ней сапога.

Зачем сгонять людей в концлагерь? Можно просто обнести любое скопление людей колючей проволокой.

Слишком много внимания уделяется самой несущественной черте политика — его декларациям.

Смотрим фильмы ужасов, чтобы отдохнуть от действительности.

Переименования — это не дань уважения истории, а плевок в лицо.

Взятка — общий знаменатель всех ветвей власти. Она уравнивает и демократа, и консерватора. Есть и еще один знаменатель — ложь.

Год ползет к концу, как сбитая машиной собака.

Инвалиды интеллектуального труда.

В России быстро меняется только официальная идеология. Все существенное остается неизменным. В том числе убеждения.

Газеты — поле врани.

Современная пресса не безнадежна. Временами газетчикам изменяет дурной вкус.

Немногие разбогатели, многие обнищали и все одичали.

Все легче становится груз непрожитых лет.

Любые резкие повороты в жизни общества, будь то революции, контрреволюции, путчи, войны, смены вождей, обрубают одни служебные карьеры и выбрасывают фейерверк новых государственных и чиновных звезд. Безвестные до поры до времени полковники стремительно становятся генералами, скромные кандидаты наук, обреченные всем ходом предыдущей жизни и своим интеллектуальным ресурсом на кабинетное прозябание, вдруг вырываются на политическую авансцену, рядовые охранники, референты и помощники, вообще лица, приближенные к особе вождя, приобретают непомерное влияние в делах государства. Одновременно другие уходят в небытие, в крайних случаях — в тюрьму, а уж в самых крайних, которых немало повидала Россия, — прямо на тот свет с пулей в затылке или во лбу, по моде своего времени. Судьба играет человеком...

Беспросветно светлое будущее.

Либералиссимус.

Идеолухи.

Факты противоречат действительности. Или — факты опровергнуты жизнью.

Горбачёва погубила женская черта характера — быть любимым любой ценой.

Воспоминания о последних соприкосновениях с высокими сферами утомили Генерала. Запах пороха, тень кнута, призрак тюрьмы, эхо сурового окрика... А ведь тогда, после августа, мелькала наивная мысль, что может произойти чудо, что новые люди — Ельцин, Хасбулатов, их сподвижники — способны повести Россию не в светлое, нет, не в светлое, но нормальное человеческое будущее, что они могут оказаться умнее, проницательнее и просто порядочнее, чем их предшественники. Скептический голос здравого смысла, сам облик этих новых людей предупреждали против обольщений... Но как убедительно говорили демократы, как вдохновенно они врали! Догадка о том, что Россия вступила в очередную полосу фантастического вранья, мелькала столь же часто, как и иллюзорная надежда на лучшее. Хотелось верить — вопреки опыту, вопреки истории, вопреки свидетельству собственных ушей и глаз, — что Россия наконец-то может вырваться из вековечной унылой колеи.

Коридоры кремлевских зданий нешироки, но чрезвычайно высоки. В коридоры открываются тяжеленные двери с бронзовыми ручками, заляпанными белой масляной краской, за дверьми — кабинеты начальников корпуса телохранителей — правительственной охраны. И в коридорах, и в кабинетах вековечная тишина... Стены здесь непомерной толщины и несокрушимой прочности, ни стон, ни вздох, ни случайное слово не вырвется отсюда наружу. Здесь лабиринты тайн, интриг, секретов, дворцовых сплетен, слухов — охранники видят и знают все о высоком начальстве, о вершителях государственных судеб, об их женах, детях, внуках, фаворитах. Они молча наблюдают вождей во время торжественных визитов и встреч, в моменты триумфов и поражений, в печальные минуты болезней, видят начальство трезвым и выпившим, знают его пристрастия и слабости.

Быстрее времени летят только деньги.

Дни сливаются в одну монотонную череду, серую полосу, стенку тоннеля, в котором мчится поезд. Постукивают колеса, ничто не отвлекает взгляда, и нужен особый дар, талант Марселя Пруста или русского Базунова, чтобы найти что-то интересное, заслуживающее внимания в этом успокаивающем и для живых утомительном однообразном мелькании.

Телевидение — средство общения мошенников с простаками.

Среда обирания.

Сам чёрт ему не рад.

Первой жертвой правды становятся те, кто ее высказывает.