Карлос Руис Сафон – цитаты и высказывания

Доктор Касерес сказал однажды моей матери, что мы, Ромеро де Торрес – промежуточное звено между человеком и рыбой-молотом, поскольку девяносто процентов нашего организма – это хрящ, сконцентрированный главным образом в носу и ушных раковинах.

По моему разумению, роман для подростков и произведение, предназначенное для широкого круга читателей, почти ничем не отличаются. Мне всегда казалось, что юные читатели более восприимчивы и проницательны, чем люди старшего возраста. К их чести надо сказать, что они наделены смелостью и прямотой и лишены предрассудков. В их лице автор получает благодарных читателей, или же они отвергают его, решительно и бесповоротно.

Вдохновение появляется, когда локти у тебя прилипают к столу, зад к стулу, а лоб покрывается испариной. Выбери тему, идею и шевели мозгами, пока они не заболят. Вот что такое вдохновение.

Поэзию пишут слезами, романы — кровью, а историю — вилами по воде.

<...> у человека в глубине души нет зла, им просто владеет страх.

Господь даёт нам жизнь, но миром правит дьявол…

— Исабелла, распечатывать чужую корреспонденцию не пристало воспитанному человеку. В некоторых местах это считается преступлением, за которое сажают в тюрьму.
— Что я постоянно твержу своей матери. Она всё время вскрывает мои письма. И до сих пор на свободе.

Женщина — это вавилонская башня и лабиринт Минотавра в одном лице.

Всего лучшего на свете приходится ждать.

Господь по каким-то недоступным нашему пониманию причинам не всегда воздаёт по заслугам в этой жизни.

Труднее всего поверить правде. И напротив, чем тяжелее ложь, тем она обольстительнее.

Каждый раз, когда книга попадает в новые руки, каждый раз, когда кто-то пробегает взглядом по её страницам, её дух прирастает и становится сильнее.

Он толком не знал, то ли мы сами сотворили Бога по собственному образу или подобию, то ли он создал нас, плохо понимая, что делает

Если я умру, я оставлю тебе всё... всё, кроме снов.

— Фермин, ради всего святого, немедленно в постель.
— И не подумаю. По статистике, в постели народу умирает больше, чем в окопах.

Причин сказать правду — раз-два и обчелся, зато мотивов для вранья не счесть.

Люди с мизерной душой норовят унизить других, в свою очередь представляя их духовными карликами.

Мир мрачен, Даниель, а чудеса в нём скорее исключение.

— Правда жизни не различает возраста, сестра, — произнёс Фермин.

Забавно, что мы осуждаем других и даже не понимаем, как жалко, глупо наше к ним снисхождение, до тех пор пока не потеряем их, пока их у нас не отнимут. А их отнимают, потому что они никогда нам и не принадлежали…

Стоит мне попасть на свадьбу, и душа у меня превращается в желе.

... Мы помним только то, чего никогда не было.

Фронтовые товарищи отца — живые трупы — вернулись с войны калеками, физическими и духовными, наверное, только для того, чтобы познать горькую истину: те, кто послал их умирать во имя Бога и отечества, теперь плевали им в лицо.

Есть разочарования, делающие честь тому, кто является их источником.

Одних обычно вспоминаешь, а другие — снятся.

— Иногда гораздо легче говорить с незнакомцем, чем с кем-то, кто тебя хорошо знает. Интересно, почему?
Я пожал плечами.
— Наверное, потому, что чужие люди нас воспринимают такими, какие мы есть на самом деле, а не такими, как им бы хотелось нас видеть.

Теряются только те, кому есть, куда идти.

Телевидение, друг Даниель, это Антихрист, и, поверьте, через три-четыре поколения люди уже и пукнуть не смогут самостоятельно, человек вернется в пещеру, к средневековому варварству и примитивным государствам, а по интеллекту ему далеко будет до моллюсков эпохи плейстоцена. Этот мир сгинет не от атомной бомбы, как пишут в газетах, он умрет от хохота, банальных шуток и привычки превращать все в анекдот, причем пошлый.

Вместо того чтобы верить или не верить, я сомневаюсь. Сомнение — вот моя религия.

Второго случая уже не выпадет, дважды можно разве что о чем-то пожалеть.

Я смирился, вздохнул и выложил все в подробностях, а когда закончил, да еще и поделился экзистенциальной тоской школьника-переростка, Фермин внезапно порывисто меня обнял, чего уж я никак не ожидал.
— Вы влюблены, — прошептал он, похлопывая меня по спине. — Бедняга.

— Вам не нравится кино, Фермин?
— Сказать по чести, вся эта трескотня о седьмом виде искусства мне до лампочки. По-моему, это жвачка, которая призвана отуплять грубую толпу, почище футбола и боя быков. Кинематограф был изобретен для того, чтобы забавлять невежественные массы, и сейчас, полвека спустя, почти ничего не изменилось.

Он проявлял враждебную медлительность, свойственную тем, кто возомнил свою должность последней инстанцией и на этом основании изрядно осложняет жизнь другим людям.

— Человек, будучи высокоразвитой обезьяной, является животным общественным, а потому для него характерны приверженность кумовству, круговой поруке, мошенничеству, сплетням; именно эти черты определяют его поведение и мораль,  — рассуждал он.  — Это чистая биология.

Я кивнул, сгорая от стыда. Мой друг всего несколько часов назад заплатил сломанными ребрами за мое спасение, а я думаю о застежке лифчика.

Мы с Томасом остались один на один в тишине, которая казалась такой неколебимой, что ей позавидовал бы швейцарский франк.

Твоя мать ушла еще до того, как меня отправили на фронт. И я был глупцом. Я ведь не понимал этого, пока не вернулся. Такова жизнь, Давид. Рано или поздно мы теряем всех и вся.

Пресса, этот хищный стервятник, процветающий за счет человеческих несчастий и позора...

Книга — это зеркало, в котором мы видим то, что несём в душе, вкладывая в чтение разум и душу, а эти добродетели встречаются всё реже.

... Выживают те, у кого есть приоритеты и нет принципов.