Грэм Грин – цитаты и высказывания

Немцы знают толк в архивном деле: фотографию на документе можно переклеить, можно сделать пластическую операцию, удалить или добавить шрамы, но вот изменить размеры черепа не так-то просто, и немцы тщательно заносили в «дело» результаты таких обмеров.

У каждого из нас есть истинный возраст, не меняющийся с годами.

Волны монотонно набегали на берег и отступали, будто кто-то стелил постель и все никак не мог положить как следует простыню.

Молчание — не всегда признак спокойствия. Иной раз оно означает смятение духа.

Нельзя уважать человека, который не смеет открыто высказывать свои взгляды.

Я отсутствовал всего двое суток, но дом сразу, как капризная женщина, приобрел демонстративно заброшенный вид.

И откуда в человеке эта страсть к разрушению — ведь до конца всего никогда не разрушишь.

— Если Бога нет, все на свете бессмысленно.
— А для меня всё бессмысленно, если он есть.

Потеряв жизнь, я никогда уже больше ничего не потеряю.

Так вот как у вас в Америке объясняются в любви — показывают цифру доходов и анализ крови?

Вот одна из мук незаконной любви: даже самые страстные объятия любовницы только лишний раз показывают, что любовь непостоянна.

Никакие книги не доставляют нам того удовольствия, как те, что нам читали в детстве, ибо там была обещана простая и ясная жизнь. В книгах же, которые читаешь потом, все сложно и противоречиво, в соответствии с нашим жизненным опытом, и мы уже не умеем отличить злодея от героя, а мир превращается в маленький, тесный закоулок.

Нельзя любить человечество. Можно любить людей.

Какой ты добрый, Бог. Ты мог бы убить нас счастьем, а дал нам с Тобой быть в горе.

Интересы наши все же различались – плетение кружев и выращивание георгинов не имеют ничего общего, если только не считать и то, и другое занятием довольно одиноких людей.

Он очень любил говорить о демократии, и у него было непоколебимое и сильно преувеличенное представление о том, как много Соединенные Штаты делают для всего мира.

Церковь осуждает насилие, но она ещё суровее осуждает равнодушие. Насилие может быть выражением любви, равнодушие — никогда. Первое есть ограниченность милосердия, второе — неограниченный эгоизм.

Когда пишешь о войне, то для того, чтобы сохранить уважение к самому себе, надо время от времени подвергаться опасности наравне с другими.

Может быть, солдату всякий штатский кажется тем человеком, который нанимает его на убийство и вместе с платой взваливает на него и вину за смерть людей, а сам уходит от ответственности.

Стоит только поддаться чувству, потом уже не выберешься.

Звездный свет — живой, переливчатый, словно кто-то из этих далеких миров пытается послать на землю дружеский привет. Ведь даже в названиях звезд есть что-то приветливое. Венера — любимая нами женщина. Медведица — это мишка, которым мы играли в детстве, а Южный Крест, должно быть, напоминает верующим о любимом псалме, о молитве на сон грядущий.

Он уже целиком был поглощен проблемами демократии и ответственности Запада; он твердо решил — об этом мне вскоре довелось узнать — делать добро не отдельным людям, а странам, частям света, всему миру.

Наверное, я заметил Сару, потому что она была счастливая, — в те годы ощущение счастья потихоньку умирало. Счастливыми бывали пьяные, дети, больше никто.

Шум дождя заглушил бой барабанов, и я чувствовал себя так одиноко, будто очутился в незнакомой гостинице после похорон друга.

Почему ты презираешь наше время? По-моему, любой должен позавидовать тому, кто живёт в наши дни, полные пьянства и ***ства без прикрас.

Потенциальная опасность, как известно, необычайно притягательна.

Жалость — ужасная вещь. Люди сетуют на любовную страсть. Но самая убийственная страсть — это жалость.

И зачем только мы пытаемся понять друг друга, не проще ли признать, что один человек никогда не поймет другого, ни жена — мужа, ни любовник — любовницу, ни родители своего — своего ребенка.

Говорят, если присяжные долго не возвращаются, у подсудимого есть надежда.

Мужчина не прощает, если оказывается в дурацком положении.

Быть может, счастье — это просто тихое дыхание рядом со мной на подушке?

Не так-то легко жить с человеком, которого обидел.

Странно узнать и поверить, что тебя любят, когда ты сам знаешь, что любить тебя могут только родители и Бог.

Можно отсутствовать год, но, когда ты вернешься домой и за тобой захлопнется дверь, тебе покажется, будто ты и не уходил. А можно вернуться через несколько часов, но все в твоей жизни до того изменилось, что ты почувствуешь себя чужим.

Ненависть — это не такая уж и важная штука. Ненависть не заразна. Она не распространяется. Можно ненавидеть человека — и точка. Но вот когда вы начинаете презирать, вы кончаете тем, что презираете весь мир.

Однако нельзя же прожить жизнь, никому не доверяя, запереть себя в худшую из тюрем, какая может быть, — в самого себя.

Какой-то голос нашептывал ему: «Ты говоришь, что убил из жалости, почему бы тебе не пожалеть себя?» И правда, почему?

Мальчишка всегда мечтает стать героем. Великим путешественником. Великим писателем… Но обычно мечту и реальность связывает тонкая нить неудачи… Мальчик, мечтавший стать богатым, поступает на службу в банк. Отважный путешественник становится колониальным чиновником с нищенским окладом и считает минуты до конца рабочего дня в раскаленной конторе. Неудавшийся писатель идет работать в грошовую газетенку…

Быть может, я ненавижу так же плохо, как люблю.

В игре, где ставкой — любовь, зрелость такая же хорошая карта, как молодость.