Евгения Монастырская – цитаты и высказывания

Между началом и концом любви будет столько встреч, столько любви и ярких чувств. Размолвок и бурных примирений. Целая жизнь! Которую стоит прожить!

Обычно голоса людей мне не нравятся: они или слишком примитивные, или слишком тихие, блеклые, или вульгарно-режущие. Или — никакие. Много голосов никаких, когда человека невозможно запомнить по его голосу.

Ей необходимо проложить свежие муравьиные тропки маршрутов в её городе. Наполнить улицы свежими встречами, впечатлениями, восторгами. Поцелуями в конце концов!
<…>
С осторожностью нужно прокладывать маршрут; будто пробираешься по минному полю своей памяти, готовому в любой момент взорваться и разнести голову на сотни окровавленных кусков.

Многие даже не поймут, не заметят, что их любовь умерла. И только дожив до старости, они будут приходить на берег моря своих воспоминаний.

Что лучше? Проверенный надежный партнер-друг, пусть даже уже не слишком интересный и не желанный, чем одиночество и поиск неведомых новых отношений?

Сколько влюбленных пар бродит по берегу, пребывая в своем зачарованном сне. Все они — обречены. Когда-нибудь их агонизирующие чувства рухнут на каменные плиты. Но они не знают этого, или не хотят знать.

В начале уже заключен конец. Всё проходит свой цикл: зарождение, развитие, гибель.

Она стряхнет с себя обноски отживших чувств, сбросит, как змея, старую блеклую кожу.

Многие так и остаются жить, замурованные в привычку.

Я — королева пограничных состояний, и нет мне равных в искусстве раздувать из мухи — слона.

В каждом городе есть свой сумасшедший.

Когда люди расстаются, вспоминают ли они о замках, оставленных ими на литых перилах мостов?

Больше всего ей было жаль непрожитого — их совместного будущего, которое теперь могло не случиться. Жаль тех дней, которые они могли бы пройти вместе. Тех мест, ощущений, радости и грусти, открытий, впечатлений, вкуса еды и вина, книг, фильмов, прикосновений, запахов, восходов и закатов, разных стран, крика цикад и шума морских волн, простых радостей будней и бесчисленных чашек кофе, которые они могли бы сварить друг другу утром.

Где-то далеко-далеко отсюда живет девушка, которая станет моим будущим. Возможно, именно в этот момент, она тоже мечтает о новой любви, смутно представляя черты моего лица. Она пытается угадать, каким будет мой голос, движения, походка.

Каждый раз ты первопроходец своих ситуаций, состояний, встреч, расставаний. Это сладко, интригующе, восхитительно, временами больно и невыносимо. Но никто не проживет твою жизнь за тебя, не сыграет твою роль, не скажет слов принадлежащих лишь тебе. Выжми из этих моментов всё, что только можно. И прими с благодарностью.

Я ухожу не из-за тебя, я ухожу из-за себя. Чтобы до конца не раствориться в тебе.

Что мы ищем в другом человеке? Утерянный рай? Ответы на свои извечные вопросы? Зачем нам этот неудобоваримый, тяжеловесный, болезненный опыт встреч-расставаний? Что делать с ним? В какую неведомую страну она унесет его, кому сможет сказать, с кем поделиться?

Всё происходящее казалось дурным сном, дешевой бездарной пьесой, написанной спившимся драматургом-неудачником.

Надо удалить все смс: всю нежность, любовь, страсть. Все смешные ласковые прозвища, которыми они называли друг друга. Так лучше. Не стоит привязываться к словам. Эти слова живы где-то там; в другом измерении.

Город набух от воспоминаний, он сочится ими. Хочется выжать его как мокрую тряпку и повесить на бельевую веревку под испепеляющее — немилосердное солнце. Тогда городом можно вновь пользоваться, не содрогаясь от воспоминаний, не зажмуривая глаза, не убыстряя шаг.

В голове, с каждой минутой набирая силу, начинал жужжать привычный рой воспоминаний. Обрывки прошлого — фразы, жесты, взгляды, — казались ей назойливыми наглыми мухами. <…> Подумалось: не плохо бы иметь под рукой флакон дихлофоса, дабы немилосердно давить назойливых. А еще лучше — подвесить внутри своей черепной коробки клейкую ленту. И пусть воспоминания прилипают к её смертоносной поверхности и, агонизируя, медленно умирают подергивая прозрачными крылышками, бессмысленно выпучив недоумевающие близоруких мушиные сетчатые глаза.