Джозеф Шеридан Ле Фаню – цитаты и высказывания

Бывает, что ум дремлет, самому говорить не хочется, но чужие речи безразлично-приятны.

Боязнь заразительна, и у близких людей непременно появляются общие страхи.

Когда ужас проникает в юный ум, воображение не обуздать — оно преодолевает границы возможного и правдоподобного.

Законы мы с вами чтим оба — ха-ха! — постольку, поскольку они служат нашему спокойствию, и не более того. Если эти законы начинают нам угрожать, тогда, конечно, дело обстоит по-другому.

Наш ум ночью и он же при свете дня — совершенно разные инструменты мысли.

Преданность друга — это как благо, которого нельзя купить всеми вашими богатствами.

Почему любопытству, иначе говоря честолюбию, которым испытывает нас давший нам жизнь, так трудно противиться? Знание — это власть, а душа человека тайно вожделеет всякой власти; помимо стремления добраться до сути, безудержный интерес к чужой истории и, что важнее всего, некий запрет возбуждают наш аппетит.

Я не могла поверить, что он действительно мертв. Большинство людей, потрясенных до самых своих основ подобным ударом, на минуту-другую овладевает безумство неверия.

Кто-то усмотрел в докторе сходство с привидением, заметив, что к обоим следует обратиться, чтобы они заговорили.

Чистая и безгрешная, она умерла, уповая на посмертное блаженство.

В натуре человека кроются особые силы, о которых мы не подозреваем, пока необходимость не вызывает их наружу.

Жизнь и смерть — непроницаемые загадки, и мы не знаем, что за ними кроется.

По всеобщему заблуждению нет ничего легче, чем вовремя собраться с силами; стоит только захотеть, и они появятся сами собой

В юности сближаются и влюбляются нечаянно.

Меня томило непонятное волненье, мне было и сладко, и страшно, и немного противно. Я словно бы забывалась — и любовь моя к ней доходила до обожания, чем-то отвратительного.

Сны легко проникают сквозь толстые каменные стены, освещают темные покои или омрачают светлые, и обитатели снов приходят и уходят, когда хотят, запоры им нипочем.

Любовь, как лихорадка, нападает, отпускает и возвращается вновь. Больной — даже его сиделка и доктор, если он призвал таковых себе на помощь, — полагает, что с болезнью покончено, страсть иссякла, пламя потухло и даже рассеялся дымок. Но нет, дуновение ревности вдруг сдует золу, и глядь — под ней тлеют старые чувства.

Как же мы глупы и слепы; если, несмотря на наши отчаянные мольбы, нас постигает удар, то наша вера в силу молитвы бывает поколеблена; нам кажется, что наши слова не достигли ушей Всеведущего, не вызвали сострадательного отклика. Однако разве мы способны достаточно глубоко проникнуть в суть возвышенно-непостижимой, далеко спланированной игры, которая определяет судьбы наши и других людей, чтобы, сидя у доски, с уверенностью диктовать ходы?

Не считайте своим другом того, кто друг вашим порокам; если вы восстаете на тех, кто указывает вам на ваши слабости.

... человеку, снедаемому лихорадкой тайной тревоги, достаточно пустяка, немногого, чтобы выйти из себя.

Честная житейская проза зачастую таит в себе в десять раз больше удивительного, чем любые выдумки эпических поэтов, даже самых лучших.

Эта планета мне надоела, я не прочь перерезать себе глотку и попробовать пожить на другой звезде.

Насколько же отлична, сэр, моя судьба от других. Есть люди хуже меня… несравненно, во всех отношениях хуже… и, черт их побери, они процветают, а я иду на дно. Это несправедливо!

Жизнь наша — череда разочарований, инфлюэнций и приступов ревматизма.

Когда чувства заглушают и замутняют рассудок, потом едва догадываешься, что было на самом деле.

Как известно, тот, кто подслушивает, редко слышит о себе хорошее; подглядывающий тоже иной раз видит не то, что бы ему хотелось.

Она привыкла не просить, а повелевать.