Джорди Риверс. Записки Джо – цитаты и высказывания

Андерсина познакомила меня со своей мамой. Она, конечно, не сказала: «Знакомься, мама, это Джо, он живет в сумасшедшем доме, и я теперь буду жить с ним». Но мы вместе сходили в театр.

Но это не её вина, что её сложность сковывает меня по рукам и ногам и рождает во мне желание соответствовать норме, как укрытию. Норма — как средство спасения, как бегство от себя. Норма — как убежище для тех, кто не осмеливается быть собой.

А затем я возвращалась домой. Испытательный срок вышел весь. И я возвращалась домой. С чемоданом вещей, которые могли пригодиться мне в моей новой жизни. Жизни за стенами сумасшедшего дома. И вдруг у моего чемодана отлетели колесики и поломалась ручка. А идти было не близко.
Я поднял чемодан, уложил его себе на голову и пошел по ночной дороге. Домой. Как хорошо, что я сумасшедший и могу делать то, что мне нравится, не оглядываясь на мнение других. Оно меня совсем не беспокоит. Мне нравится чувство основательности в затылке, когда макушку придавливает чемодан, набитый вещами моей новой жизни.

И всё же я люблю Новый Год. Это время, когда я беспристрастно заглядываю к себе в душу и вижу там пустоту. И мне не больно от этого. У меня есть я. Остальное приложится. Ведь я по-прежнему верю в чудеса. Даже если они не приходят и не сбываются. Чудеса для того, чтобы в них верить. До последнего. Пока есть силы. И когда их уже нет. Надо верить в чудо.

Я слежу за ним и думаю, что дело ведь не в прятках. Даже если я выйду на улицу и буду играть с детьми, мне никогда больше не ощутить той дрожи, вызванной полнокровным течением жизни по венам.

Мне лучше. Я не пью таблетки, прописанные доктором, и пропускаю его речи мимо ушей. Мне просто лучше.
Я иду по вечерней дождливой улице мимо сверкающих витрин. Кажется, за ними тепло, сытно и уютно. Но и мне, устроив руки в карманах осеннего пальто, тоже хорошо.

Что делать с этим августом мы не знали.
Забирались только на подоконник и смотрели из распахнутого навстречу вечернему солнцу окна на разлинованный длинными тенями сад. Ощущение того, что я ещё чувствую в груди вечерний ласковый свет, грело меня и чуть радовало, позволяя теплиться надежде, что не всё потеряно.
Но вот солнце пропадало за безмолвными верхушками деревьев, и приходилось смотреть правде в глаза: надежды не было.

С августом пришли грустные времена. Не знаю, как сказать по-другому. Грустные времена и всё тут. Захандрили буквально все. И милая, вечно смеющаяся соседка Люси, и любовь всей моей жизни прекрасная Андерсина, и ещё одна любовь всей моей жизни (тсс! Не стоит думать, что она должна быть одна) — несгибаемая Джульетта, и умудряющийся совмещать в себе непреходящее нытьё и жизнерадостный оптимизм, Кеттлер, и даже я, даже я, даже я...
Меня зовут Джо. Я живу здесь уже пять лет. Все эти годы на земле не было никого счастливее меня. А затем пришёл август.

Джульетта смотрит на меня, а затем произносит это. Произносит так, что я каждой своей клеточкой чувствую плывущие по воздуху от неё ко мне слова и то, что они означают.
— Я люблю тебя, — говорит она.
— Я знаю, — отвечаю я, глядя на неё серьезно и нежно.

— Я лохматая, — говорит мне Джульетта.
— Ты красивая, — говорю я ей.
— Это не взаимоисключающие понятия.

— Я читаю Атланта, и Кеттлер читает Атланта, и Люси! Это какая-то эпидемия! Все читают Атланта.
— А я вышиваю, — говорит она.

— У меня есть одна проблема, и я не знаю, как поступить.
Джульетта смотрит на меня вопросительно.
— Я не скажу тебе! — тут же предупреждаю я.
— Почему? — она уже начинает смеяться, догадываясь, в чем дело.
— Потому что ты все исправишь!