Ярослав Зябров, 25.02

— Не я ли установил справедливость в Камелоте? Разве не я исправил жестокие ошибки прошлого?
— Это правда.
— Я не такой, как отец. За что же меня осудили?
— Не мне отвечать на этот вопрос.
— Я спросил тебя, Мерлин, как друга.
— Возможно, они считают тебя достойным суда.
— Как это понимать?
— Глупо судить того, кто не станет слушать.
— Думаешь, я должен прислушаться?
— Ты уже слушаешь.

Дорогая, я вечно буду тебя любить, ты просто создана для меня, но мне хочется спать и с другими женщинами тоже. Тебе это невыносимо слушать, хотя невыносима на самом деле ты сама: ведь ты отрицаешь сущность моей мужественности. В том, что я сплю с другими, нет ничего страшного, только хватит выспрашивать у меня детали и читать мои мэйлы. Ты вольна поступать так же, я тебе не запрещаю, наоборот, меня возбуждает мысль о том, что тебя добиваются другие, потому что, как и все мужики, я подавленный гомик. Твоя ревность настолько реакционна, что ты являешь собой прямое доказательство провала сексуальной революции. Ты рада воспользоваться завоеваниями феминизма, но тебе подавай в то же время и реставрацию супружеской пары по старинке. Ты меня не любишь: ты хочешь прибрать меня к рукам, а это разные вещи. Если бы ты меня любила, как ты уверяешь, тебе бы хотелось, чтобы я постоянно получал удовольствие, с тобой и без тебя, как я тебе того желаю — со мной и без меня. Нам придется расстаться по этой идиотской и тем не менее (мое решение тому доказательство) очень важной для меня причине: мне необходимо касаться других тел, чтобы убедиться, что я предпочитаю твое. Прощай, мегера жизни моей, не понимающая, что такое муж. Предлагаю тебе на выбор самоубийство или лесбиянство, другого выхода из твоего пренебрежительного отношения к основам основ мужского естества я не вижу. Посмотри на меня хорошенько: больше ты меня не увидишь. Желая обладать мною, ты потеряла меня.