Цитаты на тему «история»

Мы не должны более вмешиваться в эту историю... К тому же, это может породить ошибку. И мы, присяжные, продолжим своё течение. Мы принимаем эту концовку...

Время простых решении? прошло еще во времена Рузвельта и Кеи?нса. Впрочем, едва ли оно когда-либо было...

Современный человек должен понимать историю, рассчитывая свои действия на сто лет вперед, как шахматист.

Судить всех, правых и виноватых, будет история; и, как это принято в нашей стране, неоднократно. Ее вердикт каждый раз будет зависеть от предпочтений людей, оказавшихся у власти, и будет пересматриваться с их сменой.

Во многих случаях демон истоков был, возможно, лишь воплощением другого сатанинского врага подлинной истории — мании судить.

15 декабря 1825 года начались аресты. Какими красками описать отвратительный вид, который представлял царь и его дворец в эти часы, посвященные мести?!

Граф Захар Чернышев был осужден единственно потому, что его судья носил ту же фамилию, что и он. Дед графа Захара учредил огромный майорат, на который генерал Чернышев, член Комитета, без малейшего намека на родство с фельдмаршалом, основателем майората, имел наглость пртендовать — на владение имуществом семьи, которая была ему во всех отношениях чужой.

Между ним и живой жизнью — стена истории.

Сквозняк истории перекашивает людям лица.

История не анкета и не панегирик, скорее эпитафия на будущее.

Есть в истории этой страны что-то фатальное.

Будущее скрывают боги, а прошлое — люди.

... дело в том, что «драгоценные металлы» так редки, а грубые попадаются сплошь. Это и в металлургии, это и в истории. Почему железа так много, почему золото так редко? Почему за алмазами надо ехать в Индию или Африку, а полевой шпат — везде. Везде — песок, глина. Есть гора железная — «Благодать». Можно ли представить золотую гору? Есть только в сказках. Почему в сказках, а не в действительности? Не всё ли равно Богу сотворить, природе — создать? Кто «всё мог», мог бы и «это». Но нет. Почему — нет? Явно не отвечает какому-то плану мироздания, какой-то мысли в нём. Так и в истории.
<...>
Почему я воображаю, что мир должен быть остроумен, талантлив? Мир должен «плодиться и множиться», а это к остроумию не относится. <...> Великий инстинкт подсказывал мне истину. Из человечества громадное большинство, из 10000 — 9999 имеют задачею — «дать от себя детей», и только 1 — дать сверх сего «кое-что». Только «кое-что»: видного чиновника, хорошего оратора. Поэт, я думаю, приходится уже 1 на 100 000; Пушкин — 1 на биллион «русского народонаселения». Вообще золота очень мало, оно очень редко. История идёт «краешком», «возле болотца». Она собственно не «идёт», а тащится. «Вон-вон ползёт туман, а-гро-мадный». Этот «туман», это «вообще» и есть история.

Наши люди обожают спорить по историческим вопросам. Доска Маннергейма, памятник Ивану Грозному, смерть Фиделя Кастро — всё это может стать клиньями, которые вбивают в плотную колоду большинства, чтобы потом оно, увязнув в спорах об этом прошлом, пошло в топку революции на дрова, не замечая того, что происходит вокруг. Общество намеренно ожесточают, потому что оно само готово ожесточаться. Потому что это реванш за унижение исторической памяти в 90-е. Очень серьёзное явление, которое, как мне кажется, никто не хочет особо изучать, но уже есть люди, которые им пользуются, и они прекрасно понимают: не надо даже ждать новых экономических кризисов или снижения уровни жизни населения. Все общественные потрясения производятся не тогда, когда люди голодают, а когда они дезориентированы.

Анекдот — кирпич русской истории.

Меня история кружила,
крушила, да не сокрушила.

Мочи нет, как замочили нашу историю.

Зрелище военных поселений в Западной Сибири, угнетаемой самовольным и губительным управлением, общее внутреннее неустройство, общие жалобы, бедность, упадок и стеснение торговли, неосновательность и бездействие законов, несуществование истинной полиции — все с одной стороны располагали не любить существующий порядок, с другой же думать, что революция близка и неизбежна.

Историк — это пророк, обращенный в прошлое.

Мало есть стран, историю которых было бы неуместно называть историей болезни.

История выбелена.

Сталин поставил новый рекорд: семьдесят наших сограждан считают положительной его роль в истории. Таких показателей в России не было никогда. Социологи и эксперты несколько ошарашены. Трудно понять: меняется отношение к Сталину как к исторической фигуре или к образу, который сегодня нарисован в представлении людей. Наверное, наше общество в целом не очень хорошо знает свою историю, но и успехи страны при Сталине оспорить невозможно. А с другой стороны — может слишком хорошо знает свою историю. Это зависит от того, на чьей стороне мы находимся. Но сам факт — семьдесят процентов — это серьезный показатель. И ясно одно: надо осмыслить. Хотя те, кто занимается осмыслением, они, как правило, решают свои нынешние политические задачи. И пытаются трактовать в угоду собственным политическим воззрениям. А вопрос гораздо глубже...

История — это политика, обращенная в прошлое.

После распада Оттоманской империи граждане новоиспеченной Турции вдруг осознали, что они вообще-то белые люди, арийцы, а их далекими предками были шумеры и хетты. Некий ленивый британский офицер самовольно провел на карте Азии почти совершенно прямую линию — границу Ирака. Люди, ставшие неожиданно для себя иракцами, вскоре узнали от «авторитетнейших» историков, что являются одновременно потомками древних вавилонян и арабами, правнуками героических солдат Салах ад-Дина.

Историки беспощадно расправляются и с правыми, и с виноватыми. История же равнодушна.

<...> все происходящее ныне отнюдь не ново. Все это уже случалось много раз. Ложь, вероломство, убийство, варфоломеевские ночи, коррупция, порожденная жаждой власти, нескончаемые войны... История человечества была написана слезами и кровью, и среди тысяч обагренных кровью памятников сильным мира сего лишь изредка встречается один, осиянный серебристым светом. Демагоги, обманщики, братоубийцы и отцеубийцы, упоенные властью себялюбцы, фанатики и пророки, мечом насаждавшие любовь к ближнему; во все времена одно и то же, во все времена терпеливые народы натравливались друг на друга и бессмысленно творили убийства... во имя императора, во имя веры, во имя коронованных безумцев...
Этому не было конца.

Развалины – это мнемотехнические знаки истории.

История учит, как ее фальсифицировать.

В истории нет наблюдателей, только участники.

Прошлое становится близким именно во многом тогда, когда наше культурное сознание вырабатывает соответствующее этому прошлому Слово.

История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы.

Каждое событие человеческой жизни, — повторял Торп, — имеет свою историю. Для каждого чувства, для каждой тайны, для каждой временной точки прошлого имеется свое повествование, цель которого — растолковать суть.

Ход истории необратим. Капитализм с его эгоизмом, преступлениями и пороками отомрет, как отмерли рабовладельческие и феодальные общества. Если какая-либо страна и может сделать в своем развитии шаг назад, то человечество в целом — никогда.

Изучение Руси со всех сторон, во всех отношениях, по мнению моему, не должно быть чуждо и постыдно русскому.

Деятель политический, в первый раз задумавший в России общественный переворот не в пользу лица, а в пользу народного блага.

Логически это невозможно, но психологически это необходимо.

Историю не надо учить. Её просто нужно знать.

Если есть история, то найдется и тот, кто захочет послушать.

Я не отрицаю, что у России есть свои преимущества, в том числе деспотическая власть. Но мне жаль деспотов. У них хрупкий организм. Обезглавленный Алексей, заколотый Петр, один Павел — задушенный, другой — затоптанный сапогами, ряд зарезанных Иванов, несколько отравленных Николаев и Василиев — все явно свидетельствует о том, что обстановка во дворце русских императоров вредна для здоровья.

Только дикость и невежество не уважают прошедшего.